Снежный великан - Креллер Сьюзан. Страница 25

С момента выступления Адриана и его драматического ухода со сцены они явно почувствовали некоторое облегчение. Казалось, те фразы, которые он с трудом выдавил из себя, успокоили их, возможно, именно этих слов они ждали все время. Теперь они больше разговаривали друг с другом — и с Адрианом, даже его мать; но, как и в прошлые безумные недели, они ни разу не спросили о Стелле. При этом они не могли не заметить, что после короткого визита перед Новым годом она отказалась подрабатывать постоянным гостем в их доме.

С каждым днем Адриан кашлял все меньше, его грудная клетка больше не болела, и на последнем осмотре лицо врача наконец стало довольным. Адриан и сам чувствовал, что силы возвращаются к нему — пока очень медленно, крошечными порциями, но этого оказалось достаточно, чтобы однажды утром взять с собой в кровать один из блокнотов миссис Элдерли.

Все со скидкой.

Как бы не так.

Они были дорогими, он сразу это понял: такие блокноты никогда не продаются на распродаже. Адриан знал о манере миссис вручать на день рождения или по другому поводу подарок, а вместо поздравления говорить: «Не беспокойся. Я купила это с уценкой».

Адриан раскрыл блокнот и кончиками пальцев погладил первый лист. Бумага оказалась мягкой и шероховатой — самое подходящее сочетание; неожиданно он ощутил прилив сил — совсем ненадолго, всего на одну-две секунды. Он обрадовался и одновременно испугался, так как уже почти забыл, каково это — быть уверенным в себе.

А потом он начал рисовать. Первым попавшимся карандашом, который лежал рядом с кроватью и наверняка был приобретен на распродаже. Он начертил несколько линий, заштриховал парочку мест в центре листа и расставил точки — он рисовал портрет миссис.

Еще никогда в жизни он не рисовал никого по памяти — но сейчас он справится, даже если на это уйдут месяцы, годы; он рисовал и рисовал, потом осторожно отложил портрет миссис в сторону и занялся несколькими грустными пассажирами, так как счастливым он пока помочь не мог. Поставив ноутбук на одеяло и взяв карандаш, он принялся восстанавливать разорванные на мелкие клочки рисунки, один за другим.

Эта работа занимала уйму времени, за день Адриан успевал нарисовать только один портрет, редко два. И все-все он впитывал в себя: тихий скрип карандаша по бумаге, получившиеся уголки губ, белый шелест чистых листов и гладкие серые пятна, оставленные ребром ладони, неожиданную силу в пальцах и, наконец, слабое и странное чувство, будто началось что-то новое.

И одновременно — будто что-то продолжалось.

И потом, через три или четыре дня после того, как волхвы занесли младенцу Иисусу свои дары, наступил этот вечер. Вечер, когда Адриан почувствовал: снова научиться двигаться должен не только его карандаш, но и он сам.

Самое время.

Его мать была на работе, а отец, у которого осталась еще неделя отпуска, бродил по какому-то супермаркету — это могло продолжаться часами: он просто не мог решить, что же ему выбрать.

Особенно если дело касалось мяса и сладостей.

Адриан встал и попробовал сделать несколько шагов: он все еще нетвердо стоял на ногах, но сразу понял, что пошел на поправку, что снова сможет самостоятельно шагать по жизни — сразу, как только будет хорошо пахнуть.

Он долго стоял под душем: ему нравилось, когда вода с шумом падала ему на голову и он мог скрыться от всего мира за этой жидкой решеткой. Но ему не нужно было больше прятаться — нет, он больше не боялся и собирался предстать перед этим миром сразу после того, как оденется. Некоторое время он все принюхивался к рукавам чистой рубашки и снова привыкал к ходьбе — в теплой куртке, в сапогах и даже с шарфом на шее. Когда он вышел из дома, то сразу все понял.

На улице еще была зима.

Но она изменилась.

Она выглядела одряхлевшей, с темными пятнами на твердом сером снегу, утоптанном в некоторых местах. И в первый раз за несколько месяцев Адриану понравился этот снег — такой же изувеченный, как и он сам.

Этот воздух — он был прохладным, а не ледяным! Грудь Адриана вздымалась, он был свободен, он дышал и мог ходить, без устали шагать все дальше и дальше. Целый час он бродил по городку, неуязвимый и преисполненный мужества. Он пока не решался смотреть в глаза прохожим — с этим придется подождать, — зато он смело подставлял лицо слабому ветерку и с хрустом скользил сквозь время.

