Стажёр (СИ) - Темень Натан. Страница 36

Залезли мы в карету, кучер вороных подбодрил, покатили домой.

Босс сидит, отвернулся от всех, в окошко смотрит. Хозяйка тоже не весёлая, но себя в руках держит. Она вообще дама с характером, и что у неё на уме, понять нельзя.

Так что, пока ехали, за всю дорогу никто ни слова не сказал.

Домой приехали — так же молча.

Филинов по лестнице поднимается к себе, по перилам ладонью постукивает со злостью. Ох, думаю, сейчас начнётся. И точно.

Поднялись немного наверх, слышу, он к жене цепляться стал. Начал с ерунды, а потом пошло-поехало.

Слышу, говорит: "Что это вы, супруга моя дражайшая, на благотворительность нынче столько денег положили? Или не знаете, как я, супруг ваш, за каждую копейку убиваюсь на производстве?"

Она что-то ответила, не слышно. Он ей: "Знаю, что за дела у вас! Кому это надо… финтифлюшки ваши!"

Она опять — бу-бу-бу, не разобрать. Он — ехидно так: "Да, деньги ваши. Вашего братца покойного денежки. Ваш братец наследство батюшкино прокутил на скачках да на бабах! Если бы я вовремя братцу вашему, мир его праху, по рукам не дал, где бы сейчас наследственные денежки оказались? А? На дне бутылки!"

Слышу, жена ему отвечает, голос повысила: "Не трогайте моего покойного брата! Он был благородный человек!"

Он ей: "Как же, благородный! Рюмка да бутылка — вот и весь герб!"

Она: "Не хуже прочих!" Он: "Мой герб хоть и простой, зато честный. Я его кровью и потом выслужил. Жизни не щадил. А вы что? За деньги купили, за презренный металл!" Она: "То-то вы этим презренным металлом так дорожите!"

Он: "Кто-то же должен. Не всё на ваших сироток да благородных девиц расходовать!"

Тут она как закричит: "На девиц?! На девиц, говорите, Антон Порфирьевич? На девиц?!! Да как вы смеете мне, в этом доме, говорить такое!"

Ух, думаю, пошла жара. Как бы не подрались да не поубивали друг друга. Вот дело будет…

Застрял я на лестнице, прислушиваюсь. Уж очень разговор интересный у них намечается. Ну и на всякий случай — а вдруг правда подерутся? Кого ловить, если кувырком по ступенькам вниз покатится? Я бы на босса поставил, но кто знает.

Но драки не получилось. Слышу, покричали, покричали, да и разошлись в разные стороны. Он к себе пошёл, она — к себе. Спальни у них разные, так у богатых людей принято. Но это и понятно — кто захочет после такого скандала друг с дружкой обниматься?

Спустился я вниз, вижу — тень промелькнула. А это моя Верочка куда-то торопится.

Я за ней:

— Постойте, Вера Афанасьевна, куда спешите? Не хотите отдохнуть, посидеть вдвоём? У меня комната есть — отдельная.

Остановилась она, на меня смотрит, как на заградительный знак. Вот вроде ехать надо, а этот стоит, мешает.

— Простите, — говорит, — Дмитрий Александрович. Не могу задерживаться.

— Да постойте, — я ей. — Неужели минуточки нет? Что за дела такие важные?

Хотел её за руку взять, она руку вырвала:

— Не могу, Дмитрий Александрович. Простите…

И убежала.

Остался я под лестницей в недоумении. Что значит — не могу? Наверное, у неё сегодня день неподходящий. У девушек бывает.

Что говорить, расстроился немножко.

— Что, — женский голос за спиной, — не везёт нынче, господин охранник?

Обернулся — а это тётенька-служанка, которой сороковник. Стоит, на меня смотрит — жалостливо так.

— Всё в порядке, — отвечаю. Ещё я тётенькам не жаловался. — Бывает.

— Вы не обижайтесь на неё, — она мне по плечу ладонью поглаживает, пылинки стряхивает. — Мы, слуги, люди подневольные. Судьба такая у нас, что поделать. А если хотите…

Она придвинулась ко мне поближе, прошептала:

— Если что, вы ко мне приходите. Уж я вам помогу печаль унять. Не пожалеете.

Чего? Это то, о чём я подумал?

А она прижалась ко мне, вся такая пышная, тёплая, как булка из печки. Смотрит ласково и рукой всё поглаживает.

— А муж у вас что, — я еле выдавил из себя, так растерялся, — не будет против?

