Память льда - Эриксон Стивен. Страница 113

По одну сторону от ристалища, где вскоре предстояло сойтись Ходоку и младшему сыну Хумбрала Таура, стояли шатры акратов. Их собралось здесь около тысячи. Акратов было легко опознать по кольцам в носу, длинным косам и разноцветным трофейным доспехам, снятым с убитых морантов: зеленым, черным, красным и даже золотым. Эти представители баргастов прибыли издалека и, несмотря на малую численность, считались наиболее свирепыми и коварными из всех. Акраты издавна были заклятыми врагами клана Ильгресов, сражавшихся в рядах армии Каладана Бруда, что создавало дополнительные препятствия для союза с малазанцами.

Основным соперником Хумбрала Таура был Марал Эб — предводитель баренов. Этот клан явился сюда во всем своем могуществе — свыше десяти тысяч воинов. Их тела были разрисованы красной охрой, а покрой бронзовых доспехов позаимствован у разбойников, грабящих караваны. Волосы этих баргастов закручивались на особые шпильки с торчащими иглами дикобразов. Хумбрал опасался, что Марал при случае попытается оспорить первенство. За минувшую ночь между баренами Марала и сенанами Таура произошло не менее полусотни поединков. Все это грозило межклановой войной. Правда, сейчас не время враждовать в открытую.

Больше всего Парана удивляли гилки. Их волосы были собраны в узкие клинья, а доспехи состояли из кусков черепашьих панцирей. Гилки не отличались высоким ростом, но их коренастые, крепкие воины запросто могли бы оказать достойное сопротивление тяжелой пехоте паннионцев.

Десятки собравшихся в долине более мелких племен дополняли гремучую смесь союза, который представлял собой клан Белолицых. Все они постоянно враждовали друг с другом, не желая забывать давние обиды, насчитывавшие десятки и даже сотни лет. Казалось настоящим чудом, что Хумбралу Тауру вообще удалось собрать здесь все племена и в течение четырех дней поддерживать относительный мир.

«Сегодня все должно решиться. Даже если Ходок выиграет поединок, это еще не будет означать его полного признания. Кровопролитие может начаться по любому поводу, даже самому ничтожному. А уж если Ходок потерпит поражение…»

Паран усилием воли отогнал тревожные мысли.

Раздался протяжный крик, приветствующий новый день. Лагеря мгновенно ожили, наполнившись молчаливым движением. Послышались отдаленный звон оружия и лязганье доспехов. Все это сопровождалось лаем собак и гоготанием гусей. Воины стали стекаться к месту ристалища.

Паран оглянулся на сжигателей мостов. Те медленно собирались, будто звери, потревоженные охотничьим рожком. Чуть больше трех десятков малазанцев, готовых, если понадобится, вступить в сражение и прекрасно понимавших, что долго им не продержаться. Капитан всматривался в небо на юго-западе, надеясь заметить темное пятнышко — Меченого верхом на кворле. Однако серебристо-голубой простор был пуст: ни облаков, ни летуна-моранта.

Тишина в стане баргастов насторожила Парана. Обернувшись, он увидел Хумбрала Таура, который направлялся на свое место. С момента прибытия сюда капитан во второй раз видел вождя вблизи. Обликом своим Таур напоминал равнинного медведя. На нем была тяжелая кольчуга из монет, которую украшал пояс с человеческими скальпами, прицепленными за потускневшие волосы. Судя по старинному виду монет и их количеству, баргасты не один век промышляли грабежом, причем занимались этим весьма усердно.

«Да их монетами можно нагрузить целый корабль, — подумал Паран. — Или наполнить храм от пола до потолка».

Хумбрал Таур обходился без слов. Он отцепил булаву, унизанную шипами, взял ее в правую руку и поднял вверх. Рука вождя медленно очертила в воздухе круг. Глаза всех баргастов были устремлены на Таура. Возле самого ристалища собрались лучшие воины кланов; остальные заняли места сообразно своему положению и возрасту. Вскоре все пространство до самых склонов заполнилось зрителями.

Какого-то неразумного пса угораздило выбежать на середину площадки. Таур остановился. Ловко брошенный кем-то камень угодил собаке в спину, и она с воплями метнулась прочь. Вождь клана Белолицых что-то буркнул себе под нос, а затем взмахнул булавой.

