Прыжок - Лапперт Симона. Страница 9

Феликс схватил ее за руку и потянул к себе. Он многое хотел сказать, но слова застревали в горле и превращались в беспомощное молчание, то вечное молчание, которое отдаляло от него Моник.

Моник вырвала руку.

— Ты делаешь мне больно, — сказала она.

Его разбудил гул заведенной машины Моник. Он уснул за столом в подвале с пустой банкой из-под газировки в руке. Перед ним лежали внутренности фена Моник, темное пятно на столешнице в том месте, куда он положил паяльник, указывало на его небрежность, вызванную усталостью. Было уже девять часов, он проспал. Вообще-то он собирался успеть на тренировку до начала смены в одиннадцать. Теперь уже времени на спорт не оставалось. Феликс не торопясь принял душ и позавтракал. Он хотел позвонить Моник на ясную голову, извиниться перед ней.

Феликс как раз делал себе второй кофе, как вдруг позвонили из главного отделения. Он потер заспанные глаза. Сон отступал с каждым словом начальника операции, несмотря на то что Феликс уловил лишь самое важное: попытка суицида, полицейский психолог на Боденском озере на курсах повышения квалификации, нет персонала с подходящим уровнем подготовки, первый контакт с патрулем, эскалация, явиться немедленно. Феликс выключил кофемашину, собрал все необходимое и поехал на вызов. Он позвонит Моник позже, в обеденный перерыв, когда худшее уже будет позади. Да, так он и сделает.

В памяти всплывает картинка: она едет в зеленой машине, высовывает из окна руку на полном ходу; она не знает, кто и куда везет ее, лишь чувствует между пальцами встречный ветер, что обещает простор и свободу, — примерное такое же ощущение во время падения, такой же ветер между пальцами, в волосах; потоки воздуха задувают всюду: под веки, под язык, давят на грудину. А когда перестанет сдавливать ребра? Что будет потом? Перед тем, как закрыть глаза, она видит далекий квадрат неба.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Тереза

Небо еще отдавало синевой, только-только начало светать, уличные фонари вдоль тротуара гасли один за другим. Солнцезащитные зонты были еще влажными от росы, а на брезенте, покрывавшем овощи и фрукты, образовались лужицы конденсата. Тереза раскрыла оба зонта, отнесла брезент сушиться на задний двор, взяла в магазине мел для ценников и тряпку, чтобы вытирать фрукты, и вставила в розетку вилку от светящейся вывески над входом. С тихим жужжанием загорелась надпись: «Продуктовая лавка Вернера». Вывеска моргнула несколько раз, и одна из букв «о» в слове «продуктовая» погасла. Тереза выждала немного, но буква так и не загорелась. Она вытащила провод и снова вставила, повторила так несколько раз. Вздохнула. Это точно не поднимет Вернеру настроение. Если он вообще заметит. Вот уже двести двадцать три дня он не вставал с утра пораньше, двести двадцать три дня он спускался в магазин лишь к полудню, раздраженный, с болью в спине от постоянного лежания и квадратной головой от долгого просмотра телевизора, чтобы с нервным старанием приступить к работе. Наверху на кухне стояла эмалированная кружка, крышкой для которой служило блюдце, сохраняющее температуру его любимого чая — наполовину ромашкового, наполовину шиповникового. Если он не спустится к полудню, она поднимется наверх и сделает ему гавайские тосты, как всегда делала по вторникам: ветчина, плавленый сыр, долька консервированного ананаса и немного горчицы на хлебе. «Гамбургер для бедных», — скажет он и съест три штуки прямо в постели, если день плохой, или за столом, если хороший. За последние двести двадцать три дня тоска Вернера только усилилась. С тех пор как они перешли на самообслуживание и сократили ассортимент — меньше свежих продуктов, больше алкоголя, — с тех пор как на Рыночной площади открылся магазин низких цен, а спустя пару месяцев — торговый центр у восточного входа в парк, у них почти не осталось постоянных покупателей. Люди заходили к ним, если забывали что-то купить или если за просмотром телевизора вдруг закончились сигареты. С тех пор дело всей жизни Вернера медленно загнивало, как виноград на уличной выкладке. Точных цифр Вернер не знал. С самого начала бухгалтерией занималась Тереза, поскольку знала в этом толк. Отец Терезы рано умер, и на ее плечи легли управление фермой, забота о матери и шестерых младших братьях и сестрах, а еще контракты на поставку. Она долго не решалась сказать Вернеру, что они разорены, что закрытие магазина — лишь вопрос времени. В конце концов Тереза ухитрилась за его спиной продать свой голубой автомобиль марки MG. Теперь на складе был хороший запас жидкого мыла, рисового печенья и роликов для одежды. Вы черкнув из списка расходов арендную плату за гараж, она смогла оплатить накопившиеся за полгода счета.

