Память льда - Эриксон Стивен. Страница 100

— Не драматизируй, красавица.

— Представь: он всегда говорил мне то же самое! Возмутительно! История повторяется. И откуда ты только взялся на мою голову?

Ток снова засмеялся, но уже не зло, а по-дружески:

— Вставай, Зависть. Хватит дуться. Обещаю по дороге нагнать на тебя скуку, подробно рассказывая о своем детстве и юности. Интересного там не очень много, но хоть время скоротаем. Начну с того, что родился я на борту корабля, и случилось это за несколько дней до того, как Ток-старший узнал, что ему предстоит стать отцом. Моя мать приходилась сестрой капитану Картерону Красту, а Краст, надо сказать, обладал весьма крутым и тяжелым характером…

Казалось, что на подступах к городу произошло крупное сражение, причем совсем недавно. Дымились черные головешки сожженных крестьянских домов. Поля напоминали рваные раны на теле. За невысокими стенами Оплота виднелись курганы из белого пепла — остатки больших костров. И нигде вокруг ни одной живой души.

Над убогими городскими лачугами тоже поднимался дым. Выше его серых полос белыми флагами реяли чайки. Их приглушенные крики были единственными звуками, долетавшими до ушей Тока, госпожи Зависти и их двуногих и четвероногих спутников. Едкий дым перебивал запах ила (с другой стороны Оплота находилось озеро). В горячем воздухе густым облаком висела пыль.

Их встретили настежь распахнутые городские ворота. Под аркой мелькнула чья-то тень и быстро скрылась. Току было муторно, он едва держал себя в руках.

— Что здесь случилось? — громко спросил юноша.

— Похоже, нечто очень мерзкое, — отозвалась госпожа Зависть.

Они вошли под арку и сразу же ощутили сладковатый запах горелого человеческого мяса. Ток сжал зубы.

Баалджаг и Гарат, оба вернувшиеся в свое прежнее обличье, побежали вперед, опустив голову.

— Вот тебе и ужасающий ответ на вопрос о пропитании, — сказала чародейка.

Ток кивнул:

— Они жарят и едят убитых. Нам лучше вовремя убраться из этого города.

— А разве тебе не любопытно?

— Проявлять любопытство здесь очень опасно: все может плохо закончиться.

— Ничего не бойся. Идем дальше.

— Послушай, Зависть…

Ее глаза сделались жесткими.

— Если здешние обитатели настолько глупы, что вздумают нам угрожать, они узнают силу моего гнева. И гнева Гарата — тоже. Ты же сам говорил: врага нужно изучить во всех его проявлениях. У тебя будет прекрасная возможность это сделать. Идем.

— Идем, — обреченно повторил Ток.

— И не надо быть таким серьезным. Понимаю: сейчас неподходящее время и место для шуток. Но смех помогает сохранить рассудок.

Сегулехи молча шли следом, таща по щербатым камням волокуши со спящим братом. Улица вывела всю компанию на городскую площадь.

Площадь была усеяна обглоданными человеческими костями: некоторые уже успели побелеть, другие еще оставались красными и липкими. Дома с густо закопченными стенами глядели черными глазницами распахнутых окон и дверей. Присмотревшись, Ток заметил, что среди человеческих костей попадаются кости животных: собак, мулов, волов и лошадей. И они тоже были начисто обглоданы и обкусаны.

Посередине площади стояли трое сухопарых бритоголовых жрецов, чьи бледные изможденные лица почти не отличались от их выцветших ветхих одежд. Похоже, они заблаговременно знали о появлении путников. Завидев Тока и госпожу Зависть, один из жрецов шагнул им навстречу:

— Добро пожаловать, странники. Наш послушник увидел вас на дороге, и мы поспешили сюда. Знаменательный день избрали вы, чтобы почтить своим присутствием славный город Оплот. Но, увы, этот же самый день сопряжен с немалыми опасностями для ваших жизней. Мы постараемся кое-что вам рассказать, и это повысит ваши шансы пережить жестокое… перерождение. Прошу следовать за нами вон туда. — Он махнул в сторону боковой улицы. — Это Ильтарийская улица. Мы встанем в самом ее начале, дабы не мешать исходу и в то же время лицезреть чудо.

— Прекрасное предложение, — одобрила госпожа Зависть. — Благодарим вас, уважаемые жрецы.

