Две жизни одна Россия - Данилофф Николас. Страница 73

Журналисты, отправляющиеся в Москву, — подобно тем, кто едет на Ближний Восток — должны, конечно, быть осведомлены о подстерегающих их опасностях. Подготовку к будущей работе хорошо бы начинать со знакомства с Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР — более глубоким, чем то, что было у меня. Главное, что следует запомнить: вы не обязаны, согласно закону, отвечать на вопросы (статья 46), а также подписывать какие-либо документы (статья 142). Знание советских законов вовсе не означает, что вы ими защищены, но все же может помочь, например, в ситуации, когда вы будете подвергаться давлению или запугиванию. Американскому посольству тоже было бы неплохо получше изучить советские законы и иметь у себя в библиотеке хотя бы один экземпляр Кодекса на случай нового ареста американского гражданина.

Что касается меня лично, то пребывание в Лефортовской тюрьме не изменило моего отношения к этой стране. Советских людей я по-прежнему считаю великодушными и талантливыми, заслуживающими более ответственного правительства. Михаилу Горбачеву я персонально желаю успеха в его реформах. Он, по-моему, наиболее интересный лидер из всех, появлявшихся в России с 20-х годов этого века. Конечно, хотелось бы, чтобы он начал реформу КГБ, как это пытался в свое время Хрущев. Но не думаю, что он сделает это в скором времени, поскольку зависит от поддержки этой могучей организации. Со своей колоссальной сетью информаторов и огромным воинским контингентом — большим, чем американский корпус морской пехоты — КГБ представляет главную репрессивную и сдерживающую силу в советском обществе…

Ну, а что же произошло потом с основными действующими лицами пьесы, которая называется "Дело Захарова — Данилова"?

Могу сообщить следующее.

1) Миша Лузин целиком исчез из моего поля зрения. Вернувшись в Шт^ты, я сопоставил свои заметки с тем, что сообщил мне один американский дипломат по поводу некоего Миши Кузнецова, с которым он и его дочь встретились в гостинице "Ала-Тоо" во Фрунзе в июле 1980 года. Описание внешности Миши Кузнецова и кое-какие другие совпадения заставляют меня думать, что он и Миша Лузин одно и то же лицо.

Все, что могу добавить: если Миша Лузин был с самого начала подставной фигурой КГБ, то он заслуживает всяческого поощрения и повышения в чине, которое, надеюсь, получил.

2) Стас Зенин. Не имею понятия, что с ним сталось. Продолжаю верить, что он был подлинным заключенным этой тюрьмы, но выполявшим кое-какие инструкции КГБ. Буду так считать, пока меня не разубедят.

3) Отец Роман, или, вернее, человек, который себя так называл, всплыл снова в декабре 1986 года, после того как я уже уехал из Москвы. Он заявился в бюро агентства "Ассошиэйтед Пресс" и попросил разрешения просмотреть репортажи, где упоминается его имя. Глава бюро, Эндрю Розенталь, отказал ему. Раздосадованный отказом, он обратился с той же просьбой в бюро газеты "Вашингтон пост", но результат был тот же. Эти забавные эпизоды ясно свидетельствуют о том, что отец Роман не подвергался никаким гонениям и, тем более, не обвинялся в измене родине. Да и с какой стати надо было его в этом обвинять?

4) Полковник Сергадеев не сразу закончил следствие по моему делу, несмотря на то, что США и Советский Союз пришли по нему к определенному соглашению. Он продолжал допрашивать каких-то свидетелей и делал это, в основном, как я думаю, с дальним прицелом: противопоставить что-то на случай, если я пожелаю выступить с "антисоветскими" статьями или книгой по этому делу. Я узнал, что одного из свидетелей Сергадеев запугивал словами о том, что с "Америкой есть договоренность, и в нужный момент Данилов будет отправлен в Советский Союз, где его ждет суд и тюремное заключение". Услышав такое, я написал заявление Генеральному прокурору СССР Александру Рекункову, спрашивая, правда ли, что мое дело еще не прекращено. Вскоре через главного прокурора штата Нью-Йорк я получил ответ от Рекункова, где говорится о прекращении дела. О том же самом американское посольство было поставлено в известность советским Министерством иностранных дел в апреле 1988 года. В уведомлении сказано, что по этому вопросу принят соответствующий указ Верховного Совета. Однако ни номер, ни дата указа не сообщались. Мне до сих пор хочется взглянуть на этот документ или хотя бы на справку за подписью полковника Сергадеева об окончательном закрытии моего дела.

