Стажёр (СИ) - Темень Натан. Страница 7

А чтобы девушку пироженкой угостить, а потом ещё чем-нибудь, нужно деньги иметь. Так что первый вопрос — финансы.

Да ещё за квартиру обещал хозяйке. И как теперь платить, если с работы выперли?

В знакомой забегаловке в этот час было пусто. Я плюхнулся за столик и закрыл лицо руками. Слышу, напротив стул заскрёб ножками по полу. Сел кто-то. И голос хозяйки:

— Случилось что, господин стажёр?

Я головой помотал, промычал жалобно. Типа — "оставь меня, старушка, я в печали". Она не отстаёт:

— Беда какая?

Говорю:

— Не стажёр я больше. Выгнали. С волчьим билетом.

Она ахнула.

— Неужто за вчерашнее?

Молчу. Хозяйка руку на грудь положила:

— Не подумайте, господин, я никому! Городовой приходил, спрашивал, кто драку затеял, так я сказала, что не знаю вас. Мы же не обязаны знать, кто к нам приходит.

Хозяйка знак сделала, парнишка-официант засуетился, рысцой сбегал, рюмочку принёс и блюдо с пирожками.

— Угощайтесь, господин. Как вас теперь называть-то?

— Да как называть, — я рюмку отодвинул. — Был господин, стал никто. Я ж детдомовский… э-э, из приюта. Сирота совсем.

— Что, совсем-совсем никого?

— Никогошеньки.

Это я в документах своих прочёл, что на квартире у меня лежали. Найден младенцем на пороге сиротского приюта, имя, как в таких случаях дают, от нынешнего государя, а фамилия согласно случаю — Найдёнов.

— Что же вы не пьёте, или обижаетесь на меня?

— Нет. Мне работу ещё искать. И так вон лицо всмятку. Кто такого возьмёт? А мне за квартиру платить, то, сё…

Задумалась она. Подумала, подумала, над столом наклонилась и тихонько сказала:

— Помогу вам. Раз так вышло, помогу. Знаю, кто работу вам даст. Вы только скажите, что от меня.

Достала из кармана фартука блокнот, карандашик, и стала писать крупными буквами, как девчонка-первоклассница.

— Вот, возьмите.

Я взял листок. Там было написано: "Податилю сиго памочь с роботою просим". И подпись — "с.т. Олёна Е".

Что такое с, т, а уж тем более Е, я спрашивать не стал. Мало ли, может, старший товаровед.

— И вот ещё что, — сказала она совсем тихо. — Ежели на вас печать есть, вы не скрывайте. Не показывайте без дела, но если спросят, не отпирайтесь.

— Что за печать? — удивился я.

— Да вы не смущайтесь. Никто вам рукава задирать не будет, и рубашку снимать не заставят. Просто, если спросят, скажите: есть печать, как положено. Вот и всё.

Ёлки зелёные, ну как тут понять? У меня что, татуировка где-то имеется, а я и не знаю? Конечно, я туловище студента Найдёнова в подробностях не разглядывал… Кто знает, что там на нём нарисовано. Но откуда она-то знает?

— Хорошо, — отвечаю. — Понял. Говорите, куда идти.

Нас было десять — работяг по найму. Шестеро гоблинов, трое орков и я. Единственный человек в этой компании.

Хотя нет — ещё один человек здесь был. Важный, мордато-усатый и снисходительно-брезгливый. В разношенных, но крепких сапогах, потёртой дублёнке и с бумажкой в руке. В эту бумажку он всех нас и записал обгрызенным карандашом. Осмотрел брезгливо, по-хозяйски, и во взгляде его читалось — хулиганы, тунеядцы, алкоголики.

Да мы и правда так выглядели. Гоблины, или гобы, как их здесь называют, от совсем мелкого до пожилого, морщинистого, были похожи на бомжей. Оборванцы, по-другому не скажешь. Малец вообще в одной вязаной кофтёнке на голое тело. От холода он стал совсем зелёным, как пупырчатый огурец в супермаркете.

Трое орков — или оргов — в одинаковых жилетках поверх фуфаек и серых штанах, щурили припухшие кошачьи глаза. Пахло от них странно — дикой смесью перегара и розового масла.

Нас всех пересчитали, написали каждому на тыльной стороне ладони порядковый номер, и отправили работать.

