Три дня с миллиардером (СИ) - Кейн Лея. Страница 32

Я подношу ладонь ко рту, чтобы прикрыть отвисшую челюсть. Рано я сестренке обрадовалась.

— Тут-то Лев Евгеньевич и узнал, почему его горничная пропала. Когда пистонов Ксюше вставил, она призналась, что да, изменяла ему. Отомстить хотела за ту шлюшку, что с пузом от них ушла. Призналась, как денег ей отвалила на аборт, как пригрозила убийством, если еще хоть раз ее рядом с Левой увидит. Он ее едва не убил. Клим остановил. Попросил хотя бы над ребенком сжалиться.

— Клим — отец Алики?

— Угум, — кивает Антон. — Ты прикинь, с каким дерьмом живет Лев Громов. Сколько у этого мужика силы духа, раз не хлопнул гулящую жену и помощника, которому свою жизнь доверял. Он им условие поставил, чтобы даже в сторону друг друга не смотрели. Нарочно обрек на сосуществование рядом со связанными руками. Урок преподнес длиной в вечность. Алика, естественно, при рождении автоматом и фамилию, и отчество получила. Никто в семье никогда не поднимал вопрос ее настоящего отцовства. Лев Евгеньевич ее всем обеспечивал, мы с Ксюшей баловали, а Клим защищал и воспитывал. Девчонке просто повезло.

Антон снимает туфли, поднимается с пола и встает в балконном проеме, опершись о него плечом. Смотрит на ночной город, давая мне время переварить услышанное.

— Лев Евгеньевич усыновил тебя, чтобы его империя не досталась Алике. Дело вовсе не в том, что править должен мужчина. Чувство собственного достоинства не дает ему доверить дело всей жизни плоду измены.

— Да. Была бы у него ты, хрен бы он меня из детдома забрал. Он бы боготворил тебя. Ты же его копия по характеру. Следовало раньше понять, кого ты мне напоминаешь. — Антон глядит на меня через плечо. — Когда Генрих накопал на тебя и твою семью, я не придал значения прошлым переездам твоей матери. Я же не знал, как звали ту горничную. Но после последнего визита Беркута в наш дом все изменилось. Лев Евгеньевич готов тебя на руках носить, а Ксюша со свету сжить. Выходит, тот пьяный бред вовсе не был бредом. Оставила твоя мать огромный след в его сердце.

Я мотаю головой. Хочу избавиться от этого наваждения. Хочу сказать, что все это — чистая случайность. Но не визит Льва Громова к моей маме.

— А ты говорил, что любви не существует.

— Твоя мать была единственной слабостью Льва Громова. Я тех времен не застал. Естественно, в моем понимании сложился совсем другой образ отца — человека, получающего выгоду всегда и во всем. Но надо отдать твоей матери должное — она всех нас уделала.

— Она всего лишь не сделала аборт, — вздыхаю я, в глубине души признаваясь самой себе, что мама тоже все эти годы любила моего отца.

У нее не было романов, даже коротких. Иногда по ночам она плакала. Сразу меняла тему разговора, если мы с бабушкой начинали говорить ей о личной жизни. И она утверждала, что я добьюсь всего, чего пожелаю, потому что у меня сильные гены.

Зазвонивший мобильник заставляет нас с Антоном встрепенуться. Поднеся айфон к уху, он возвращается в комнату и, хмурясь, отвечает:

— Да… Да… Понял…

Я встаю с кровати, выпрямляясь перед ним и заглядывая в его лицо. Грудь разрывает от нетерпения. Мне важно знать, что мама в безопасности.

— Это Генрих, — сообщает Антон, скинув звонок. — С твоей бабушкой все хорошо. Оцепили всю деревню.

— А мама?

— Лев Евгеньевич до сих пор у нее.

— И Клим! — срываюсь я. — Любовник Ксюши, который годами копил в себе ненависть к моим родителям!

— Если он и копил к кому-то ненависть, то к самой Ксюше. Она использовала его, чтобы отомстить мужу. Вынудила жить в одном доме с родной дочерью, которая никогда не называла его папой. Поверь, Рина, Лев Громов отдаст жизнь за свою любимую горничную. Она слишком глубоко вросла в него и пустила корни. Ее уже не выдрать. Он знает, что делает.

Стоит Антону сказать это, как снова звонит его мобильник. Взглянув на экран с высветившейся фотографией гордого льва и подписью «Биг Босс Гром», он усмехается, протягивая айфон мне:

— Может, ты ответишь папе?

