Неверный муж моей подруги, часть 2 (СИ) - Хаан Ашира. Страница 11
И пара капель духов.
Только эти капли и останутся на тебе через несколько минут — размазанные по пылающей коже. А потом не останется и их — только пряный запах секса.
Запретного. Как любовь.
Тогда. Совсем не нежности
Тогда. Совсем не нежности
Давным-давно, когда я еще и замужем не была, и даже не ввязалась, сама того не зная, в роман с женатым, я была уверена, что все неверные мужья и жены не меньше, чем свиданиями, наслаждаются игрой в шпионов и прятками. Что они кайфуют от адреналина, который дарит запретная связь. Что большая часть удовольствия от измены — тайна, которой она окружена. Что любовь их становится крепче от препятствий на пути. И если бы они встретились свободными людьми, то разбежались бы через месяц.
Даже если бы мне было все равно, что измена моя причиняет боль мужу и подруге, я бы точно не стала ввязываться в эту историю именно из-за подобной уверенности. Тайные свидания, адреналин, чужие квартиры, поцелуи тайком, разъезжаться разными путями и не смотреть друг на друга — нет, этот аттракцион никогда не казался мне привлекательным. Я любила поцелуи на эскалаторе, держаться за руки у всех на глазах, бесить окружающих нежными «котя» и «мася», пропадать с радаров и прогуливать работу, а потом являться с засосами на шее и колтунами в волосах. Чуть-чуть хвастаться тем, как я счастлива и влюблена. Чуть-чуть…
Мне досталась совсем иначе реальность. Ни та, ни другая. Мы с Германом спокойно встречались, чтобы пообедать в ресторане, не прячась за меню, если заходил кто-то знакомый. Он отвозил меня обратно на работу, не скрываясь. И ждал вечером у выхода, у всех на глазах. Как в те времена, когда мы и правда не делали ничего предосудительного. Увы — мы не целовались у всех на глазах и не называли друг друга дурацкими прозвищами. Но не потому, что это выдало бы нас. Мне бы вообще не пришло в голову целоваться с Германом публично или кричать ему вслед: «Зай, ты же помнишь, что твоя лапа вечером идет к доктору?» Даже если бы я была его женой.
Мы просто встречались с ним — и разговаривали, ужинали, молча сидели рядом в купе поезда или в самолете, занимаясь своими делами, откладывая нежности до момента, когда останемся в одиночестве.
Или — не только нежности. Совсем не нежности. Совсем… Ох, как — совсем…
Как в тот вечер.
Герман предупредил меня, что сегодня будет занят работой, и скорее всего, это до поздней ночи, так что встретиться мы не сможем.
Игорь опять умотал на какие-то покатушки, детей няня отвела на день рождения их приятеля по песочнице из соседнего подъезда и обещала сама их уложить — на детских праздниках мои разбойники обычно бесились до полного истощения батареек, и мы не раз выуживали их уже спящими из бассейна с шариками.
В общем, у меня образовался совершенно свободный вечер, и я даже почувствовала себя немного одинокой и всеми брошенной.
Оказывается, у окружающих меня людей есть какая-то другая жизнь, не связанная со мной! И пока я страдаю и пылаю, они не ставят эту жизнь на паузу и не ждут, пока я выделю для них пару часов.
Удивительно.
Нельзя быть такими эгоистами.
Я сама посмеялась над своей дурацкой обидой.
Зато и решение у меня было — еще с тех времен, когда я была по-настоящему одинока и старалась занять чем-нибудь каждый вечер, чтобы не выть в потолок от тоски.
Я пошла в кино.
Отмела все мелодрамы, чтобы не рыдать прямо в зале.
И боевики — чтобы не заскучать и не нырнуть в свои невеселые мысли.
Детские мультики я могла в ассортименте посмотреть и дома.
Так что купила билет я на какую-то бездумную комедию, взяла самый большой попкорн и пошла смотреть рекламные ролики — они мне иногда нравились даже больше фильмов. За три минуты я хотя бы не успевала заскучать.
