Сандра (СИ) - Резко Ксения. Страница 48

Кто-то завизжал, волна зевак отхлынула в сторону; потревоженные постояльцы подняли шум, кто-то требовал вызвать полицию. Лишь когда возникла угроза порчи имущества, подоспели охранники и под руки оттащили Лабаза. Его соперник к тому времени обездвижено лежал на полу.

Провожаемый испуганными взглядами Герберт Лабаз под конвоем проследовал к выходу и, поравнявшись с бледной, как полотно, девушкой, чуть слышно прошептал:

— Я отомстил за тебя… — Его глаза гордо блеснули, но Сандра с омерзением отшатнулась. Взлохмаченный, с пеной у рта, он напоминал старого бешеного пса. Она больше не думала о нем, а бросилась к распростертому среди осколков битой посуды Мильгрею.

— Лаэрт!.. — Сандра склонилась над ним, и он немедленно приоткрыл помутневшие глаза. Забыв о том, что находится на всеобщем обозрении, она с испугом, с благодарностью, с умилением утирала его лицо дрожащими пальцами, вне себя шепча какие-то бессвязные речи.

— Ему нужна помощь? — спросил сверху чей-то безучастный голос.

Сандра растерянно оглянулась, но Лаэрт ответил сам, силясь подняться.

— Нет, — прохрипел он, облизывая разбитые губы. — Все в порядке… извините… я не хотел…

Он с недоумением оглядывался вокруг, словно не совсем понимая, как вообще мог оказаться лежащим на полу — поверженным, побежденным, раздавленным — под множеством взглядов… Лаэрт всегда был тихим, скромным, здравомыслящим человеком, отчего произошедшее сильно смутило его. С трудом, опираясь о плечо Сандры, молодой человек поднялся на ноги, опустив глаза, как провинившийся драчун-мальчишка, и уже хотел было, шатаясь, покинуть место позора, как остановился, порылся в кармане брюк, достал оттуда смятые купюры и сунул их в первые попавшиеся руки со словами:

— Простите…

Изумленные столь благородным поступком, некоторые даже провожали несчастного участливыми взглядами.

Сандра помогла Лаэрту выйти на улицу и спуститься с высоких ступенек крыльца. Он молчал. Быть может, ему было стыдно, что какой-то престарелый забияка сумел одолеть его, а может, он стыдился собственной горячности.

Морозный воздух остудил пылающие нервы. Сев в одно из припаркованных у обочины такси, Лаэрт назвал свой адрес, и автомобиль немедленно тронулся в путь. Сандра не смела оставить возлюбленного в таком состоянии. Там, в полумраке заднего сиденья, она подобрала его в свои объятья, и он не воспротивился ей, благоговейно склонив свою голову к ней на грудь.

— Зачем ты это сделал? — решилась наконец спросить девушка.

Лаэрт встрепенулся и удивленно взглянул на нее.

— Я должен был так поступить, ведь этот человек… этот недостойный человек сделал тебя своей… Впрочем, я почти его не знаю; знаю лишь, что он женат и бесчестно встречается с тобой… Я не понимаю, зачем ты веришь ему, Александра?! Если тебе нужны деньги, я их всегда могу дать… Только скажи… — растерянно говорил он, с мольбой глядя в ее близкое лицо.

— Я не встречаюсь с ним в том смысле, в каком ты думаешь, — возразила Сандра. — Он был моим другом… Я даже не знаю, как это объяснить… Он помогал мне…

— Зачем ты лжешь?! — воскликнул Лаэрт с мрачной иронией. — Мы никогда по-настоящему не были мужем и женой, я не хранил тебе верность. Ты не обязана оправдываться…

Он устало откинулся на сиденье, высвободившись из ее рук, точно они мешали его дыханию.

— Но я правда не изменяла тебе! — воскликнула Сандра. — Я не изменяла никому, в первую очередь — самой себе… Потому что Герберт Лабаз — мой…

Она хотела сказать, но слова застряли у нее в горле. Лабаз — ее отец? Да она сама не до конца верила в это… Быть может, это и вправду была ошибка, совпадение? Может, Сандра просчиталась? Ведь Герберт не назвал имени своей давней любовницы!

В любом случае Лаэрт не стал слушать. Он прервал ее коротким движением руки, в котором ясно выразилась вся его непримиримость.