Тереза села на деревянную скамью у выкладки с овощами, подняла взгляд на вывеску. Она до сих пор помнила, как Вернер заказал ее сорок два года назад во время их медового месяца в Нью-Йорке апрельским днем у одного мастера по световой рекламе недалеко от парка Вашингтон-сквер. С обгоревшими носами они вывалились из такси и на ломаном английском на каждом углу спрашивали дорогу у прохожих. После чего в ресторанчике на другом конце парка ели свежих крабов и пили грейпфрутовый лимонад из гигантских пластиковых стаканов. Вернер был несказанно счастлив и по возвращении домой каждый день ждал перед магазином почтальона с посылкой из Америки. Когда дела пошли в гору, он не упускал возможности подчеркнуть, что все это благодаря современной американской вывеске. Долгие годы по утрам они вместе торжественно включали вывеску и на мгновение погружались в воспоминания о захватывающем путешествии в страну современности, о джинсах клеш, автокинотеатрах, кондиционерах, карамельном попкорне и осознании, что ты далеко-далеко от деревенской узколобости на задворках Шварцвальда. До сих пор она помнила запах кожаных сидений арендованного «шевроле-бель-эйр»-баблтоп, желтую пыльцу, которую они каждое утро стирали с лобового стекла, помнила шелковую косынку льняного цвета, купленную Вернером в универмаге на Малберри-стрит, в которой она чувствовала себя настоящей жительницей Нью-Йорка.

Тереза встала со скамьи и вернулась в магазин. Возле холодильника с напитками стояла маленькая картонная коробка. При взгляде на нее сердце Терезы забилось быстрее. Она приберегла ее напоследок. Тереза открыла кассовый аппарат и достала оттуда канцелярский нож. Поскольку вчера они почти ничего не продали, кроме мороженого на палочке, нескольких пачек сигарет, упаковки презервативов и двух банок томатного соуса, то и восполнять было особо нечего. Тем не менее прибыло пять новых коробок. Жвачки с кислой сердцевиной, множество блестящих резиновых мячиков, клубничный и шоколадный йогурт, рисовое печенье, носовые платочки с алоэ, ароматизаторы для туалета и сливочный сыр с травами с долгим сроком годности. Сплошь товары, которым суждено остаться на полках. Товары, которые заказал Вернер. Вечерами хороших дней его любимым занятием было обзванивать поставщиков и потом с кокетливым вздохом вычеркивать из блокнота заказанные наименования. Она все не решалась сказать, чтобы он кончал с этим. Ему нравилось все, что завернуто в пластик и прибыло издалека. Он терпеливо расставлял азиатские супы быстрого приготовления по цветам, а на тумбочке возле кровати у него всегда лежала пачка черно-белого американского печенья, которое Тереза на дух не переносила. Благодаря всем этим искусственным ароматизаторам и избыточной упаковке Вернер отвлекался от воспоминаний о прошлом на ферме, где огрубевшими были не только руки, но и взаимоотношения.

