Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис. Страница 66

— Кто-то из еретиков пытался нынче ночью убить меня. И ранил. С чего бы моему здравию быть в порядке, если ночью доктор доставал из меня арбалетный болт?

— Сие прискорбно, — сказал один из пришедших. Причём сказал он это без всякого сожаления, а может быть, даже и с показным равнодушием. И он же продолжал: — Может, это потому, что ваши люди захватили цитадель? Как же им было оборонять её, если не оружием?

— Я бы и не брал вашу цитадель, если бы не стали вы собирать людей в ней против меня.

— Не против вас! — воскликнул оппонент с жаром. — Не против, а для того, чтобы остановить ночные бесчинства.

— Да, — поддержал его ещё один из пришедших. — С вашим появлением в городе стали твориться бесчинства такие, каких ранее не было.

— Уж и в бесчинствах меня упрекаете в своих, — Волков только усмехнулся и даже подумал с облегчением, что разговор этот можно уже и заканчивать. Но тут снова заговорил Румгоффер:

— Но пришли мы сюда не для того, чтобы упражняться в упрёках.

— А что же привело вас сюда, господа? — вежливо поинтересовался барон.

— Мы хотели спросить о той вашей речи, что была сказана вами сегодня на площади.

«Ну конечно же». Волков сразу так и подумал, его даже поначалу немного удивили тон и содержание начавшейся беседы.

— А что же вам неясно в той моей речи, господа?

— Вы сказали, что разбой и отнятие собственности у горожан благословил сам герцог, — снова заговорил тот человек, что начинал с упрёков. — А есть ли у вас бумаги с печатью курфюрста, в которых он подтверждал бы ваши слова?

— Зачем же мне такие бумаги? Да и вам они не надобны, — Волков пожал плечами. — Герцог, посылая меня сюда, сказал, чтобы я действовал по своему усмотрению, Его Высочество оказывает мне полное доверие. И посему моими устами говорит сам курфюрст Ребенрее.

Тут ещё один из пришедших сделал шаг вперёд:

— Ваши слова вызвали в городе только сплочение; все горожане как один встанут против вас и не допустят грабежей и бесчинств. И не дадут своих соседей в обиду. Даже если те…

— Даже если те измазали их лучшую церковь испражнениями? — перебил его генерал. И продолжил: — А вот мне многие говорят, что подобного они терпеть больше не будут. И что избиений своих священников больше не хотят, и что давно ждут позволения поквитаться с еретиками. И уже собирают людей, чтобы начать дело. Сдаётся мне, что вы вскоре удивитесь тому, сколько людей хотят поживиться имуществом нечестивых.

Волков отчаянно врал, никах знакомых горожан, которые были готовы начать дело, у него не было. Но вот тон, которым он это говорил, и его вызывающая усмешка поколебали уверенность пришедших в том, что весь город встанет как один против него. И, видя некоторое замешательство делегатов, он продолжил уже без усмешки, а может быть, даже и с угрозой:

— Сенатор, сколько у вас еретиков в сенате?

— У нас есть сенаторы-лютеране, — старясь говорить нейтрально, отвечал ему Румгоффер.

— Их больше там быть не должно, — всё так же без улыбки и без ласки говорил Волков. — Завтра я приеду на заседание сената, и если хоть один еретик будет там, я его арестую. Выберите новых сенаторов, людей уважаемых и из тех, что чтут Матерь Церковь.

— Да как же…, — начал было один из пришедших, но генерал прервал его нетерпеливым жестом. Нехорошо посмотрел на того, а потом снова заговорил: — А ещё пусть сенаторы постановят, чтобы из тюрьмы отпустили моего сержанта. И побыстрее, иначе, если он не будет выпущен, я завтра повешу тех двух горожан, что взял в плен после того, как вы схватили моего человека.

Кажется, у пришедших были ещё какие-то слова, но Волков чувствовал, что дальше уже говорить не сможет, и закончил:

— Ступайте, господа, ступайте, нечего мне вам больше сказать.

И Хенрик стал за рукав, не очень-то вежливо, тащить одного из них к выходу.

Едва он вернулся в свой закуток, уже и лечь хотел, как снова пришёл фон Флюген и сказал, что вернулся майор Дорфус и спрашивает, примет ли его генерал.

