Дом Кёко - Мисима Юкио. Страница 31

Сэйитиро испытывал непомерное удовольствие от того, что соприкасается, словно шахматный конь, с миром, созданным другими людьми. В студенческую пору он не любил субботние улицы. В те годы когда он шёл сквозь «счастливую» толпу, то чувствовал себя затесавшимся сюда убийцей. Убийца и иллюзии по поводу крушения мира. Его преувеличенное чувство предназначения. Его отвага. Подобные вещи для молодых, вооружённый ножом убийца, скорее всего, кончит свою жизнь молодым. Все идеалы ранней смерти неприглядны. Сейчас Сэйитиро презирал разного рода революции. Ведь ещё неизвестно, наступит ли конец света, когда потребуется помочь этому, или ты своими руками принесёшь самое страшное зло, а именно — вызовешь тревогу.

Фудзико считала любовь душевным состоянием. Душевное состояние, как плесень, имеет привычку вырастать где угодно, поэтому ничего удивительного, что между обручёнными Фудзико и Сэйитиро возникли чувства. Порой, вглядываясь в лицо жениха, она воображала, что душа этого честолюбивого юноши густо покрыта плесенью. Короче говоря, ей хотелось увидеть в глазах Сэйитиро беспокойство.

Гуляя по городу, они часто останавливались перед магазином тканей, мебельным магазином. В магазине тканей обсуждали, какие шторы лучше. В мебельном магазине критиковали грубый дизайн готовых столов и стульев. Для молодожёнов отец Фудзико строил дом.

— Жёлтый цвет настраивает на счастье, — говорила Фудзико.

Похоже, она намеревалась соорудить себе кокон из жёлтых штор и жёлтых обоев.

— Ты что, собираешься строить счастье при помощи штор и обоев? — подшучивал над ней Сэйитиро. — По-настоящему счастливый человек будет счастлив и в гробу. Решила стать счастливой, так хоть траурный занавес можно натянуть на стены, — говорил он, и Фудзико радовали эти грубые слова любви.

Ультрасовременный дом в скором времени будет готов. Траурный занавес ему, пожалуй, подошёл бы. На экстравагантном дизайне настаивала Фудзико. Она всё удивлялась, почему никто не изобрёл круглую кровать.

За чаем или аперитивом они, как и все в мире помолвленные пары, говорили в основном о будущем. Сэйитиро вспоминал, как он часто обсуждал будущее с Кёко. Конечно, содержание этих разговоров сильно отличалось.

Сэйитиро задал невесте банальный вопрос:

Не представляю, какие чувства у тебя могут быть к жениху, которого выбрал отец?

— Бывает, что и в лотерею выигрываешь по билету, который кто-то купил для тебя. Это удобно, ты совершенно не обязана полюбить. — Ответ был вполне подходящим, но он никак не объяснял её настроения. — Ведь никто не любит точности, — добавила она.

Сэйитиро решил, что обсуждение разных сторон любви его утомит, поэтому промолчал.

Во всяком случае, очевидно, что Фудзико беспокоили чувства, возникшие из-за искусственной помолвки. Сэйитиро, о чём бы ни заходил разговор, время от времени давали это попять. Фудзико презирала романтичных девчушек, она давно заявила об этом. Её кредо заключалось в том, что они «столь же непристойны, как святость. Поэтому женитьба ещё более непристойна, чем любовь».

Их финансовое положение слишком отличалось. Денежные траты требовали деликатности. Для этого отец Фудзико изобрёл для них удобный приём. В ресторанах, где у семьи Курасаки был открыт личный счёт, Сэйитиро ставил на счёте свою подпись «Сугимото», и этого хватало. Так охранялось его достоинство.

Устав от прогулки, они ели в одном из таких ресторанов. Хозяйка всё хорошо понимала и отправляла обслуживать их немолодую официантку. Фудзико считала общественно полезным и добрым делом клянчить у отца деньги.

И тут за расставленными на столе тарелками и пиалами вдруг возник призрак дома Кёко.

Это было почти воспоминание, отсюда дом казался далёким и небольшим. Свет во французском окне. Маленькие тени — несколько человек встают, садятся, опять встают. Кёко в вечернем платье сидит на кушетке. Вокруг неё смех, разговоры. Можно разглядеть лицо каждого. Сюнкити. Осаму. Нацуо. Кто-то со смехом говорит:

— Так он женился!

— Нелепые мысли приходят в голову не только женщинам, так ведь? К счастью.