— Спасибо, воздержусь. — Отодвигаю от себя его крутой гаджет. Мне есть что сказать Льву Евгеньевичу, но не сейчас. Для начала надо освоиться в новой реальности.

Не выпуская меня из поля зрения, Антон отвечает на звонок:

— Привет!.. Нет, мы не дома… Да, я Ксюшу предупредил… Куда-то уехал? — заговорщически подмигивает мне, дразня вожака. — Я бы не отказался быть посвященным в твои дела… Конечно, она со мной… Что за тон? Расслабься, я свое не упущу.

Его последние слова невидимым ошейником ложатся на мою шею. Не затягивают, а просто оплетают, будоража каждый мелкий волосок на коже. Я взволнованно потираю ее и отвожу взгляд в сторону. Пытаюсь зацепиться за что-нибудь интересное, но снова и снова возвращаю его к Антону. Ощущение, словно я плыву без весел прямо к вершине водопада. Еще чуть-чуть — и утону, погибну.

— Сказал, у него дела, — докладывает он, закончив разговор с отцом. — Беспокоится о тебе.

Мои щеки пощипывает. Где-то внутри меня все еще живет девочка, мечтающая о заботливом папе. Резонно, что меня смущает непривычный надзор.

— Да ему медаль дать надо, — хмыкаю. — Надеюсь, мама постарается, отвесит. Прямо по морде.

— Рина, он не знал, что твоя мать была беременна, — оправдывает его Антон. То ли из чисто мужской солидарности, то ли жаждая наших с отцом близких отношений ради власти, которая уже ускользает, как песок сквозь пальцы.

— Ну и хорошо. Вдруг под его опекой я выросла бы бандиткой.

— Без него ты выросла еще хуже, — подшучивает Антон, в своей обаятельной манере изогнув уголок рта.

Необъяснимым образом между нами тронулся лед. Я его больше не боюсь. Наоборот, ищу в нем защитника. Он меня больше не держит в заложниках, а оберегает. Наверное, так и зарождается дружба — на зачатках доверия.

— Душно тут.

Обойдя Антона, выхожу на балкон и сдавленной грудью ловлю прохладный ночной воздух. Почти не освежает, но хотя бы притупляет пульсирующую резь в голове.

Антон выходит следом. Обеими руками опирается о перила и, чуть повернув голову, приваривается ко мне своим гибельным взглядом, засасывает в заболоченную воронку глаз.

— Если хочешь, я все перепроверю.

— Есть ли в этом смысл? — криво улыбаюсь я. Даже не улыбаюсь, просто изламываю губы, ощущая мерзкую горечь на языке. — Или думаешь, Лев Евгеньевич свататься к моей маме рванул? Столько совпадений просто не бывает.

— С твоей одаренностью спотыкаться на ровном месте все возможно.

— Забей. Тебе еще заказчика искать.

— Да я уже нашел его. Завтра точно станет известно, не подвело ли Антошу Громова его чутье.

Он поворачивается ко мне корпусом, и я инстинктивно сжимаю пальцами перила. Молюсь, чтобы не озвучивал имя. Вдруг я знаю этого человека. Еще одного потрясения я не выдержу. Точно в дурку упекут.

— Давай хоть телек посмотрим, — предлагаю я, разворачиваясь к двери.

Антон ловит меня одной рукой за талию и притягивает спиной к себе. Сердце делает тройное сальто-мортале за секунду и замирает. Примерзает к ребрам, а потом плавится, стекая вниз по стенке. Меня парализует в тесных объятиях. Дурманит от мужского запаха, к которому мне пора привыкнуть.

Он склоняется к моему уху и дыханием выжигает на нем отпечаток:

— Ты от меня бежишь или от себя, Рина?

— Антон… — Совершаю безуспешную попытку отнять его руки от моего живота. Зря. Сцеплены намертво. Приклеили меня к точеным мускулам.

Спиной ощущаю, как дергается его сердце в груди. Бешеный ритм каждым толчком посылает обжигающие меня импульсы.

Он плавно ведет щекой вверх-вниз по моему виску. С одержимостью вдыхает запах моих волос. Вновь опускается к уху и шепчет:

— Признайся, Рина, у тебя где-то припрятана моя фотка, и по ночам ты тычешь в нее иголками.

— Ты плохо меня знаешь. Твою фотку я в дыру затыкала еще на первом сеансе. Уже давно перешла на твои волосы. Разве терминатор еще не доложил тебе, что у тебя залысина на затылке?

Засмеявшись, спокойно поворачивает меня к себе и спиной придавливает к стене. Вглядывается в глаза, плотоядно облизнувшись и ладонями ползя к моей пояснице.