Стажёр (СИ) - Темень Натан. Страница 38

— Кто разрешил? — а это пристав подоспел, он в глубине цеха ковырялся. — Па-ачему штатский не по месту?

— Я разрешил, — отрезал Филинов. — Мой завод, мой человек. Я ещё спрошу Ивана Витальевича, почему до сих пор виновных не повязали!

— А, это вы, господин заводчик, — говорит пристав. — Не заметил вас.

Лицо кислое сделал, усы подкрутил, отступил на шаг. С такими, как Филинов, бодаться — себе дороже.

— Кто стену изгадил? — Филинов злой как чёрт, на рисунок смотрит и тросточку свою вертит, того гляди грызть начнёт. — Кто допустил?

— Это гобы! — уверенно сказал Матвей. — Кто ещё так может?

— Нет, орги, — возразил пристав с видом знатока. — Видите, крыса посерёдке? Если бы гоб, тогда бы кошку пришпилили. Они это дело любят — кошку на штырь насадить. Так что орг это.

Хотел я сказать, что знак-то эльвийский. Что рисунок этот похож на мою печать, а печать высший эльв поставил. Но не стал. Ляпнул один раз уже — при шефе. Ладно, он за шутку принял, повезло. Но лучше языком лишний раз не трепать. Того гляди спросят — ты не засланный ли к нам?

— С чего бы оргам такое делать? — говорю. — Работа есть, денежки платят, пусть малые…

— Как с чего? — ответил пристав. Сам на меня не смотрит, будто со стенкой разговаривает. — Давеча у господина заводчика в цеху покойника нашли, как раз желтопузого. Мы же и приходили, смотрели того покойничка.

— Тот желтопузый сам виноват! — управляющий так и взвился, как укушенный. — Он же травист был, травку свою жевал день и ночь! Весь маслом пропах розовым! Я его гнать — а он в ноги кидается, просит — не гони сироту, без денежек погибну совсем! Пожалел его, а он возьми, да и помри на рабочем месте… За мою доброту мне же и награда…

— Болтали, что не от травы он помер, а от работы, — влез Матвей.

— Не то важно, от чего, — веско сказал пристав. — Важно, что скончался орг здесь, где вы хозяева. Для желтопузых только это значение имеет. У вас помер — вы и виновны. Глава общины господину полицмейстеру всю плешь проел — жалобой на вас.

Тут Филинов тростью об пол стукнул — аж копоть полетела. Сказал резко:

— Вы, господа полиция, своим делом займитесь. А мы своим. Работники все здесь?

— Все, господин Филинов, — залебезил управляющий. — Собрались, вас ждут. Вы только осторожно, близко не подходите к ним. Как бы камнем не кинули. Давеча, как того трависта желтопузого мёртвым нашли, два стекла у нас побили. Мне в лоб булыжником запустили, едва увернулся…

И правда — у него шишка на голове красуется, с орех размером, грецкий. Синевой наливается.

Отвернулся босс от кровавой надписи, к выходу пошёл. Мы с Матвеем и Прохором за ним двинулись.

Во дворе уже народ волнуется, заводские работники. В основном гоблины и орки, людей и нет почти. Нас увидели, зашумели.

Сначала управляющий заговорил. Пожар, говорит, ребятушки, страшное дело! Убытки заводу, хозяину убыток и всем нам, грешным. Как теперь дела вести, что добрым людям в лавки да рестораны поставлять? Чем душеньку утешить после трудового дня?

В общем, попричитал как следует, стал ругаться — что ежели кто со злого умысла или от дурости пьяной учинил такое, гореть ему в аду. Будут тех преступников мерзопакостных черти на сковородках жарить в кипящем масле во веки веков. А кто в почтенных людей камнями всякими кидается, для тех особая сковорода приготовлена!

Выдохся управляющий, пот утёр со лба, отступил в сторонку. Филинов вперёд вышел, толпу оглядел, говорит:

— Преступника, что поджог учинил, полиция ищет, и скоро найдёт. Я же скажу, что тот, кто это сделал, сам себе враг. Половину работников теперь придётся выгнать — до лучших времён. Там, куда пожар не добрался, работаем по-прежнему. В остальных цехах будет ремонт. И пока не починим, работники мне без надобности.

Народ зашумел ещё больше, заволновался. Как услышали, что половину выгнать придётся, закричали, руками стали махать.

Кто рубаху на себе рвёт, кто шапку бросил под ноги и в грудь себе колотит — типа, нас-то за что?