— Довольно. Я женился на тебе, думая, что скоро умру. Я хотел сделать последнее доброе дело в своей жизни… Но теперь я знаю, что еще буду жить, а передо мною сидишь ты: и не чужая, и не близкая. Я не знаю, кто ты для меня и не знаю, чего хочу. Лишь одно могу сказать с уверенностью: я успокоюсь, если ты будешь счастлива, если ты встретишь хорошего человека, а не какого-нибудь проходимца. Наше «прощание» не состоялось. Это к лучшему. Ночь супружеского долга — смешно! После я бы чувствовал себя виноватым… Так нам удалось сохранить чистые, дружеские отношения.

Сандра подавленно молчала, отвернувшись к окну, за которым мелькали дома, деревья, улицы, прохожие… Это был самый долгий день в ее жизни и самый долгий вечер. «Дружеские, чистые отношения, — усмехнулась она в душе, — мы сохранили их, но какое же меня охватывает опустошение! Я совсем не рада тому, что нам удалось сохранить…»

— Возьми это, — Лаэрт сунул в ее руку ту самую злополучную бумажонку с адресом, означавшим разлуку.

Сандра увидела приближающийся особняк Мильгреев за чугунным забором, и внутри нее что-то оборвалось. «Сейчас он уйдет. Уйдет, и больше мы никогда не останемся наедине». Решение пришло молниеносно. Какая-то неведомая сила толкнула Сандру совершить этот дерзкий поступок — она забыла о смущении и гордости. В полумраке автомобильного салона Сандра целовала его с такой ненасытностью, какой никогда раньше в себе не подозревала — так делает свою последнюю затяжку заядлый курильщик.

Смятенная, разгоряченная, она наконец отстранилась и только теперь заметила, что они стоят напротив ворот, а таксист ждет денег, поглядывая в зеркало заднего вида…

— Это было лишним, — морщась, отчужденно бросил Лаэрт. — Сегодняшний вечер расставил все по своим местам. Прощай…

Словно сквозь туман Сандра видела, как он расплачивается с водителем, как называет ему ее адрес, как его фигура в развевающемся черном пальто скрывается за воротами, растворяясь в темноте сада… Через мгновение Лаэрт Мильгрей остался позади как какое-то видение, и только сиденье еще хранило его тепло.

Неужели это прощание? Неужели их встреча — ошибка? Неужели?!..

Часть восьмая

Во имя чести и любви

48

— Вы разбиваете семью, вы растаптываете чувства моей матери, а она и так настрадалась за свою жизнь! Поэтому я требую: немедленно оставьте в покое Герберта Лабаза, иначе… иначе я за себя не ручаюсь!

Это было сказано с таким ужасающим презрением, с такой испепеляющей злостью, что Сандра не успела даже мелочно, глупо обидеться, настолько она была потрясена. Этот развращенный деньгами и гордыней юноша не подозревал, что говорит со своей единокровной сестрой… Да-да! Ален Лабаз, вызвавший в ней столько неприязни с первой встречи, был ее братом: у них один отец и разные судьбы. Как и Лаэрт, теперь он полагал, что она состоит с Гербертом в порочной связи. Ален прекрасно все понимал, ведь сам пристрастился к опасным любовным играм, и доказать ему обратное было также нелегко, как уверить хищника, что можно питаться травой и фруктами.

Оглядывая бедное жилище, Ален презрительно морщился, принимая мученический вид человека, идущего на «великие» жертвы во имя сохранения семьи. Какие бы грешки не водились за ним самим, отец, по его мнению, не имел права вести разнузданный образ жизни. В частых стычках по этому поводу сын яростно внушал пожилому ловеласу, что тот уже стар и неинтересен женщинам, что ему «пора на покой», а супруга Герберта тут же норовила поддакнуть. Под двойным обстрелом Лабаз-старший не выдерживал и назло покидал родной дом на несколько дней, живя в отеле и наслаждаясь свободой. После каждого обидного слова, брошенного ему сыном, Герберт еще упорнее кидался возрождать свою молодость. Он с настойчивостью одержимого занимался физическими упражнениями, совершенствовался в рукопашном бое, находил себе новых молоденьких любовниц. Не существовало для Герберта прозвища обиднее, чем небрежное «старик», а Ален нарочно называл его именно так. Иногда и сам Герберт, желая вызвать в собеседницах прилив умиления, иронично называл себя «одиноким стариком», а потом наслаждался, слушая, как те начинают воодушевленно доказывать обратное.