Азатот - Берендеев Кирилл. Страница 5

Вспомнил молодой человек все предостережения Мулиэры, и тихим ужасом наполнилось его сердце. С печальными мыслями отправился он на свою работу. Вновь опоздал он и вновь был рассеян - эти новые его странности, внезапно появившиеся, уже вызвали среди коллег по работе немало враждебных толков. Много двусмысленных мерзостей, откровенной лжи и навета в свой адрес услышал молодой человек, прислушиваясь к разговорам тех, кого он считал прежде своими товарищами. Но он не стал отвечать злым словом в ответ на недоброе, старался не замечать язвительных замечаний и откровенных издевок, не обращал внимания и на враждебность, сквозившую во взгляде едва ли не каждого, и встречал ее безмятежной улыбкою, которая, как говорила Мулиэра, так ему шла. Но от этой улыбки только мелочнее и злее становились те, кого он совсем недавно именовал своими товарищами, и мелочнее и злее становились их слова в его адрес. А в тот день как раз вызвал молодого человека к себе старший начальник посреди рабочего дня, долго молча суровым взором смотрел на вошедшего и, наконец, так и не дождавшись от молодого человека должного трепета, вручил ему приказ об увольнении и потребовал в сей же час освободить рабочее место.

Молодой человек и опечалился и утешился разом. Он прекрасно знал, что в этой стране без работы остаться почти невозможно, ибо каждого, кто под тем или иным предлогом пытался от нее увильнуть, неизбежно находили и заставляли трудиться в местах, считавшихся позорными, люди тайного приказа правителя этой страны. Каждый человек обязан был чувствовать себя в долгу перед правителями, которые не покладая рук, заботятся о применении всяким человеком его умений и знаний, где бы тот человек ни проживал, значит, и его безработным не оставят: к молодому человеку придут и потребуют незамедлительно выбрать новую работу из предложенного списка профессий, что поплоше; если его еще раз уволят, список будет и короче и печальнее. Придти должны не сегодня-завтра, ведь старший начальник обязан сообщить об увольнении в тайный приказ. Известно было, что если он по какой-то причине не успеет донести, сослуживцы или подчиненные немедля сделают это сами, а для любого влиятельного лица движение помимо его воли очень опасно. Ведь каждый человек в его стране хоть и живет скудно, но всегда с оглядкой на тех, кто в силу обстоятельств стал и беднее и бесправнее его. Оказаться таковым легко, коли совершить предосудительный проступок, к примеру, не сделать того, что приказывает старший или, тем паче, человек из тайного приказа, или дать повод сослуживцам донести о непочитании богов и героев страны, что совсем скверно: о судьбе людей, обвиненных в непочитании, старались не говорить вслух.

Всякий человек в той стране боялся ближнего своего, ибо мог вознестись за его счет на более высокую ступеньку, низвергнув последнего, а ближний в свою очередь - мог отплатить той же монетой. Подобные деяния не только не осуждались, напротив, всячески поощрялись правителями страны и служили примером для подражания. Именно о подобной возможности вспомнил молодой человек, когда шел в одиночестве по пустынной улице, освещенной тусклым послеполуденным солнцем, - в середине рабочего дня город словно умирал, оживая по вечерам, да, после недолгого сна, рано утром, а после опять погружался в свой летаргический сон.

В этот момент по улице города, легко шелестя шинами, проехала черная легковая машина, поравнялась с молодым человеком, и водитель приказал ему сесть. Молодой человек повиновался беспрекословно, неповиновение только повредило бы ему, он забрался на заднее сиденье, и машина повезла его в центр города, к черным монолитам зданий, упиравшихся вершинами в седые небеса; в домах этих не было ни единого окна, выходившего на улицу, только голые стены уходившие на десятки метров ввысь, облицованные темным гранитом.

Его долго вели по глухим коридорам одного из темных зданий, молодой человек спускался по лестницам, поднимался на лифтах, казалось, здание тайного приказа не имеет конца, и блуждания его никогда уже не закончатся. Молодой человек следовал за привезшим его водителем, чувствуя спиной безмолвное присутствие второго спутника, всю дорогу до здания сидевшего рядом с ним, но не сказавшего ни единого слова, ни тогда, ни сейчас, тот второй шел так тихо, что шума шагов его молодой человек не слышал, но оглянуться, чтобы проверить свои тревожные ощущения, - а ему казалось, что второй страж идет за ним шаг в шаг, - сколько ни старался, не мог. Голова его опустела, мысли боялись посещать ее в этот миг, молодой человек уже перестал замечать пройденный путь, казалось, в этом здании все лестницы одинаково пустынны и тусклы, а все коридоры одинаково глухи и так же безлюдны, а во всем комплексе находятся лишь они трое. И только одна мысль тревожно бередила покой бесконечного путешествия, убаюкавшего сознание, одно слово тревожно стучало в виски, один вопрос: "сейчас? сейчас?".

