Трубадура (СИ) - Волкова Дарья. Страница 34

- Дочь и внучка, -  пояснила  Лилия Донатовна врачу «скорой». Тот кивнул невозмутимо и продолжил писать.

Спустя двадцать минут Тура осталась в квартире одна, выставив последним настырного, никак не желающего уходить адепта последнего пути. На столе, на зеленой парчовой скатерти в доисторических пятнах лежал ворох бумаг.  Дубовый паркет, знававший лучшие времена, сейчас был весь затоптан грязными следами.

А на кровати, укрытый одеялом, спокойно, будто спит, лежал дед.

Тело. Надо привыкать. Те-ло. Тура уронила лицо в ладони и заплакала навзрыд.

*

Тура слабо помнила, как провела последующие несколько часов. Зачем-то пошла на кухню. Зачем-то начала готовить ужин. Потом спохватилась, выключила газ.

Как жаль, что не курит. Сейчас бы прикурить от газа, затянуться. И полегчает.

Наверное, должно легчать. Зачем-то же люди курят.

Тура чиркнула о коробок. Толстая  спичка горела долго и неохотно. Отсырели, что ли?

Она вернулась в спальню, села рядом с дедовой кроватью. Вспомнила истерику матери и шмыгнула носом. Как же Елена в медакадемии два курса выдержала? На память пришли слова бабушки: «Не надо бояться мертвых, Тура. Надо бояться живых. Мертвые уже не могут причинить вреда». Права была Клара Корнеевна. Самые страшные люди – живые.

Тура разглядывала лицо деда – знакомое до последней морщины, седого волоса, пигментного пятна. Снова захотелось плакать. И одновременно с этим в голове стали всплывать отрывочные воспоминания со времен колледжа. Про пятна Лярше и…

Надо решать вопрос с погребением. И со всем остальным тоже. Кроме Туры это делать, как обычно, некому. Вот и пригодился трехлетней давности разговор с Павлом Корнеевичем.  Тогда ей показалось, что дед чудит, но спорить не стала. А теперь надо искать, куда она сунула ту газетную вырезку с номером телефона.

Дверной звонок прозвучал резче обычного.

*

- Это довольно распространено, - Лилия Донатовна отставила кружку. Сделав все срочные дела, врач вернулась в квартиру своего пациента, которого наблюдала на протяжении последних десяти лет. И Тура была ей благодарна за этот визит. Сейчас они пьют чай – как раньше. Только вдвоем. – Очень востребовано, особенно среди старшего поколения. По-моему, кремация – это удобно и разумно.

Тура кивнула. В деде нет корней викингов, как в Туре. Но в последний путь он отправится в огне, как полагается тем, кто хочет попасть в золотые чертоги Валгаллы.

- Вы уже звонили?

Тура отрицательно покачала головой.

- Тура, деточка, не откладывайте. Я понимаю, внезапную кончину трудно принять, но есть вопросы, которые надо решать оперативно.

- Да, понимаю,  – молчать дальше неудобно.  – Сейчас чай допью и начну решать.

- Умница, - Лилия Донатовна похлопала ее по руке. – И не стесняйтесь звонить, если что.

*

Елена явилась уже поздно вечером. И, кажется, навеселе.

- Что, решила устроить мавзолей из моей квартиры?

«Мою квартиру» Тура отметила, но решила не комментировать. Вообще говорить не хотелось. Последние несколько часов она  провела именно за разговорами. Звонок в крематорий, решение вопроса с кремацией. А потом взяла записную книжку деда, методично заполненную его аккуратным почерком, и принялась обзванивать. Тех, кто был на слуху, кого еще могло интересовать, что профессора Павла Корнеевича Дурова больше нет в живых.

Как сейчас все просто: сделал соответствующий пост в любой из социальных сетей – и все заинтересованные в курсе. Такой-то умер, прощание – там-то тогда-то. Минимум усилий. Но для людей из записной книжки деда это не годилось. И Тура раз за разом пересказывала одно и то же.  А потом отвечала по телефону – потому что заработало сарафанное радио. Звонки прекратились только к одиннадцати. И тут явилась Елена.

- Тело увезли, - Тура аккуратно вытерла руки и повесила кухонное полотенце на крючок. – Кремация завтра в два.

- Что?! – Елена всплеснула руками, и до Туры долетел запах алкоголя. – Кремация?! Ты приняла такое решение, даже не спросив моего мнения?!   Меня, дочь родную, не спросила?