Работа была самая разная, но одинаково тяжёлая и грязная. Пока я вместе со всеми копал, тащил, грузил и перекатывал, размышлял о том, что бывший хозяин моего тела Дмитрий Найдёнов — отличный парень. Поднялся с самого низа, выучился — а ведь наверняка для приютского это было непросто — и поступил в университет. Не просто поступил, а закончил с отличием. Уж не знаю, с какого перепуга его понесло по полицейской части, но карьера у парня шла в гору.

Пока не вмешался я. И вот будущее светило сыскной полиции ковыряется в земле, таскает брёвна, мешки и чёрт знает что ещё.

Прав был мой отчим, когда говорил: учись, оболтус, не то станешь дворником! Выпрут из школы, придётся говно разгребать!

Как в воду смотрел…

К полудню объявили перекус. Мы расселись кто где, гоблины вытащили завёрнутые в тряпочки куски хлеба и принялись жевать. Орки потолковали с распорядителем, взяли заработанное и быстренько свалили. Тот уговаривал их остаться, но орги унеслись на повышенной скорости.

Распорядитель посмотрел им вслед и сплюнул. Его можно было понять — парни хотя и туповатые, но здоровые и в одиночку делали больше, чем трое гоблинов.

— Трависты, — сказал один из гоблинов, что сидел рядом со мной. Он был пожилой, бледная зеленоватая кожа болталась складками на худой шее, вяло свисали сморщенные уши.

— Кто?

— Траву жуют, — пояснил гоблин. — Она вонючая, так они её с розовым маслом смешивают. С маслом сильнее по мозгам бьёт. А если водочкой запить, совсем беда. Только об этом и думают, всё на это спускают — деньги, вещи…

Я посмотрел вслед сбежавшим оркам. Понятно, почему они так быстро пошабашили. Побежали деньги тратить.

Пока мы отдыхали, к распорядителю подогнали ещё несколько работников — пару гоблинов и орка.

Один гоблин показался мне смутно знакомым, но я к тому времени уже так умаялся, что внимания на это не обратил.

А потом, уже к вечеру, мне стало вообще на всё наплевать. Нет, Димка Найдёнов крепкий парень — но от такой работы кони дохнут.

Наконец распорядитель выдал всем дневной заработок. Объявил, когда можно подходить — на то же место, в тот же час. Гоблины согласно закивали, мотая острыми ушами.

Я взял деньги, сунул во внутренний карман. Мне было уже всё равно.

И косой злобный взгляд, который бросил на меня смутно знакомый гоблин, мне был как лёгкая щекотка.

Пошлёпал я к себе на квартиру. Идти было далековато. Но тратить на извозчика честно заработанные копейки не хотелось. Вместо этого хотелось пройтись по холодку, проветрить голову и заодно подышать свежим воздухом. Потому что дышал я весь день совсем не фиалками. Да и употел, как тот самый конь.

На окраине города фонари почти не горели, над головой в тёмном небе сверкали звёзды. Я шёл, глубоко вдыхая морозный воздух и почти засыпая на ходу.

Как видно, поэтому не заметил торопливого, тихого топотка за спиной. Только в последний момент что-то услышал и стал поворачиваться.

Но не успел.

Что-то свистнуло, мелькнула занесённая рука. В глазах вспыхнул и погас фейерверк.

Открыл глаза — лежу.

Причём не на улице, а уже в переулке, за домами. Пошевелиться не могу — так мне врезали, что никак в себя не приду. Только слушать могу, что надо мной говорят.

— Всё снимай! — шипит кто-то.

— Да ты что, исподнее никто не берёт, — возражает другой.

— Этот вонючий человечек меня места лишил! — шипит первый. — Нос мне сломал! Меня с работы выгнали, когда узнали. Я всё с него сниму, до последней нитки. А потом руки-ноги переломаю. Чтобы знал, как порядочных гобов оскорблять!

Кто-то в ответ фыркнул, засопел. С меня уже стащили шинель, и теперь тянули рубашку.

— Ботинки снимай, не спи! — шипел тот же голос, и я наконец узнал его. Это был тот самый гоблин из забегаловки. Тот, что пытался жрать котёнка. Вот гад.

Похоже, остался я без нижнего белья, судя по ледяному холоду под боками.

— Может, не надо? — в это время бубнили надо мной. — Запомнит нас, в полицию донесёт…

— Не запомнит, — гаденько захихикал гоблин. — Я фокус знаю. Забудет, как миленький.