Из толпы вышел Ходок. На нем были доспехи, какие носили малазанские военные моряки: основа из вываренной кожи, железные заклепки и железные обручи на плечах и бедрах. Легкий шлем на голове Ходока был трофеем времен сражения в Арэне, где баргаст снял его с какого-то убитого семиградского офицера. Лобную пластину шлема и нащечники украшала затейливая серебряная инкрустация. Шею защищала кольчужная бармица. В левой руке Ходок держал круглый щит (на пальцы он надел тяжелую полуперчатку с шипами), а в правой сжимал палаш с закругленным лезвием.

Появление Ходока баргасты встретили презрительным гулом, на который он ответил не менее презрительной усмешкой, обнажив подпиленные синие зубы. Хумбрал Таур ненадолго задержал на нем взгляд, как будто выказывая недовольство выбором малазанского, а не баргастского оружия, после чего вторично махнул булавой.

Из круга вышел младший сын вождя.

Паран ожидал увидеть юного крепыша, а никак не этого худощавого, высокомерно улыбающегося парнишку в легких кожаных доспехах, с одиноким крюк-ножом в правой руке.

«Что это? Утонченное оскорбление? Или Таур заведомо решил обречь свою сторону на поражение? Но какой ценой? Неужели он готов пожертвовать жизнью младшего сына?»

Баргастские воины принялись громко топать. Вероятно, это заменяло им барабанный бой. Вся долина и окрестные холмы сотрясались от дроби, которую выбивали тысячи ног.

Безымянный сын Таура медленно прошел к ристалищу и встал напротив Ходока. Их разделяло не более пяти шагов. Заметив сжигателей мостов, юнец самодовольно оскалился.

— Капитан! — вдруг окликнули Парана сзади.

Он обернулся:

— Капрал Недотепа? В чем дело? Говори быстрее.

Вечно кислая физиономия капрала сегодня выглядела еще более недовольной.

— Мы тут подумали… Если окажется, что дело совсем уж дрянь… мы с ребятами припасли «морантских гостинцев». Есть и «ругань»… штук пять наберется. Можем пробить проход. Видите холм? Удобное местечко, чтобы свалить туда и закрепиться. И склоны крутые.

— Отставить, капрал, — прошептал Паран. — Мой приказ не изменился: сидеть тихо и не рыпаться.

— Конечно, этот мальчишка — вроде как хлюпик и недомерок, но если…

— Ты меня слышал?

Недотепа дернул головой:

— Так точно, слышал… Только вот какое дело. Тут есть человек девять, может, десять — недовольных. И они хотят взять все в свои руки. Говорят: ну, мол, к Худу этого капитана… сами разберемся…

Паран был вынужден оторвать взгляд от ристалища, где уже застыли готовые к поединку соперники.

— Так… А ты, стало быть, их полномочный представитель?

В водянистых глазах Недотепы мелькнуло удивление.

— Я?! Нет, что вы, капитан! Да я сроду не бывал никаким представителем. Этого еще только не хватало. Просто я пришел… доложить о настроениях.

— И сейчас все смотрят в нашу сторону и думают, что сумели навязать мне свою волю. Нет, капрал, я считаю тебя их посланцем, нравится тебе это или нет. Скажу больше: я едва сдерживаюсь, чтобы не убить полномочного представителя на месте, ибо мне надоело слушать его глупые речи.

Кислая мина на лице Недотепы сменилась мрачной.

— Не советую пытаться, — с расстановкой произнес он. — Как-то один капитан попробовал замахнуться на меня мечом. Так я сломал ему шею.

«Боги милосердные! А я и забыл, с кем имею дело: от этих и впрямь можно ожидать чего угодно».

— Хорошо, капрал. Будем считать, что мы оба пошутили. А теперь ступай к своим товарищам и прикажи им стоять смирно, пока я не дам сигнал. Передай, что без боя мы не сдадимся, но не стоит понапрасну провоцировать баргастов, ибо излишняя агрессивность может иметь фатальные последствия.

— Мне прямо так им все это и сказать, капитан?

— Можешь изложить своими словами, если хочешь. Главное, чтобы смысл был понятен.

Недотепа вздохнул:

— Тогда проще… Так я пошел?