Управляющий снова заговорил, сказать пытается: мол, после ремонта назад приходите, — но его уже не слушали. Шум всё громче подымается, орги в раж вошли, орут так — никакого усилителя не надо. Кто кричит, что они не виноватые, другие — так вам и надо, кровопийцам!

С краю толпы кто-то вспомнил про страховку, которая хозяину при пожаре положена. Как только вспомнили, так закричали — прежний шум музыкой показался.

Один гоблин влез на ящик и давай голосить, что господин Филинов теперь огромадные тыщи получит от страховой компании. Что за евонные денежки бедные гобы на рабочем месте помирают — от жары, холода, голода и полного изнеможения.

Тут гоба орги перебили, стали орать, что им ещё хуже — их вообще вместо лошадей используют…

Смотрю — народ всё ближе подвигается. Опасно близко, того гляди рукой уже ухватят.

Только мы с Матвеем собрались босса взять под локти, да увести от греха, и пускай потом хоть обругается — в толпе рёв раздался. А это орг здоровенный через толпу пробежал, растолкал всех и к нам кинулся.

На ходу ручищами размахивает, рычит, клыки скалит. Несётся как бык на красную тряпку. А вокруг него прямо на бегу растёт иллюзия — будто шуба на плечах развевается по ветру. Орг в ширину и высоту вырос, сам весь в шерсти косматой, но не медведь, а бизон какой-то. По шерсти искры скачут, как на разъярённом коте в мультике. И это всё на нас прёт со страшной силой.

Три секунды — и он уже перед нами. А я понимаю, что даже пулей такую тушу не остановить.

Лакей наш, Прохор, здоровый как шкаф, вперёд выступил, обхватил орга — думал задержать его. Куда там. Этот орг его отбросил, как грузовик легковушку. Отлетел Прохор и упал навзничь. Как тот шкаф — только дверцы захлопали.

Оттолкнул я Филинова — тот на Матвея повалился — выхватил револьвер и оргу рукояткой залепил с маху прямо в нос. У них это болевая точка — давно заметил.

Ударил, развернулся и подцепил орга за ногу. Тот ручищами взмахнул, перед собой не видит ничего — там я ему вмазал — споткнулся и на землю обрушился. Прямо Филинову под ноги.

Я подскочил, на спину ему уселся — руки выкрутить. Занёс револьвер, чтобы для верности по башке дать, оглушить орга. Вдруг что-то кольнуло меня в печать — сильно, как ледяной штырь вонзили. Дёрнулся я. И сразу — бах! бах! Револьверный выстрел над ухом.

Мне обожгло кожу. Чувство такое — смерть рядом пролетела, косой задела — самым кончиком лезвия. Опустил глаза, смотрю — по спине орга из двух дырок кровь расплывается. Тёмная такая, не как у людей.

Орг задёргался в конвульсиях, я вскочил. Оглянулся — рядом Матвей стоит с револьвером в руке, сам скалится, а из дульного отверстия дымок идёт.

— Ты что? — кричу, сам себя не слышу. — Ты что творишь, сволочь?!

— Отойди, салага, — говорит Матвей, спокойно так. И бац — третий выстрел оргу в затылок.

Тот дёрнулся в последний раз и обмяк.

Толпа ахнула. Откачнулась в первый момент. А потом все на нас попёрли с диким криком.

Тут полицейские подоспели. Пристав выскочил вперёд, как гаркнет страшным голосом:

— Всем стоять! Ни с места! Стрелять буду!!

И дал два выстрела в воздух. Обернулся к нам, лицо зверское, крикнул:

— Штафирки, пошли к!..

И послал — далеко.

Матвей остаться хотел, револьвером замахал, но его послали ещё дальше.

Подхватили мы господина Филинова с двух сторон, и свалили быстро. Управляющий и лакей Прохор за нами понеслись.

Мерзкое это чувство — оставлять за собой такое. Но служба есть служба, а моя такая — держаться возле босса.

Запрыгнули мы в коляску, кучер засвистел лихо, и рванули — со всех конских ног.

Филинов на сиденье повалился, ртом воздух хватает, сам трость свою сжимает, аж пальцы побелели. Прохор рядом с кучером сжался, переживает, что уронили его.

А Матвей ничего — сидит, зубы скалит, ухмыляется.

Я щёку потёр, вроде ни царапины, но жжётся. Ещё бы немного, и мне пол-лица снесло револьверной пулей.