«Ты где?» — провибрировало сообщение на экране телефона.
«В кинотеатре».
«В каком?»
Реклама еще не успела кончиться, а в кресло рядом со мной приземлился Герман. Непростительно бодрый и пахнущий привычным розмарином и холодным морем. Один только этот запах теперь повышал мне настроение сразу на сотню пунктов.
Он запустил руку в ведерко с попкорном и под торжественные трубы разворачивающейся на экране заставки фильма, шепнул мне на ухо:
— Привет!
— Как ты меня нашел? — шепнула я в ответ.
— Вычислил. Кинотеатр ты сказала, фильм я угадал, а единственный одиночный билет в середине ряда был этот. Я и купил соседний.
— Тише! — шикнули сзади, хотя на экране пока показывали лишь зеленые лужайки и ничего важного не происходило. Я удержалась от очередного вопроса — про работу,
Почему-то никому из нас не пришло в голову, что можно уйти с фильма и отправиться заниматься чем-нибудь поинтереснее. Мы с Германом прилежно, как зайчики, сидели рядом и смотрели на экран, внимательно следя за сюжетом.
Лишь временами украдкой косились в темноте друг на друга.
Лишь наши пальцы встречались в ведерке с попкорном.
Лишь бедра едва соприкасались друг с другом — и то мы поспешно отодвигались.
Когда попкорн кончился, Герман взял мою руку и сплел наши пальцы.
Я сидела в темноте абсолютно счастливая, вообще не понимая, что происходит на экране и улыбалась, как восьмиклассница, которую пригласил на свидание выпускник.
Большой палец Германа нежно поглаживал мою ладонь, чертя на ней окружности, а я не смела даже положить голову ему на плечо, даже не мечтая о чем-то более дерзком.
Когда фильм, сюжета которого я не запомнила, закончился и зажегся свет, руки нам пришлось расцепить. Толпа зрителей поволокла нас к выходу, временами так плотно прижимая друг к другу, что я чувствовала напряженные мышцы тела Германа под тонкой шерстью его дорогого костюма.
В дверях возникла пробка, кто-то начал возмущаться, толпа откатилась назад, и Герман быстро закрыл меня собой, втиснув в какую-то нишу. Я стояла там, вжатая в его тело и стеснялась поднять на него глаза.
Он сам пальцами вздернул мой подбородок — взгляды переплелись, и нас прошило одной яркой молнией. Я почувствовала, как содрогнулся вокруг мир, и глаза Германа втянули меня как магнитная ловушка в свою черноту.
Там внутри пульсировало совершенно бешеное желание, напряжением разбегающееся по всему его телу, чтобы устремиться в одну-единственную точку. У меня мгновенно пересохло горло, когда я поняла, что именно так настойчиво и упруго прижимается к моему бедру.
Стук сердца Германа под моей ладонью, лежащей у него на груди, сорвался в галоп, когда я, глядя ему прямо в глаза, сама потерлась бедром об его твердость.
Тогда. Не надо, не говори
Тогда. Не надо, не говори
Кто-то додумался наконец открыть еще одни двери, и толпа зрителей вынесла нас из зрительного зала. Герман сжал мое запястье, дернул за угол и впился губами в губы. Однако за спиной кто-то громко заржал, и он прошипел что-то нецензурное. Подтолкнул меня в один из боковых коридоров, где уже не было людей, но стоило ему вжать меня в стену, как разъехались двери лифта, и рабочие в спецовках принялись таскать оттуда деревянные поддоны.
Мы отступили в сторону, переглянулись, заметив табличку «Запасной выход», но стоило нам сделать шаг друг к другу в темном тамбуре, как загремела тележка уборщицы, вывернувшая из подсобки.
Да черт возьми! Это становилось не смешно.
Герман толкнул плечом дверь пожарного выхода и вывалился на холодную улицу.