Память льда - Эриксон Стивен. Страница 90

И с этими словами Крупп откинул крышку шкатулки.

Сначала Мхиби решила, что видит кремневые ножи, уложенные на такие же каменные браслеты. Но затем она пригляделась и чуть не вскрикнула от удивления.

— Ага, милая девушка, ты, похоже, догадалась! — прошептал коротышка. — Да, эти вещи выглядят так, словно их сделали из кремня, но это медь. Особая медь холодной ковки. Такая работа требовала немалого искусства и усердия, учитывая, что наковальнями тогдашним мастерам служили обыкновенные камни. — Глазки толстяка блеснули. — Милая девушка, Крупп понимает, сколько страданий доставляет тебе твое одряхлевшее тело. И Крупп безмерно скорбит. Но сегодня у него появился повод для радости. Все эти медные ножички на самом деле ничего не режут. Их носят на теле. Видишь отверстия? Украшения можно связать между собой кожаным ремешком и надеть на себя. А еще тут есть браслеты для запястий и лодыжек, торквесы и даже… ожерелья. Своей силой они… облегчат твою боль. Медь была первым даром богов.

Мхиби крайне редко давала волю своим чувствам, особенно на людях, и сейчас смутилась, заметив, что слезы так и текут по ее впалым щекам. Она вытерла их рукавом и сказала:

— Спасибо тебе, добрый Крупп. Наше племя хранит знания о целебных свойствах этого металла. Но против старости медь, увы, бессильна…

Глаза толстяка вспыхнули.

— Милая девушка, Крупп еще не закончил свой рассказ… Когда под Даруджистаном стали находить эти странные чертоги, туда, конечно же, отправились и наши ученые, поднаторевшие в разгадках древних тайн. Они сразу поняли: подземные залы служили некоей определенной цели. Попросту говоря, это были храмы. Всего таких помещений оказалось восемь: в каждом свой алтарь, и каждый посвящен иной силе. Рисунки представляли собой довольно грубые, но непреложные изображения. Традиционные образы. Восемь пещер, и все легко распознать. Мы знаем руки, сотворившие каждую из них, ибо художники потрудились указать свои имена, а лучшие провидцы Даруджистана подтвердили эту истину. И сейчас смиренный Крупп счастлив, что может пересказать тебе их слова. — Он запустил руку в шкатулку и извлек медное лезвие. — Вот это, например, сделано Ягганом. — Толстяк положил его обратно и достал ножной браслет. — Эта вещица явно принадлежит Си’рен Талю. А вот здесь — еще более странный предмет, похожий на наконечник игрушечной стрелы… Догадываешься, чья это работа? Да, творение Манека — этого проказника из легенд рхиви, весельчака и насмешника. Должен заметить, Крупп узнаёт в нем родственную душу. Несмотря на легкомысленный нрав, у Манека большое и щедрое сердце. Ты согласна?.. А теперь взгляни на торквес. Видишь, как блестит? Конечно же, он принадлежал Ируту. Здесь, в кусочке металла, навсегда сохранился цвет утренней зари.

— Быть того не может, — прошептала Мхиби. — Ты говоришь о них как о смертных людях. Я привыкла думать, что они — духи.

— Но когда-то, дорогая моя, они были смертными рхиви. Возможно, одними из первых. — Коротышка задумчиво улыбнулся. — Вера — надежная спутница не только для Круппа, но и для всякого, кто ее позовет… Крупп смиренно ожидает, что после утренних омовений ты наденешь эти украшения. И во все грядущие дни и ночи, милая девушка, крепко храни веру. Не сомневайся в том, что услышала от меня.

Мхиби молчала. Крупп протянул ей шкатулку. Рхиви взяла ее, почувствовав тяжесть в ослабевших руках.

«Откуда он узнал? Я проснулась, проклиная наступивший день. Что еще страшнее, я чувствовала, как из моего сердца уходит вера. Как же ты обо всем догадался, даруджистанский плут?»

Толстяк отступил назад и вздохнул:

— Обязанность, вынудившая Круппа встать в столь ранний час, невзирая на свое приятное свойство, изрядно его утомила и вызвала острый приступ голода. Крупп страдает.

Рхиви улыбнулась:

— Да неужели? Я бы согласилась променять приступы боли на приступы голода.

— Не сомневаюсь, милая девушка. Но этот скромный дар изменит твое состояние к лучшему. Вот увидишь. А теперь позволь мне откланяться.

