Тэсса на краю земли (СИ) - Алатова Тата. Страница 45
— Или гением, — коротко ответил Фрэнк, оглянулся на Холли, и его рот скривился. — Что иногда одно и то же.
Весь день до глубокого вечера они привели на островах — бродили по садам, пляжам и виноградникам, не особо выбирая маршруты. Холли, удрученный встречей в галерее, вел себя тихо, а Фрэнк никогда не отличался любовью к разговорам. Тэссу молчание не угнетало — ей хватало ветра, и шума волн, и того, что больше к ним никто не подходил, чтобы отхватить автограф или произнести парочку ругательств.
Холли так устал, что на обратном пути даже не зеленел в вертолете.
Покончив с формальностями, они вышли из опустевшего зала ожидания, сели в пикап и проехали чуть дальше, к грузовым ангарам.
— Шампанское, — зевая, припомнила Тэсса цель их визита. — И что там еще надо Холли для счастья? Это все поместится в наш багажник?
— Черт, — выругался Фрэнк, повернув к ангарам голову.
И тогда Тэсса тоже проследила за его взглядом.
— Нет, — возмутилась она.
— Да, — просиял Холли.
Глава 22
Подперев рукой щеку, Фанни через прилавок смотрела на Кенни. Он все еще был несколько прозрачным, и это определенно внушало тревогу.
— Ну, — строго спросила она, — и как долго ты намерен оставаться в таком состоянии?
Кенни немного неуверенно пожал плечами. Он выглядел смущенным, взволнованным и очень милым.
— Кто знает, — в его голосе прозвучала легкая добродушная самоирония, означающая, что он понимает, как странно выглядит, и ему неловко за то, что это неудобно для окружающих. — Возможно, до конца своих дней.
— И что это значит? — нахмурилась Фанни.
— Что, кажется, я на полном серьезе в тебя втюрился. И из-за этих, ну знаешь, бабочек в животе, я все время немного встревожен.
— Как это — на полном серьезе? — немедленно заинтересовалась Фанни, не скрывая торжества в своем голосе. — Что значит — втюрился? Когда это произошло?
Ей хотелось подробностей.
Не каждый день, знаете ли, такое доводится услышать.
В случае Фанни — никогда раньше.
Она вспомнила весь свой постыдный травматичный опыт так называемых отношений. Кто-то относился к ней как к экзотике, другие пытались доказать широту своих взглядов — вроде как «эй, посмотрите, для меня внешность вовсе не главное». Третьи обращались с презрительным высокомерием — «я же осчастливил тебя своим вниманием, убогое ты создание».
Фанни понадобилось много лет, чтобы перестать думать о себе точно так же.
И вот — светлый, нежный Кенни, в душе которого не было места цинизму и подлости. Не мог он такое сказать, чтобы посмеяться над Фанни.
— Да почти сразу и втюрился, — бесхитростно признался он. — Ты — воплощение свободы, Фанни.
Девочка-подросток, которая носила толстовки с капюшоном в любую погоду, сейчас бы истерически расхохоталась.
Но Фанни — Фанни не стала. Она приложила много сил, чтобы стать той, кто сейчас сидела на высоком табурете, пытаясь не потерять кроваво-красные мюли с мехом и на огромных каблуках.
Она, Фанни, прошла долгий путь в поисках своего дома.
И своего Кенни.
Но не успела она потянуться вперед, чтобы коснуться губами просвечивающих губ, как звякнули колокольчики над входом и в магазинчик вплыла чета Милнов.
Полнолуние прошло, и теперь они выглядели самыми обыкновенными людьми. Фанни нравились их кудрявые ушки, и она всегда жалела, когда они теряли свою мохнатость.
Отпрянув назад, она с независимым видом уставилась на этикетку лежавшей на прилавке шоколадки.
— Привет, — сказала Дебора оживленно. — Фанни, милая, как хорошо, что и ты здесь. Уж ты-то всегда все и про всех знаешь!
— Ну разумеется, — подтвердила она. — Я секретарь администрации Нью-Ньюлина и полицейского участка. Такая у меня работа.
— Работа, — пренебрежительно фыркнул Билли Милн, обычно на редкость немногословный. В одно короткое слово он умудрился вложить все, что думает об этих бесполезных госслужащих.
— Перерыв на обед, — сухо уведомила его Фанни и отвернулась, демонстрируя, что не намерена продолжать беседу в подобном тоне.