Путешествие закончилось, когда молодой человек менее всего ожидал этого, он успел привыкнуть к нему, как привыкают к неизбежному: шофер резко остановился перед одной из дверей-близнецов невольно поежившись от холода, - должно быть, они опустились в подземную часть здания, - и резким движением распахнул ее. В тот же миг молодой человек получил чувствительный тычок сзади и буквально влетел в крохотную неосвещаемую камеру, размерами не больше уборной. Позади загремела дверь, запираемая на запор, послышались удаляющиеся в неизвестность шаги, и тишина всей своей многопудовой тяжестью обрушилась на узника.

Сколько времени провел он в камере неизвестно, в темноте смена часов ощущается совершенно иначе, нежели на привычном дневном свете, да и мысли молодого человека были заняты совершенно иным: он искал выход из создавшейся ситуации и причину ее, но не находил ни того, ни другого. Несколько раз за время своего заключения ему казалось, что он слышит шаги, молодой человек вскакивал на ноги и, неловко выставив вперед руки, приникал к холодному металлу двери, но была ли то невидная стража, совершавшая обход или всего лишь слуховая галлюцинация изводившая его мозг, с уверенностью сказать было нельзя.

Наконец, дверной запор загремел, и дверь распахнулась. Двое стражей в темной форме, неуловимо похожие друг на друга, как могут походить люди, долгое время несущие службу вместе, вывели его из камеры и повели куда-то. Молодой человек снова шел по безлюдным коридорам, спускался по лестницам и поднимался на лифтах. Кажется, они все же вышли в ту часть здания, что расположена над землей, но принять подобное допущение он не решался, да и не слишком долго задумывался над ним.

Дорогою стражники молчали, видно, разговоры в пути не дозволялись. Процессия двигалась медленно, молодой человек едва переставлял ноги, точно столетний старик; впрочем, в эти минуты он и чувствовал себя столетним стариком. Когда его ввели в полутемный кабинет, освещенный лишь одной настольною лампой у дальней стены, усадили на табурет, намертво привинченный к полу в двух метрах от стола, и нацепили на ладонь левой руки какой-то датчик, он, вопреки всему, ощутил облегчение: и это путешествие подошло к концу.

За столом сидел человек и что-то писал; разобрать его лицо, утопающее в густой тени над световым пятном, невозможно было. Некоторое время еще он сидел над бумагами, продолжая что-то писать и сверять написанное с прежними записями, при этом фигура человека не двигалась, нервно перемещались перед ней лишь руки, берущие бумаги со стола и откладывающие их в сторону, снова берущие и откладывающие, берущие и откладывающие.... Наконец, он отложил последнюю бумагу, и, придвинув к себе новую папку, раскрыл ее, вынул лист и стал задавать вопросы. Поначалу они были несложные: имя-фамилия, род занятий; молодой человек отвечал старательно, почти не делая пауз после фраз сидящего за столом, хотя и испытывал поминутно приступ дрожи во всем теле. Но затем вопросы пошли иного свойства: курит ли, покупает ли газеты на улице или выписывает, часто ли смотрит телевизор по вечерам, вступает ли в споры с сослуживцами, хватает ли ему жалования, и еще многие другие, не переставая, без перерыва. И в самом конце пошли совсем уж странные: как он себя чувствует по утрам, после пробуждения, снятся ли ему сны, часто ли он просыпается по ночам, могут ли сны вызвать у него смех или слезы, и часто ли, прочитав книгу, он воображает позднее себя ее главным героем. Молодой человек прилежно отвечал, стараясь дать исчерпывающий ответ на каждый вопрос, не спеша, но и не делая долгих пауз. Более всего его пугало то, что сидевший за столом засекает время, прошедшее между вопросом и ответом, по карманному секундомеру, и вносит это время в ту же бумагу, куда затем пишет ответы. Молодой человек понимал, что всё: его поза во время ответа, жесты, и движения, даже количество выделяемого пота и сердцебиение, имеет для сидящего за столом огромное значение, и от этого очень боялся вести себя не так, как положено, а как положено, он не имел ни малейшего понятия. И поэтому он боялся лишний раз пошевелится, боялся помедлить с ответом или поспешить, но еще больше боялся ошибиться в самом ответе, ибо, как представлялось ему, от этого, именно от случайных или намеренных ошибок, будет зависеть очень многое и уже через несколько секунд после того, как закончится процедура допроса. Быть может, вся его дальнейшая судьба. Посему рот молодого человека пересох, тело его поминутно содрогалось в приступах нервической дрожи, а лоб и виски заливал холодный пот, который он не успевал вытирать намокшей уже манжетой рубашки.