Две жизни одна Россия - Данилофф Николас. Страница 49

На оставшуюся часть пути конвой из российских жандармов сменили казаки. Эти конники, которые уже долго жили здесь на краю цивилизации и которых использовали для защиты границ, не отличались добродушными характерами прежних стражников во главе с Воробьевым. Жизнь сделала их более суровыми и жестокими.

Для экономии времени казаки решили ехать через Байкал, чей ледяной покров становился уже опасным в это время года, и Фролов боялся, что и пьяные все время охранники, и они сами угодят на дно озера, расположенное, как говорили, на глубине чуть ли не в одну версту. Управлять санями стало очень трудно: в одних местах ледяная поверхность была гладкой, как стекло; в других — вздымались целые ледяные торосы, а за ними шли места, где из-под тонкого льда проглядывала темная, словно чернила, байкальская вода. Сани мчались с такой скоростью, что могли подшибить и друг друга, и лошадей…

Чита произвела на Фролова угнетающее впечатление. Он увидел жалкий пограничный поселок, покосившиеся домики, ветхую церковь и зловещее здание острога за высоким частоколом из толстых заостренных кверху бревен. Колония заключенных состояла здесь из нескольких тысяч рядовых преступников. Комендантом был человек по фамилии Бурнашев, известный своей жестокостью и прозванный "палачом".

Страшными были первые годы, проведенные Фроловым в Чите, хотя царь вскоре заменил Бурнашева более человечным комендантом, генералом Лепарским. Впрочем, новый начальник начал тоже с того, чтобы утвердить свою власть и авторитет. Он был настолько глух ко всем просьбам заключенных, что получил прозвище "Комендант не могу". А его жестокая расправа в 1828 году с участниками тюремного бунта на одной из отдаленных шахт ужаснула Фролова. Казни, которые последовали, напомнили то, что он видел и пережил в Санкт-Петербурге: когда ружья давали осечку во время расстрела восставших, людей закалывали штыками.

Фролова определили на дорожные работы — рыть песок в овраге, который декабристы окрестили "дьявольской могилой". Пока заключенные копали, песок кружился возле них, забираясь в волосы, под ногти, под одежду. Фролов все время был грязен, кожа зудела.

"Мы работали в цепях, прикованные к нашим тачкам, — вспоминал он. — Нас постоянно понуждали работать еще быстрей, рабочий день длился по десять часов. Наказывали нас за все — за недовольную гримасу, за резкое слово".

Фролова с товарищами поместили за частоколом, в небольшом бараке.

"Вначале условия в читинском остроге были просто невыносимыми. Шестнадцать человек находилось на общих нарах в крошечной каморке. Когда ложились спать, на каждого оставалось места меньше аршина. Нельзя было ночью повернуться, чтобы не разбудить соседа".

Пища была малосъедобной, и ее не хватало: каша на воде, чай, хлеб, редкие кусочки мяса или сала. В хорошую погоду ели во дворе, в плохую — в помещении, где не повернешься.

Но постепенно генерал Лепарский начал улучшать условия содержания каторжников. Он был образованным человеком и понимал необходимость перемен. Царь Николай I, назначив для надзора над декабристами бывшего командира кавалерийского полка, хотел этим в какой-то мере приглушить протесты и просьбы, исходившие от членов семей наиболее влиятельных заключенных. Лепар-ский уже сократил дневную работу с десяти часов до трех, даже до двух; в остальное время узники могли заниматься чем угодно. Если бы не снисходительность генерала, вряд ли многие декабристы сумели бы выжить и рассказать для своих потомков и для истории о том, что с ними произошло.

Большую роль в судьбе декабристов сыграли и девятнадцать женщин — жен, невест и сестер, настоявших, несмотря на недовольство царя, на том, чтобы следовать в Сибирь за осужденными. "Наши ангелы-хранители" — называл Фролов княгиню Волконскую и княгиню Трубецкую.