— А скажи нам, Кенни, — вкрадчиво заговорила Дебора, — где нынче все вокруг берут младенцев?
— Что? — изумился он.
— Ну это же… прямо-таки тренд какой-то! Что ни день — так откуда ни возьмись появляется очередной карапуз.
— Вы что же думаете, — растерянно произнес Кенни, — что я продаю их в своем магазинчике?
— Ну откуда-то же они появляются! Хлоп — и пожалуйста!
— Заводятся от одиночества, — не удержалась от ехидной ремарки Фанни. — Вам с Билли дети не положены: вы есть друг у друга.
— Знаешь, милая, — хмыкнула Дебора, — весь мой жизненный опыт говорит о том, что обычно все происходит ровно наоборот.
— Это же Нью-Ньюлин. Здесь только так и бывает: люди получают, что заслуживают, — и Фанни окинула Кенни нежным взглядом.
Плетясь по узкой дороге со скоростью одного пони в час, Фрэнк мечтал о том, как убьет Холли Лонгли.
Пони!
Чертов пони, который, видите ли, ненавидел перевозки (бедняжка и так настрадался во время перелета!) и обожал прогулки на свежем воздухе.
Ради всего святого, покажите ему другого взрослого человека, у которого есть пони!
Пикап тащился за ними, и Фрэнк только надеялся, что у его автомобиля ничего по дороге не отвалится от такого издевательства.
Впрочем, он слышал, что Тэсса берегла сцепление и старалась двигаться на одной передаче.
Серый пони — Стюарт Уэльский VIII, что бы вы понимали, — величаво ступал по пыльной дороге, время от времени останавливаясь, чтобы сорвать травинку. В такие минуты Фрэнку хотелось придушить не Холли, а его злосчастную скотину, вся вина которой состояла в том, что ее хозяин уродился идиотом.
«В этом благородном животном, — заявил Холли, — сочетается уэльская и арабская кровь. Я знаю его предков вплоть до 1850 года. А интеллект моего Стюарта явно выше твоего, Фрэнки».
После чего беззаботный ублюдок завалился на заднее сиденье, свернулся клубочком и заснул, явно утомленный столь насыщенным днем.
А Фрэнк теперь вышагивал вместе со Стюартом в густых душных сумерках.
И отчетливо понимал, что его злит вовсе не прогулка в несколько жалких миль.
Он просто злился… на свой собственный страх, и Холли Лонгли здесь был вовсе ни при чем.
Если бы завтра сумасшедший художник умчался в разные неведомые дали, то его отъезд ничего бы не изменил между Фрэнком и Тэссой.
Она держала их в разных карманах: Фрэнка и Холли.
Холли вызывал у Тэссы неуловимую снисходительную нежность, спрятанную за небрежной усмешкой.
А с Фрэнком она всего лишь трахалась.
Тэсса постаралась донести свою мысль четко и ясно: мы с тобой просто любовники, ничего личного. Ничего лишнего.
А он понимал, что готов убить, встать на колени, сделать что угодно, лишь бы Тэсса никогда не отворачивалась от него.
В жизни Фрэнка был всего один человек, который глядел ему прямо в глаза без страха и ненависти, — его брат Алан.
А теперь были Тэсса и Холли.
Она могла сколько угодно смотреть на Фрэнка, не опасаясь за тайны, которые столь тщательно хранила. Инквизиторские штучки.
И это было ценно вдвойне — о, Фрэнк никогда не хотел чужих секретов, которые так и сыпались на него, как из рога изобилия. А уж мрачных секретов инквизиторского прошлого он не хотел и подавно — видел кое-что, хватило.
Холли же был простаком, готовым рассказать что угодно и кому угодно.
И вот Фрэнк, взрослый мужчина, побывавший в тюрьме, впервые в своей жизни обрел нечто… похожее на обычные человеческие отношения.
Такие простые, что люди живут себе и не знают, каким сокровищем обладают.
И Фрэнка скручивало жгутом при одной мысли, что все это — желанное, недостижимое, неимоверно ценное — он может по какой-то причине потерять.
Жизнь не дала ему поводов для оптимизма, забрав единственного человека, которого он любил больше себя самого.
В нем снова прорастала привязанность, по-собачьи тоскливая, больная, пугающая. И Фрэнк будет держаться за нее зубами, потому что — он был уверен — нового шанса он не получит.