- Тебя не было.

- Это не по-христиански!

- Дед был атеистом, - сильная, вдруг навалившаяся усталость сейчас была благом. И слова Елены почти не вызывали никаких эмоций. Потому что это бред. Бред невменяемой тупой истерички. – Я все тебе сказала. Иду спать.

На обратной дороге, возвращаясь из ванной, Тура увидела, как Елена в столовой достает из буфета коньяк. Тот самый, подаренный Степаном  на Новый год. Тот самый, которым дед предлагал отметить их будущее со Степой счастье.

Желание отобрать бутылку было насколько же острым, настолько и кратким. Какая теперь разница. Не все ли теперь равно.

В сон она провалилась быстро, словно наркоз дали. И тут же в ее сновидения ворвались тени – большие, черно-белые, безголосые. Тетка сидит за столом, штопает отцу штаны. Марит - так ее зовут, вдруг вспоминает Тура. А, казалось, не помнила ничего. У тети Марит крупные руки, и стежки тоже крупные. Тура как зачарованная смотрит на ловкие, крупные и немного грубые руки, на ровные стежки, на блестящую иглу.

Просыпается, будто уколотая этой иглой. Лицо мокрое. И отчетливая мысль – вот так же надо зашить себе все сейчас. Все внутрь затолкать и зашить. Чтобы пережить ближайшие дни. А потом – потом можно будет – когда можно будет – дернуть за нитку и распустить, и пусть вся требуха, слизь, сопли, слезы, боль, стыд, сожаления  – пусть все наружу вываливается. Сейчас  - нельзя. Сейчас надо проводить деда в последний путь достойно.

А значит – зашить.

Тура смежила веки, и перед глазами снова встали крупные умелые руки и блестящая, быстро снующая игла. Точно, так и надо.

Спасибо, тетя Марит.

Заснула Тура снова быстро.

*

Зал для прощания был набит битком. Знакомых лиц – от силы десяток Тура насчитала. Кто были это остальные люди – понятия не имела. Но они приходили, приносили цветы, смотрели на тело, говорили какие-то слова.

Елена вошла в образ, и зал периодически оглашали, перекрывая тихую музыку, ее оглушительные рыдания. Спектакль с заламыванием рук  и утиранием слез кружевным платком, который Елена виртуозно добывала из декольте, был омерзителен. Как и утренний разговор. На неудобную, но неизбежную тему.

Смерть – удовольствие сомнительное и недешевое.

- Ты что, вообще не собираешься финансово участвовать в похоронах? – Тура не могла поверить своим ушам. Все-таки умудрилась Елена пробить. Хотя уже ко всему, казалось бы, привыкла от нее.

- Господи, как ты можешь говорить о деньгах в такой день! – Елена демонстративно прижала пальцы с черным маникюром к вискам. «А вчера была красный» - машинально отметила Тура. Подготовилась. И черная кофточка. Траурная, ага. С прозрачным вставками по бокам. Да какая к черту разница?!

- Горе – услуга не бесплатная, - жестко произнесла Тура. Она заштопана наглухо, накрепко суровой ниткой умелой рукой тети Марит. – Аренда зала, транспортировка, кремация, поминальный обед, место в колумбарии – все это стоит денег. Сколько ты можешь дать?

- Ты совсем бесчувственная! – Елена одернула узкую кожаную юбку. – Обязательно надо это сейчас обсуждать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Соответствующие службы хотят денег за свои услуги здесь и сейчас, а не тогда, когда у тебя будет для этого подходящее настроение. Я потратила почти все свои сбережения. Ты оплатишь поминальный обед?

- У меня сейчас совсем нет денег… - Елена отвела взгляд и принялась поправлять огненный локон. – Аванс только на следующей неделе. Я же не планировала, что у меня умрет отец! – закончила плаксиво.

- Надо полагать, я планировала.

- Да прекрати ты! – мать все-таки сорвалась на визг. Потом выдохнула. – Раз тебе надо денег – займи у кого-нибудь! А я… потом… с зарплаты… отдам.

Ну, все ясно. И почему Тура решила, что смерть Павла Корнеевича что-то поменяет в Елене? Сделает ее чуточку человечней и порядочней? Горбатого могила исправит – явно не наш случай. Не там могила. Да и черт с тобой.