5) Пол Стомбау получил повышение: был переведен из четвертого в третий класс по рангу чиновников департамента внешних отношений — по всей вероятности, за то, что не побоялся подставить себя под возможный арест, вступая в контакт с отцом Романом.

6) Мурат Натирбофф возвратился в Вашингтон и вышел в отставку. Однако позднее его вновь призвали на службу в ЦРУ, в окружение Вильяма Уэбстера — руководителя ЦРУ. Его занятием стало планирование и координация работы, направленной против шпионской активности КГБ внутри страны. Был по достоинству оценен долгий опыт его работы в СССР и в странах Восточной Европы.

И последнее сообщение: 22 октября 1987 года Советский Союз объявил, что Адольф Толкачев казнен за измену родине.

Оглядываясь на не столь давнее прошлое, я продолжаю ощущать сожаление в большей степени, нежели гнев. Вряд ли смогу я вернуться в Москву, чтобы закончить розыски потомков Александра Фролова. Хотя в годы правления Горбачева происходит столько неожиданных поворотов, что наверняка ничего сказать нельзя.

Однако, несмотря на свой поспешный отъезд из Союза, я могу все-таки, как мне кажется, попытаться связать несколько концов моей семейной истории.

Старший сын Фролова, Николай, отец Бабуты, был произведен в 1901 году в генерал-майоры, возглавил артиллерийские арсеналы в Москве и Одессе, позднее был военным губернатором Амурской области. В какие-то годы — точно установить не удалось, он оставил мать Бабуты и усыновил своего незаконного ребенка. Он вышел в отставку в 1907 году, но вернулся на военную службу с началом Первой мировой войны. Умер он от тифа в 20-х годах. Два его законных сына, Александр и Гавриил, были недолго на военной службе, а затем поломали семейную традицию и ушли в театр. Александр, умерший в 1942 году, долго работал в Большом театре художником по декорациям; Гавриил был актером труппы Художественного театра в Москве и других театров; умер в 1947 году.

Наиболее впечатляющей была военная карьера Петра Фролова. Он был пожалован в генерал-майоры в 1894 году, стал военным губернатором Киевского округа, затем членом Государственного военного совета в Санкт-Петербурге. В 1915 году он — командующий Петербургским военным округом, через год — помощник военного министра Сухомлинова, еще через год, в 1917-ом — член Государственного совета, высшего органа Думы. Он окончательно вышел в отставку в 1918 году после сорока девяти лет армейской службы. Как сыну декабриста ему было разрешено Лениным до конца жизни сохранить за собой семейную дачу в Иссаре, южнее Ялты. Там он жил с сестрой Надеждой и с ее сыном Сашей Манганари. Погиб он в октябре 19-го года от удара ножом, нанесенного рукой известного убийцы.

Надежда продолжала жить на территории поместья Бен-Джаним, пока не сломала ногу в бедре и не умерла вскоре после этого — примерно в 1930 году. Ее похоронили рядом с любимым братом Петром, о котором она имела обыкновение говорить: "Мы с ним как две березы из одного корня".

По сведениям, которые я нашел в архивах, территорию эту вскоре забрали под санаторий Аэрофлота, и соседние жители видели, как могилы Фроловых заравнивали бульдозером, чтобы сделать футбольное поле.

Что касается Саши, его следы почти затерялись. На выставке, посвященной эпохе декабристов, которая открылась в Пушкинском музее в 1985 году, я обнаружил, что у Александра, брата Бабуты, есть пасынок, живущий и сейчас в Москве. Я навестил этого человека (он литературный критик), и мне была показана папка с рисунками, среди которых были гравюры Манганари. Их удалось спасти после войны.