До указанного места было не более полусотни шагов. Пока все шли туда, тишина сменилась отдаленным гулом. Он доносился из центра города, постепенно нарастая и распадаясь на множество отдельных звуков. Баалджаг и Гарат двигались по бокам от хозяйки. Сену и Туруль оставили волокуши у ближайшей стены. Лица сегулехов были обращены к площади, а руки сжимали рукоятки мечей.

— На жителей Оплота снизошла истинная вера, — сказал жрец. — Она охватывает всех, будто лихорадка, противиться которой невозможно. Только смерть способна потушить сей священный огонь. Нельзя забывать, что впервые Обращение произошло именно здесь, в Оплоте. Это было четырнадцать лет тому назад. Наш Провидец спустился тогда со Святой горы, возвещая Слова Истины, и сила его слов устремилась в мир…

Жрец умолк и закрыл глаза. Голова служителя опустилась, и он содрогался всем телом, заново переживая события тех дней.

Рассказ пришлось продолжать уже другому служителю:

— Здесь впервые расцвела истинная вера. Случилось так, что возле городских стен остановился торговый караван из Элингарта. В ту же ночь все чужестранцы получили вознаграждение. И спустя девять месяцев на свет появился Анастер, первенец мертвого семени. Ныне он достиг совершеннолетия. Это событие вызвало новый расцвет истинной веры — произошло второе Обращение, уже под командованием самого Анастера… Посмотрите, вон он. Рядом его мать. Они ведут новообращенных тенескариев. Далеко отсюда, на севере, их ждет война. Им предстоит завоевать Капастан, погрязший в безверии.

— Уважаемые жрецы! — Гул толпы мешал говорить, и госпоже Зависти пришлось возвысить голос почти до крика. — Простите мое невежество, но я ничего не знаю о детях мертвого семени. Кто они такие?

— Вознаграждение, даруемое неверным мужского пола, вызывает у них непроизвольное истечение семени… которое продолжается и после того, как жизнь оставит их тело. Истинно верующие женщины стремятся не пропустить этот краткий миг, дабы успеть оседлать труп и принять в себя семя мертвого мужчины. Дети, рожденные таким образом, считаются самыми чистыми и святыми среди всех возлюбленных чад Паннионского Провидца. Анастер — первый из них, вошедший в зрелый возраст.

— Просто уму непостижимо, — прошептала госпожа Зависть.

За все время их странствия Ток впервые видел ее мертвенно-бледной.

— Это — великий дар нашего Провидца, — продолжал жрец. — Любое дитя мертвого семени несет в себе истину поцелуя смерти, который и есть великая правда вознаграждения. Мы знаем, чужестранцы боятся смерти. Однако истинно верующим она не страшна.

Ток наклонился к уху жреца:

— После того как армия тенескариев покинет Оплот, в городе останется хоть кто-то живой?

— Обращение неизбежно для всех, чужестранец.

— Иными словами, те, кто не ощутил в себе эту… лихорадку истинной веры… получили… вознаграждение?

— Совершенно верно.

— И были съедены.

— Тенескарии не способны питаться исключительно словами Паннионского Провидца. У них есть смертные тела, требующие пищи.

Разговор прервался. Толпа тенескариев быстро заполоняла площадь. Впереди двигался их предводитель — совсем еще юнец, почти мальчишка. Он был единственным, кто восседал на лошади — чалой кляче со сгорбленной спиной и натертой шеей.

Неожиданно голова Анастера повернулась в ту сторону, где стояли Ток и остальные путники. Юнец взмахнул длинной тонкой рукой, похожей на прут, и пронзительно вскрикнул. Он не издал ни единого слова, однако последователи хорошо его поняли. К чужестранцам повернулись сотни лиц. Но этим дело не ограничилось. Приверженцы Анастера устремились к ним.

— Что им от нас нужно? — с заметным испугом спросила госпожа Зависть.

Второй жрец стал пятиться:

— К сожалению, нашей защиты оказалось недостаточно. Приготовьтесь получить вознаграждение, чужестранцы!

С этими словами все трое жрецов опрометью понеслись прочь.

Госпожа Зависть подняла руки. Волчица и собака вновь превратились в громадных зверей, бросившихся навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и первые погибшие повалились на землю.