Там тема его женитьбы непременно всех веселила. Не было ни женитьбы, ни рангов, ни предубеждений, ни порядка. Сёстры-близнецы и Хироко вели в ванной скабрёзные разговоры, спорили о количестве выпавших волос. Все, кто там бывал, сами того не замечая, закрылись от общества на пустынном острове, но любой интуитивно искал постоянные идеи, чтобы с ними жить. Сэйитиро тоже не знал, в чём заключаются эти идеи.

Фудзико неожиданно произнесла:

— Перед женитьбой ведь есть о чём подумать.

Она была не из тех женщин, что напрямик спрашивают: «О чём ты думаешь?»

Сэйитиро небрежно бросил:

— Точно. Голову нужно привести в порядок.

Фудзико подумала, что сейчас они разговаривают как уставшие друг от друга супруги, и восторжествовала.

Свадебную церемонию назначили на вторник, седьмое декабря. Друзей Сэйитиро из дома Кёко не приглашали. Не потому, что Сэйитиро сторонился старых приятелей, он лишь хотел по возможности безболезненно оставить «семейство» из дома Кёко для другого мира. Со стороны жениха были приглашены только учитель и друг из старой школы, с которыми он сейчас толком не встречался и не испытывал к ним особой привязанности. Это было скорее намерение воплотить мысль о том, что его женитьба не имеет никакого отношения к нему самому.

Однако мать была недовольна и постоянно жаловалась, что на роскошном приёме, устраиваемом семейством Курасаки, её сын в глазах всех будет выглядеть как зять, принимаемый в семью жены. Она настаивала, что в потерявшей былой блеск семье Сугимото были личности, вертевшие в своё время отцом Фудзико, и прочая, и прочая. Сам Сэйитиро не давал себе труда убедить мать, что считает «одолженную свадебную церемонию» вполне нормальной формой бракосочетания. Утром в день свадьбы портной, шьющий европейскую одежду для семьи Курасаки, прислал визитку по счёту, оплаченному Курасаки! Сэйитиро с лёгкостью принимал что угодно и радовался «не придающей значения вещам», чёткой позиции будущего тестя.

Сама церемонии должна была пройти в храме Мэйдзи, праздничный банкет — в Павлиньем зале отеля «Тэйкоку». По желанию Фудзико приём устраивали в форме коктейль-буфета, приглашения направили полутысяче гостей. Среди них гостями семьи Курасаки было четыреста пятьдесят или четыреста шестьдесят человек, и даже такое число было нелегко отобрать. Наставником молодых выступал старший товарищ Курасаки, бывший премьер-министр, а теперь один из членов комитета по подготовке Новой партии — «Синто» — Огаки Ясити, его ожидали с супругой.

Опасались дождя, который лил до вчерашнего утра, но седьмое декабря оказалось прекрасным ясным днём, и дамам не пришлось беспокоиться, что их нарядные кимоно промокнут. Мать Сэйитиро держалась с каменным видом. Больше обычного, с достоинством выпячена грудь — этот облик ярче, чем всегда, характеризовал её как типичную вдову.

Когда такси с семьёй Сугимото подъехало к входу в храм Мэйдзи, Сэйитиро подумал, что это место, где он никогда не был, окружено лесом, на который он не раз глядел с балкона дома Кёко. Раньше он без особого интереса разглядывал этот лес, разбрасывающий, как зёрнышки кунжута, вороньи стаи, лес, тихой чёрной тенью дремавший вечерами под луной. А в лесу, оказывается, круглый год толпятся гости со свадебных церемоний. Лес занимал пространство между кварталами в лощине и кварталами вокруг станции Синаномати, контраст между ними бросался в глаза. Он единственный, кто прыгнул с балкона Кёко на окраину этого леса.

В это время Кёко на солнечном месте у французского окна ела одновременно завтрак и обед. Масако была в школе, прислуга где-то далеко позвякивала посудой, телефон молчал. Ковёр у окна выцвел на солнце.

По телефону неделю назад Сэйитиро, который уже долго не появлялся, позвонил и извинился, что не приглашает её на свадьбу. Он сказал, что все гости — незнакомые ему выдающиеся личности. Кёко спросила о месте и времени проведения церемонии и банкета. Услышав «храм Мэйдзи», собралась было сказать: «Ведь совсем рядом». Но Сэйитиро пребывал мыслями где-то в другом месте, он пропустил бы это мимо ушей, так что она промолчала. Кёко хорошо понимала настроение Сэйитиро, не пригласившего её на свадьбу. Она давно отдалилась от мещанского мира. Не он отверг её — она его отвергла.