Лин-ли (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна. Страница 34

Потянулась к карману плаща и извлекла оттуда несколько медных монет и одну серебряную — увы, это все, что у нее было с собой.

— Купи что-нибудь сестренке. — Настойчиво вложила деньги Моррену в ладонь и практически силой заставила сжать пальцы.

— Госпожа…

— Я как-нибудь зайду еще, хорошо? — Поднялась в полный рост.

Мальчик растерянно кивнул, а она повернулась в сторону выхода с участка и, обойдя Ферда, направилась к калитке.

Плакать было бы глупо, просто немного пекло глаза.

Сыскарь догнал ее через два шага.

— Вы молодец, — шепнул он, чтобы все еще стоящие у крыльца дети его не услышали. — У меня он в прошлый раз не взял деньги.

— Гордый, — улыбнулась Линетта и снова взяла мужчину под руку.

От мысли, что и ему была не безразлична судьба несчастных детей, и он тоже пытался хоть как-то помочь, на сердце стало теплее. Даже без плаща.

ГЛАВА 29

Она все-таки разревелась. Много позже — в собственной постели. Сама не знала, из-за чего именно. То, что не все люди живут в достойных условиях, не стало для нее откровением — в столице тоже имелись бедные кварталы.

В детстве Лина даже дружила с девочкой из подобного района и тайком от родителей делилась с ней едой. А один раз и вовсе отдала ей свои еще совсем новые ботинки, солгав родителям, что те порвались и она потеряла их по дороге к обувщику. Как тогда негодовал отец. Всю ночь пересчитывал имеющиеся у семьи сбережения и сетовал на то, что подобная безалаберность доведет их до голодной смерти.

Ботинки тогда, кстати, так и не купили, и Лина до самой зимы носила старые, ужасно натирающие пальцы — прошлогодние.

А подруга разорвала с ней отношения уже через несколько дней — мать запретила той общаться с "богатеями", задирающими нос и позволяющими себе делать подачки тем, кто об этом не просил. Однако ботинки не вернули.

Семья Деверо никогда не считалась зажиточной, но дети всегда были одеты и обуты, а стол в их доме не бывал пустым. Да, без деликатесов и излишков, но не голодал никто. И маленькую Линетту с самого детства мучил вопрос, почему так вышло, что подобное, казалось бы, элементарное, есть не у всех.

А еще другой, такой же риторический, как она поняла позже, когда узнала значение этого слова: почему у настоящих богачей есть действительно все, и, в отличие от нее, они не испытывают из-за этого чувства вины и не пытаются делиться с теми, кто в этом и впрямь нуждается?

"Каждый сам строит свою судьбу", — всегда говорил отец, намекая на то, что те, кто оказались в ужасных условиях, сами в этом виноваты. Своей лавкой, пусть и на окраине столицы, зато приносящей небольшой, но стабильный доход, он воистину гордился и считал это своей личной заслугой.

Лина слушала его и соглашалась. Отчасти.

Вот и сейчас, да, возможно, мать Моррена и Лилли и правда сама дошла до такой жизни. А малыши? В чем виновны они? И как им взять эту загадочную судьбу, о которой рассуждал господин Деверо, за хвост и вырваться из этого замкнутого круга?

Моррену всего девять, Лилли скоро пять (это Ферд сказал, Линетта никогда бы не догадалась, судя по их телосложению). Как они могут спастись из трущоб сами? Без помощи?

И самым обидным и вызывающим у нее все новые потоки слез было то, что она не могла им помочь ничем, кроме как добрым словом и несколькими некрупными монетами. Если отдать больше, это означало бы отобрать средства у собственной семьи — сестрам нужно все больше, а родители не молодеют.

А у крошки Лилли нет даже ботинок по размеру…

По пути назад сыскарь явно чувствовал себя не в своей тарелке рядом с одетой не по погоде Линой, но она наотрез отказалась надевать его куртку. Зачем, когда он действительно мог простудиться? Только ради красивого жеста?

Впрочем, всю дорогу до общежития вместо плаща Линетту грела мысль, что детям он нужнее и может послужить им хотя бы одеялом.