Но после долгой прогулки по улицам, когда он был почти дома, его неожиданно потянуло в опасном направлении. Что-то заставило его пойти в сторону Дома Трех Мертвецов — и это наверняка не был лечебный чай Тамар, который она приносила в последний раз несколько дней назад, очень довольная его мнимым действием. Адриан подступал все ближе и ближе к ненавистному дому, который совсем не изменился; теперь его краска цвета мыльных помоев хорошо сочеталась с вышедшим из моды снегом.

Только одно было иначе: входная дверь оказалась открытой и перед ней собралась небольшая толпа.

Несколько женщин громко и весело разговаривали, перебивая друг друга. Вероятно, они тоже были из Грузии, так как Адриан не понял ни слова. Двое пожилых мужчин в серых круглых шапочках сидели на скамье перед домом. Завидев Адриана, они вскочили, подошли к женщинам, вставили несколько слов в их возбужденный разговор и после этого все один за другим потянулись в Дом Трех Мертвецов. И когда на улице осталась только одна женщина, тогда-то все и произошло. С сильным акцентом она обратилась к Адриану:

— Ты зайдешь в дом? Я думаю, они сейчас начнут.

— Э-э-э, вот как?

Адриан не смог выдавить из себя ничего больше, но ему показалось, что женщина осталась довольна кратким ответом, она протянула руку, словно хотела ввести его в дом как маленького ребенка. Однако самое невероятное заключалось в том, что, хотя Адриан и не взял незнакомку за руку, он послушно поплелся за ней. Он понятия не имел, почему так поступил, без лишних раздумий он просто вошел в дом. И только очутившись в переполненной прихожей, где никому не было до него дела, он почувствовал страх.

Адриан опустил плечи и заметил, что все было как прежде: его снова покинули силы, он так и не выздоровел до конца, он боялся — вероятно, больше всего самого себя.

Никем не замеченный, он простоял некоторое время в прихожей, а потом где-то вдалеке услышал голос Тамар — и вдруг его потянуло к лестнице, ведущей на второй этаж. Поскольку все еще никто не смотрел в его сторону, он начал медленно — ступенька за ступенькой — подниматься; его бешено колотившееся сердце было готово выскочить из груди, но он продолжал идти вверх — туда, где скрывалась тайна. Ступеньки были устланы некрасивой ковровой дорожкой и ужасно скрипели, но никто из стоящих внизу не обращал на него внимания, ему даже показалось, будто все они шептали: «Продолжай, парень, смелее! Чего ты ждешь?»

И когда Адриан оказался наверху, он увидел только двери, слева и справа; пол в коридоре был устлан такой же старомодной ковровой дорожкой, красно-коричневой с непонятным узором.

Теперь он находился там, куда хотел попасть еще два месяца назад, тайна (так это называла Стелла) была всего лишь в нескольких жалких метрах от него. Собственно говоря, Адриан понятия не имел, почему вдруг снова заинтересовался тем, что скрывали их новые соседи, — все недели постельного режима ему было глубоко наплевать на это, будь там истлевший труп или какой-нибудь самодельный монстр.

Только одна дверь в коридоре была приоткрыта, и из узкой щели пробивался луч света. Адриан осторожно направился к ней, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и выдох и заглянул в нее через щель: ничего. Только красноватый свет, только темнота. Он еще раз глубоко вдохнул, открыл дверь, вошел в комнату, и тогда…

Тогда он увидел это.

От большого торшера исходил красный свет, несколько маленьких лампочек горели желтым, кроме того, на своеобразном алтаре стояли три или четыре свечи. На стене над столиком со свечами висели иконы — такие же, как деревянные дощечки на кухне, только больше; еще здесь было два серебряных рельефа с изображением голов, должно быть каких-нибудь святых. Рядом с ними Адриан обнаружил картину в золотой раме: две огромные горы, маленькие дома, башни. Адриан посмотрел в сторону окна, на котором были задернуты шторы: на маленькой прикроватной тумбочке он увидел перья зеленого лука и миску с серой кашей, на комоде — лекарство и старый цифровой проигрыватель, а рядом ветхий деревянный шкаф синего цвета. Он заметил отблески мерцающего света на обоях с беспорядочным узором и кровать — больничную койку с постельным бельем в яркую клетку.