— Примет, — отвечал Волков. — Зови.

Дорфус явился и доложил:

— Вы послали меня взять полковника Прёйера, так вот, взять мне его не довелось, не поймал. Посему поехал я к нему домой, но и там его не было, я допросил его младшего сына и жену, так они клялись, что не знают, где он. Думаю, лучше нагрянуть к нему ночью, тогда его и возьмём. Дом его я запомнил.

На это генерал только махнул рукой — Бог с ним — и произнёс:

— Нынче ночью у вас, мой друг, дело будет поважнее. Я хочу, чтобы всё было сделано.

— Я помню о том, — кивнул майор.

— Это очень важно, — продолжал генерал. — Теперь на вас и на Вайзингера вся надежда; если у вас нынче ночью всё получится, значит, и другие погреть руки захотят. Кстати, а как в городе идут дела? Всё ли спокойно?

— В городе вообще неспокойно. Люди, люди… Собираются везде кучами, что-то кричат, на нас зло смотрели.

— Не пытались задираться?

— Нет, все смотрели зло. Думал, вот-вот начнут. Но нет, иной раз баба какая-то крикнет что — и всё, мы уже уехали.

— На ночное дело возьмите людей побольше, — говорит генерал, заканчивая разговор. — Купчишки просто так свой город нам не отдадут. Подраться ещё придётся.

— Сам о том думал вас просить, — отвечает майор и с поклоном удаляется, понимая, что командиру нужен отдых.

Глава 43

Сон — не сон, не понять было. Проваливался в забытьё, но бок не давал забыть о себе. Любое движение возвращало его в реальность.

Жар. Слуги — наверное, бестолковый Томас — раскалили печь. А барону и без неё холодно не было. Сном это его состояние назвать было сложно, он даже слышал иной раз, как топают своими грубыми башмаками солдаты, проходя мимо его закутка. А ещё ему снилось — или казалось, — что из раны в боку всё ещё сочится кровь.

В общем, Волков не выспался, и когда очнулся, ему не показалось, что сил у него прибавилось. На город спустилась темнота. И раз его до вечера не разбудили, значит, ничего страшного за весь день не произошло. Потом он выпил всю воду, что ему оставили рядом с постелью, и снова провалился в забытьё, заменившее ему сон.

Казармы уже проснулись, гремели доспехи, даже к нему, в его закуток, забирался запах дыма и стряпни; солдаты разговаривали, сержанты отдавали распоряжения. Кажется, шла обычная гарнизонная жизнь. Он полежал, прислушиваясь, а потом позвал слуг: несите мыться и одеваться. Боль его не донимала, наверное, поэтому ему удалось под утро по-настоящему уснуть. Бинты на груди снова пропитала кровь, хотя было её намного меньше, чем вчера. Всё равно бинты нужно было менять А ещё ему необходимо было поесть. Аппетита у него не было, но он проспал почти сутки.

— Что за шум там? — спросил генерал, когда Томас поставил перед ним таз и приготовился лить воду из кувшина.

— Ничего особенного, — отвечал ему Хенрик. — Те солдаты, что были с майором Дорфусом и капитаном Нейманом на ночном деле, вернулись под утро, рассказывали, как было дело.

— А что вышло за дело? — насторожился генерал, он даже перестал мыться и теперь смотрел на своего старшего оруженосца.

— Зацепились ночью с местными, — отвечал Волкову тот. — Майор приказал мушкетёрам пальнуть разок.

— И? — Волков всё ещё ждал.

— Говорят, одного горожанина убили и трёх ранили, — спокойно и даже буднично рассказывает оруженосец. Для него, как, впрочем, и для всех его подчинённых это ночное событие было так естественно, что его даже не стали будить. Солдаты и офицеры пребывание в городе рассматривали не иначе как войну. Это только сам генерал ещё что-то помнил про союзнические договоры и прочую ерунду.

«Ну, вот уже точно всё! Теперь кровь пролита. Теперь маски не только сброшены, они ещё и разорваны в клочья».

Впрочем, к этому всё и шло, он знал, что этим закончится. И пусть всё закончится по его прихоти, а не по желанию горожан и их хвалёного ван дер Пильса.