А потом Ферд проводил ее до дома, вновь поцеловал руку и попрощался. Линетта осталась одна. Тогда-то и пришло осознание реальности: ее плащ не достанется детишкам. Их мать проснется и заберет "обновку" себе. Возможно, даже не поинтересуется, кому эта вещь принадлежала прежде.

Но плаща все равно не было жаль. А вот Моррена и его сестренку — очень.

В итоге за ночь Линетта проспала от силы пару часов, а следующей ночью предстояло работать. Поэтому, несмотря на проникший сквозь незашторенные окна солнечный свет, она не встала, а осталась в постели. Лежала, слушала голоса проснувшихся соседей и просто смотрела в потолок, пока усталость таки не взяла свое.

Встала уже за полдень. В общежитии было тихо, и ей никто не мешал, но Лина помнила о своем обещании Розарии заняться сегодня уборкой. Та как в воду глядела, когда поменялась с ней днями дежурства по дому.

Приведя себя в порядок, Линетта выглянула из комнаты и только еще раз убедилась: никого. А вот пол в коридоре и впрямь нуждался в мытье.

Вздохнув и пытаясь избавиться от сонливости, она направилась на кухню. Сперва выпить чая, а уже потом приниматься за уборку. О том, каково будет работать ночами, думать не хотелось.

В кухне обнаружилась гора крошек, как на полу, так и на столе, ясно говорившая: "Тут завтракал Дорнан". А судя по тому, что Лина с утра слышала вполне миролюбивый голос Розарии, не пытавшейся вставить соседу-неряхе мозги на место, то та не забыла, что сегодня не ее очередь наводить порядок.

Чайник Линетта подогрела прикосновением руки — общий артефакт для нагрева снова разрядился, и никому не пришло в голову его подпитать.

"Ну и ладно, — с раздражением подумала Линетта. — Почему мне всегда нужно больше других?" И тоже не стала тратить резерв на артефакт.

Из-за бессонной ночи и сна в непривычное время настроение было скверным, на подвиги не тянуло. Поэтому она налила себе чай и решила устроиться за столом.

Отодвинула стул, смахнула с него и с края столешницы крошки… И вдруг увидела то, на что не обратила внимания, с порога бросившись к чайнику, — на столе что-то стояло, прикрытое полотенцем. Вышитым белоснежным полотенцем. Лина видела такие у Розарии, и та не позволяла соседям их трогать. Дорнан как-то даже получил от темпераментной женщины по загривку за то, что тянул к чистой вещи свои загребущие, немытые, по утверждению соседки, руки.

Линетта и сейчас не стала бы трогать "священное" полотенце Розарии, если бы не листок бумаги, положенный на него сверху. "Для Лин", — гласила надпись, сделанная размашистым, но между тем аккуратным почерком.

В том, кто мог назвать ее так, не было ни единого сомнения.

— Лин-Ли, ну конечно, — проворчала Линетта, смяла листок и сдернула полотенце, отчего-то ожидая какой-нибудь подвох.

Какой? Понятия не имела, но отвратительное спросонья настроение подсказывало, что ждать чего-то хорошего не стоит.

И ошиблось.

Под полотенцем оказалась тарелка с румяными пирожками, свежими и безумно аппетитными на вид.

Гордость и, вероятно, врожденное чувство противоречия советовали накрыть угощение полотенцем обратно и поискать в шкафу собственноручно купленное печенье, которое должно было остаться еще с прошлой недели. Ну и что, что черствое, зато свое…

"Пользоваться нужно тем, что заработал своим трудом", — снова вспомнился отец.

Линетта отмахнулась от его образа в своем воображении и жадно вгрызлась в пирожок. С капустой. Ее любимые.

Выпечка и правда оказалась отменной, а еще ее было слишком много, чтобы Лина могла управиться с ней одна. Поэтому, наевшись, она прикрыла оставшееся полотенцем и встала. Снова вспомнила худеньких Моррена и Лилли и пожалела, что их дом находится слишком далеко от общежития — можно было бы угостить. И Линетта решила, что в следующий раз, когда соберется навестить малышей (а она непременно это сделает) зайдет в таверну, откуда Айрторн делал заказ, и купит ребятам угощение. Деньги деньгами, но их и правда легко отнять, а еду можно съесть сразу.