Он повернулся и зашагал обратно, однако буквально через пару шагов остановился и снова повернулся к растерянной Мхиби:

— Крупп забыл сказать еще одну важную вещь. У Веры есть несколько замечательных братьев, которых зовут Сновидениями. Я бы не советовал тебе, милая девушка, пренебрегать их приятным обществом.

Вскоре он завернул за шатры и исчез из виду.

«А ты и впрямь похож на Манека, Крупп. Ты ведь подарил мне не только шкатулку с украшениями. Ты подарил мне веру и… сны. Сновидения, полные надежд и желаний… Так чьи же следы я видела этой ночью?»

Капрал Хватка лежала в густой траве на склоне холма и внимательно следила за удаляющимися кворлами. Они летели на запад, постепенно исчезая в голубых небесных просторах.

— Если меня еще раз заставят оседлать эту тварь, я благословлю того, кто вонзит мне кинжал в спину, — проворчал Мураш.

Хватка прикрыла глаза:

— Если таким образом ты позволяешь свернуть себе шею, бьюсь об заклад: кто-нибудь из наших непременно доставит тебе это удовольствие. Возможно, даже сегодня.

— Что за жуткие вещи ты говоришь, Хватка? Неужели меня так ненавидят? За что? Я ведь никому ничего не сделал и вообще никогда не делал, не так ли?

— Дай мне немного подумать, чтобы понять, что ты только что сказал, и я отвечу — честно и откровенно.

— Да нечего тут думать: я глупость сморозил, и ты сама это знаешь. — Он понизил голос. — Как ни крути, а это капитан во всем виноват…

— Капитан тут ни при чем. И вообще, я терпеть не могу эти перешептывания за спиной. Гляди, как бы не плюнула тебе в физиономию. А слюна у меня, говорят, ядовитая. На самом деле все это состряпали Скворец с Дуджеком. Коли испытываешь желание навести критику — вали к ним.

— Дурак я, что ли, критиковать Скворца и Однорукого?

— Тогда не нуди.

— За разговор в таком тоне со старшим по званию я имею полное право объявить тебе сегодня наряд вне очереди. И завтра тоже, если мне этого захочется.

— Боги, до чего же я ненавижу коротышек с большими усами!

— Так-так, капрал. Переходим на личности, стало быть? Ну ладно, будешь у меня вечером мыть миски и драить котлы. А ужин сегодня намечается знатный. Зайцы, фаршированные инжиром. Весьма пикантный вкус! А уж аромат — просто сногсшибательный!

Хватка даже села, вытаращив на сержанта глаза:

— Сногсшибательный аромат, говоришь? Уж не собрался ли ты скормить нам вонючую власяницу Штыря, натолкав туда фиг?

— Дура! Ну при чем тут Штырь? Я видел у нашего повара несколько заячьих тушек. Надо их отварить, потом нафаршировать инжиром и подавать под соусом из жестяники и пресноводных устриц. Устрицы — это такие большие улитки…

— Жестяные улитки? Нет уж, спасибо, — пробурчала Хватка. — Я лучше закушу власяницей.

Путешествие сюда выдалось утомительным. Остановки были редкими и совсем короткими, а черные моранты не отличались общительностью. Молчаливые, замкнутые, с вечно хмурым лицом. Хватка еще ни разу не видела, чтобы кто-то из этих воинов снимал доспехи. Блестящие черные панцири словно бы служили для морантов второй кожей. Как раз сейчас капитан Паран о чем-то совещался с Меченым, их командиром, оставшимся здесь.

«Ох и тяжелая тебе выпала доля, парень, — с сочувствием подумала капрал. — Если Опонны тебе сегодня улыбнутся, возможно, вы с ним и договоритесь».

Хватку до сих пор передергивало, когда она вспоминала о ночном полете. Кворлы летели на большой высоте, где от пронизывающего холода не спасала никакая теплая одежда. У бедной женщины до сих пор саднило все тело. Хватка опять закрыла глаза, вслушиваясь в окружающие звуки. Ее товарищи готовились к дальнейшему пешему переходу. Мураш, устроившись рядом, что-то неразборчиво бормотал: вечно этот тип жалуется и причитает.

Стук тяжелых шагов вывел Хватку из полудремы. Она приоткрыла один глаз: капитан Паран. Однако, как выяснилось, пришел он не по ее душу, а разыскивал Мураша.

— Эй, сержант.

— Я! — рявкнул Мураш, разом перестав бормотать.