Меньше чем за полчаса Тереза расставила новые товары по полкам, подписала ценники, протерла фрукты, хотя намеренно делала все не торопясь. К семи она уже выдернула пожухлые листья салата, перебрала редьку и морковь, все помидоры пришлось выкинуть, потому что на дне ящика уже образовалась плесень. В магазине она наполнила пульверизатор водой и опрыскала салат и редис, чтобы они протянули хотя бы до утра, если повезет и день будет не слишком жарким. В три минуты восьмого она сварила черный кофе с щепоткой корицы на маленькой кухне за прилавком, а в кармане передника уже лежали наготове кухонные весы, кусок пищевой пленки и канцелярский нож. Выйдя на улицу, Тереза поставила кофе на скамью, положила кухонные весы рядом с собой, поставила на колени коробку, щелкнула лезвием канцелярского ножа, разрезала коричневую ленту скотча, раскрыла картонные створки и достала защитный пенопласт. Она огляделась по сторонам, убедилась, что никто не смотрит. Лишь двое прохожих выгуливали собак, изредка мимо проезжали машины или школьники на велосипедах. Тереза вынула из коробки яйцо-сюрприз, покрутила его во все стороны. Взвесила сперва в правой руке, затем в левой, вверх-вниз, чувствовалась многообещающая тяжесть. Положила яйцо на весы: тридцать два грамма. Очень хорошо. Она поднесла яйцо к уху, потрясла его раз-другой, поднесла к другому уху, снова потрясла — многообещающе глухой звук. Для верности прокатила его по скамье — многообещающе ровная траектория. Она бережно убрала яйцо в карман передника и сбросила показания весов перед тем, как перейти к следующему. Оно оказалось слишком легким, звонко гремело, а потому было забраковано. Все двадцать пять яиц были взвешены и прослушаны, четыре из них оказались в кармане, остальные вернулись в коробку. Наконец Тереза достала из кармана первое яйцо и принялась снимать фольгу. Ей без труда удалось избавиться от обертки, не повредив ее. Раньше она рвала фольгу на две части, но, приноровившись, научилась отделять ее от шоколада невредимой. Тереза разгладила обертку ладонями и отложила в сторону. Пришло время разделить шоколадные половинки. Для этого она использовала ноготь большого пальца на правой руке, который намеренно оставляла длиннее других и придавала ему форму квадрата, чтобы было удобно подцеплять. Тереза обмакнула обе половинки в кофе. Она наслаждалась каждым кусочком потрясающе сладкого тающего шоколада. Только теперь можно было открыть желтый пластиковый контейнер. Он поддался почти без сопротивления, а еще несколько лет назад приходилось прилагать немало усилий. Но определить по внешнему виду, хранит ли в себе яйцо одну из желанных коллекционных фигурок или же простую сборную игрушку, было по-прежнему трудно. Тереза редко ошибалась — больше девяноста процентов попаданий. Когда она открывала контейнер, ее сердце колотилось. Из желтого пластика торчало несколько отдельных деталей. Синий пропеллер, приводимый в движение тягой. Тереза честно собрала его — что распаковано, то распаковано и идет в коллекцию. Как и полагалось, она разгладила вкладыш-инструкцию. Со следующими тремя яйцами Тереза не ошиблась. В каждом оказалась фигурка бегемотика: астронавт, пират, которого она очень ждала, и балерина, которых у нее уже скопилось четыре, но у этой вместо розового платье было почему-то зеленое. Не выбрасывать же из-за этого такую прелестную фигурку. Тереза съела еще три шоколадные половинки, остальные завернула в пищевую пленку. Вскоре кофе был допит, улица начинала оживать. Тереза спрятала фигурки, шоколад и пропеллер в карман, вернула нож, чашку и весы в магазин, а два яйца из коробки положила в просвет на витрине. Остальные отнесла на склад. На следующей неделе из собранного шоколада она испечет три шоколадных торта — один для них с Вернером и два для Розвиты. Посетителям кафе полюбились ее торты, и Розвита платила ей по одиннадцать евро за каждый. Гремя карманом передника, Тереза вошла в ванную за магазином и включила свет. Вдоль стен от пола до потолка друг на друге выстроились ящики с отсеками, почти в каждом отсеке стояло по фигурке или игрушке, где-то даже по две. Наверху слева от двери находились самые старинные из коллекции «Средневековый фестиваль»: прежде всего Зиглинда 1974 года в желтой остроконечной шляпе и сиреневом платье, с трехрожковым подсвечником в руке; чуть дальше лягушки, домовенок Пумукль, сотня смурфов, бегемотики, черепашки, пингвины, слоны на пляже, Губки Бобы и поросята — полные серии без пробелов. Среди них встречались самосвалы, машинки, головоломки, самолеты и всякие диковинки, названия которых Тереза не помнила без вкладышей-инструкций. Она улыбнулась и достала из кармана новые фигурки. Одну она поместила в отведенное для нее место справа от двери, дубликат уложила в большую картонную коробку у раковины, а та, что с дефектом, отправилась в коробку с надписью «брак». Инструкции Тереза вклеила в разлинованную тетрадь, которую хранила в зеркальном шкафчике, и записала дату и названия распакованных фигурок. Присев на крышку унитаза, она еще несколько минут созерцала свою красочную коллекцию. Потом достала из отсека фигурку По из «Кунг-фу панды» и погладила ему пузико, затем взяла Женщину-кошку, постучала по ее сжатому кулачку и острым кошачьим ушкам.