Правительство России, в отличие от царя, поощряло отъезд родственников к сосланным декабристам, рассчитывая таким образом содействовать скорейшей и более полной колонизации Сибири. Царь, однако, опасался, что подобные случаи могут привести общество к ненужным волнениям.

Фролов испытывал благоговейное уважение к этим женщинам из высшего круга, которые бросили все и приехали сюда, на край света. Он своими руками изготавливал им в подарок шкатулки для хранения драгоценностей, а их детям игрушки. Он наловчился делать в подметках дамских туфель тайные хранилища для перевоза писем и записок с помощью той самодеятельной почты, которую эти женщины организовали.

"Обычно три человека одновременно участвовали в этом, — вспоминал Фролов. — Когда один из них подъезжал к Санкт-Петербургу, второй находился уже в пути, а третий только-только отправлялся в путь из Сибири. Таким образом и Петербург, и Сибирь были в полной мере информированы о том, что происходит там и здесь".

Потерпев поражение в попытке установить в России новые порядки, декабристы обратили свою энергию на создание подобия идеального общества за решеткой, в ссылке. Они образовали два товарищества: Большая Ар-

тель, которая занималась денежными фондами, и Малая Артель, отвечавшая за помощь ссыльным и за устройство их на новом месте.

Редко когда собиралось в тесном кругу столько блестящих умов, столько ученых талантов. Эта редкостная когорта людей основывала разнообразные мастерские, создавала овощные плантации, даже открыла университет, названный ими "Читинская Академия". Доктор Вольф читал там лекции по анатомии и химии; Бестужев писал портреты и готовил словарь местного бурятского языка; Муравьев вел курс военных наук, Лунин — политической философии. Завалишин предлагал обучение латыни. Вскоре в эту Академию стали приезжать люди из окрестных городов. Фролов гордился, что является членом такого, в настоящем смысле слова, избранного общества.

Однако сам он не чувствовал в себе тяги, а также способностей к наукам. Но благодаря доброму отношению к нему доктора Вольфа, который взял на себя роль наставника, Фролов пристрастился к практическим делам: занялся сельским хозяйством, медициной, работал по дереву и по металлу.

"Вольф сразу сообразил, что моя беспокойная, непостоянная натура не создана для серьезной науки", — говорил Фролов.

В 1829 году из Петербурга пришло известие, что царь одобрил предложение генерала Лепарского снять кандалы со всех узников. Декабристы так долго жили в цепях, что кандальный звон превратился в символ солидарности и общей судьбы. Кто-то из них предложил припрятать пару кандалов, чтобы сделать из них украшения, которые стали бы драгоценным воспоминанием о восстании. Как один из лучших мастеров по металлу, Фролов взялся изготовить из них кольца, кресты и браслеты. На кольце, которое он носил потом всю жизнь, было выгравировано: "Д Г.

Осенью 1830 года постоянным местом пребывания для декабристов был определен Петровский Завод, поселок в четырехстах верстах от Читы. Здесь находились мастерские, уже с конца восемнадцатого столетия снабжавшие металлическими изделиями всю Восточную Сибирь. Лепарский приказал отправить узников к месту нового назначения пешком, со всем их скарбом. Только самым слабым разрешалось проделать это шестинедельное путешествие на повозках.

Переселение принесло много новых проблем. Местность там оказалась болотистой, не такой пригодной для сельских работ, как Чита. Новое здание острога, возведенное с одобрения царя, было без окон, но зато с большим количеством щелей в стенах. Окна были прорезаны, а щели законопачены только после того, как жены и другие родственники декабристов пожаловались в Санкт-Петербург.

В те часы, когда Фролов не помогал доктору Вольфу в делах лечебных, он был с головою погружен в работу в своей мастерской, которую Лепарский разрешил построить за стенами острога.

"Со мною все время был охранник, — отмечал Фролов, — но большую часть времени он спал. Однажды, когда неожиданно наведался Лепарский, я попробовал разбудить охранника, но генерал, разобравшись, в чем дело, сказал: "Оставьте его в покое. Я-то знаю, кто из вас кого охраняет…"