Она вздохнула:

— Муж у меня на заработки в столицу укатил, давненько уже. Считай, я вдова при живом муже. Уж он там, небось, не скучает без меня… Да вы не стесняйтесь. Ко мне разные друзья приходят, кто с чем. У кого с женой разлад, у кого печаль душевная, а кому поговорить не с кем. Так и вы приходите. Я вам чаю налью, пирожков наделаю. У меня вкусные они — пирожки.

Откашлялся я, кивнул:

— Это… подумаю. Насчёт пирожков.

Она закивала, огладила меня как барашка какого, улыбнулась и ушла. Я ей вслед смотрю — а ничего тётка. Не старая вовсе и сдобная такая, упругая. Это я почувствовал, когда она меня к стенке прижала. Фух-х. Не успел на работу устроиться, а уже. Зажимают по углам, пирожками соблазняют. Куда бедному охраннику податься?

Чтобы остыть маленько, пошёл по дому шататься. Шаги считать, как во дворе. Кто знает, когда нужда придёт с закрытыми глазами в темноте кого-нибудь найти. А я не готовый.

Пока ходил, дом затих постепенно. Из кухни потянуло ароматом выпечки. Это наверняка пирожки, с начинками всякими. Эх, сейчас бы заточить парочку…

Пойти, что ли, правда к женщине этой? Не, Димон, нехорошо как-то. Верочка не виновата, что у неё эти… как их — критические дни.

Обошёл дом внизу, выглянул на крыльцо — всё в порядке. Лошадки уставшие в конюшне отдыхают, карету загнали в сарай — до следующего раза. Над парком, что виднеется выше по склону, загораются звёзды. Тучи разогнало, небо такое высокое, и луна блестит.

Матвей неизвестно где ходит, может по двору — периметр осматривает. Или пошёл вместо меня пирожки лопать с чаем. Женщине-почти-вдове всё равно, с кем чаи гонять.

Пошёл я наверх, чтобы о вкусном не думать. Сейчас пройдусь ещё маленько, и в кладовку загляну — там для тех, кто на ужин припозднился, всегда чего-нибудь вкусное оставляют. Меня уже просветили на этот счёт.

Поднялся по лестнице, иду тихонько. Я уже тихий шаг освоил — не слышно меня. Крадусь как привидение. Может, Дмитрий Найдёнов, бывший студент и выпускник школы полиции, так и до меня умел.

Прошёлся мимо кабинета босса. Вспомнил, как недавно меня там заклинанием обрабатывали, аж вздрогнул. А вдруг подействовало? И я теперь к Филинову привязан, как собачонка на поводок?

Не заметил, как прошёл дальше, где спальня хозяйская. Пока представлял, как меня наизнанку будет выворачивать, если я заклятье нарушу, прошёл по коридору, сам не заметил, сколько. Остановился. Что это я встал? Вроде что-то услышал.

А это я до спальни хозяйской дошёл. Она недалеко от кабинета располагается. Стою, прислушиваюсь. Как-то странно хозяин храпит. Может, кошмар какой снится?

Нет, странное что-то… Ёлки, а если пробрался кто-то к нему, и душит? Что со мной будет — меня как щуку через жопу вывернет?

Короче, перепугался я. Как дурак, в спальню ломанулся. Вбегаю — картина маслом: господин Филинов в постели, весь в неглиже. Простыни скомканы, подушки повсюду валяются. На полу халат, под ногами — ночнушка. А с Филиновым, вся как русалка, с распущенными волосами, Верочка моя. Тоже в неглиже.

Ворвался я в спальню и застыл, как статуя. Стою, ничего сказать не могу, как заморозили.

А Филинов посмотрел на меня, да как гаркнет:

— Вон пошёл!

Постоял я секунду, потом развернулся и вышел.

Не помню, как по лестнице спустился. Смотрю — а я уже внизу. И запах пирожков такой соблазнительный.

Пожамкал я лицо ладонями, головой помотал. В голове — пустота. Боюсь лишнее движение сделать, чтобы чего не натворить. Пирожки. Да. Пошёл я на запах.

Захожу на кухню — там на столе уже миска стоит, пирожков полная. Самовар горячий, и запах выпечки с ног сшибает. А навстречу мне женщина эта, смотрит мне в глаза так ласково, и по плечу гладит. Говорит что-то, успокаивает.

Я что-то сказал, она ответила, доброе такое. Обняла, и всё говорит, говорит. Обнял я её в ответ, сам не знаю, что несу. Перед глазами Верочка стоит с Филиновым. А женщина меня обхватила и повела куда-то. Бормочет что-то ласковое. Пошёл я за ней, как лунатик. Верочке назло. Вкусные пирожки оказались. Что да — то да.