Блеск чужих созвездий. Часть 2 (СИ) - Доброхотова Мария. Страница 30

Когда лезвие бритвы коснулось головы, Росси заплакала. Слезы двумя дорожками катились по щекам, сливались на подбородке и капали на подол. Губы шептали: “Татана. Татана”, — будто та могла выбить дверь камеры и спасти ее. Плечи дрожали от сдерживаемых рыданий, а в глазах застыла обреченность. Так могла бы выглядеть девушка, которая переживала насилие, но никак не стрижку, и Таня ясно поняла, что волосы много значили для ее подруги, были ей жизненно необходимы. Виталина причиняла ее подруге почти физическую боль, и прощения она не дождется. Танино лицо потемнело. Брови сползли к переносице, руки сжались в кулаки. В груди полыхала ненависть. Желая уничтожить Таню, Виталина внезапно вернула ее к жизни.

“Вжух… Вжух…” — в почти полной тишине было слышно каждое движение бритвы. С легким всплеском стражник погружал инструмент в воду и снова возвращался к работе. Между двух темных берегов остриженных волос появлялась полоска непривычно светлой кожи, которая никогда не знала солнца. Вскоре все было готово. Росси была мокрая, несчастная. И абсолютно лысая.

— Иди в камеру, — приказала Виталина и наблюдала, как Росси покорно бредет к месту своего заточения. Ее лицо было все мокрое от слез, тело трясло мелкой дрожью. Таня не видела, как ее подруга добрела до кровати, но услышала, как ее вырвало.

— Росалинда — заключенная, а заключенные должны быть помечены, — прохрипела Виталина, вплотную подойдя к Тане.

— Бред! — воскликнул Жослен, снова стуча кулаком по решетке. — Ты — бурундова подстилка, ты просто издевалась над ней.

— Ну что, Татана? Как ты? — спросила Виталина, не обращая внимания на крики.

И Таня улыбнулась так холодно и злобно, как никогда в своей жизни не улыбалась.

— Замечательно.

— Храбрись, храбрись. Это только начало. Молись Великой Матери, чтобы дракон поскорее пришел за тобой.

— А ты молись, — прошипела Таня, — чтобы я до тебя не добралась. Я или Влад, он-то свободен.

И ее драконий язык никогда не звучал так чисто и гневно, как в тот момент.

— Влад? — переспросила Виталина и хрипло рассмеялась, как старая ворона. — Твой Влад никогда мне ничего не сделает! Ни мне, ни кому-либо еще. Потому что он мертв, Татана!

Таня сделала шаг назад. Ужас прокатился от затылка вниз по спине, и заныло в груди.

— Ты врать! Ты врать, бурундова трещина! — закричала она, обличительно тыкая в сторону Амин пальцем.

— Нет, дорогая. Я сама видела его тело. Твой Влад самый мертвый доктор в этом городе. И это тоже твоя вина, — отчеканила Виталина.

Таня прислонилась к стене. В ушах зашумело, и она сползла на пол. Весь мир скукожился до камеры в Богом забытом мире, в подвале лаборатории алхимика-психопата. Открытое, горящее гневом сердце приняло удар со всей силы, не защищенное ни апатией, ни цинизмом, и боль разлилась от головы до пальцев ног. Таня закрыла глаза, утопая в этой боли, и на несколько минут мир вокруг перестал существовать.

Покойся с миром, Владимир. Ты не предавал свою Таню, ты умер из-за нее.

***

Им требовалось время. Росси для того, чтобы смириться с потерей прекрасных волос и последствиями, которые это повлечет за собой в ее жизни, Жослену — со своей слабостью и беспомощностью. Требовалось время и Тане, в течение которого она переживала смерть Влада, друга, ставшего кем-то большим, а также трагедию Росси, виновницей которой она стала. Возможно ли было остановить Виталину? Таня начала осознавать, что слишком далеко зашла в своей гордости, и от этого стали страдать ее друзья. Стоила ли ее неприступность слез и отчаяния подруги? Могла ли Таня, наступив себе на горло, умолять Виталину перестать, возможно, самой шагнуть навстречу ее безумию, но оградить малышку Росси? Таня размышляла, где проходит граница ее ответственности за чужие жизни. Сама того не желая, она возглавила небольшой отряд и сделала это именно благодаря непокорности и готовности вступить в спор, встать грудью на защиту… чего угодно. Жизни друзей или своих принципов. Вся история ее пребывания в чужом мире оказалась историей борьбы и противостояния, и теперь ей предстояло ответить для себя, насколько ее бунт был оправдан.

Они молчали почти двое суток. Когда стражник бросил тарелку с едой перед камерой, Таня, вопреки обыкновению, ловко утащила ужин себе и вгрызлась в сухое куриное мясо. Она собиралась жить и мстить, а для этого нужны были силы. И только на третий день она начала разговор. Первой.

— Жослен, — позвала Таня, — мне нужно объяснить. Я не поняла, что теперь будет с Росси.

— Да, Татана! — горько воскликнул Сен-Жан. — Да! Ты ничего не понимаешь, и поэтому всем вокруг тебя плохо и больно! Ты обречена на огонь, и нас тянешь в самое пекло, не заботясь о том, выживем мы или нет. Твоя борьба за жизнь важна, а все остальные ложатся под твои ноги на пути к свободе. Ты словно… словно дракон!

Он закрыл лицо руками и замолчал, раскачиваясь из стороны в сторону. Таня посмотрела на руки, которые сбила, когда в ярости от гибели Влада колотила бетонную стену. Кожа была содрана, раны саднили, но эта боль была ничем по сравнению со словами Жослена. Перехватило дыхание от ощущения, что ей всадили в живот ледяной клинок, от которого мертвый холод пополз к сердцу и вниз, к ногам. Таня схватилась за живот, согнулась. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы сохранить хоть какое-то спокойствие.

— Прости, — заговорил Сен-Жан. — Прости, ты не виновата. Мы сами за тобой сюда пришли. Просто внутри такая боль, и я не справляюсь с ней, вот и отыгрываюсь на тебе.

— Нет, Жослен, — покачала головой Таня, но дрожь в голосе с головой выдавала ее боль. — Ты прав. Я играю в драконьи игры, а с доски улетают другие. Я не лучше, чем Виталина.

Наверное, стоило успокоить ее, но любые слова, которые приходили в голову Сен-Жану, звучали глупо и наиграно.

— Между вами есть разница, — наконец решился он. — Ты хочешь выжить. А она — развлечься. Поэтому тебя я смогу простить, а ее — нет. Но мне потребуется время, Татана.

— Я понимаю, — ответила та, прижимаясь затылком к холодной стене. — Этого уже много.

В подземелье снова стало тихо и умиротворенно, будто в каменных мешках не страдали, не менялись, не взрослели три совершенно разных человека, чья любовь друг к другу подвергалась испытанию.

— Но ты можешь рассказать? — вновь нарушила молчание Таня. — Зачем Виталина это сделала?

— Попробую, — Жослен подошел к решетке, чтобы его было лучше слышно, и просунул руки между прутьев. — В Илирии женщины не стригутся коротко. В моей стране даже мужчины ходят с длинными волосами, за исключением рабочих и простых солдат, которым они мешают. И становятся пристанищем вшей. Длинные косы — признак добропорядочности. А налысо бреют рабынь с Паучьих Островов. Или бывших рабынь, ставших проститутками. В любом случае, бритая голова — это приговор. Даже когда волосы отрастут, за Росси закрепится слава продажной женщины. Она не получит хорошей работы, не выйдет замуж, разве что за бывшего заключенного или уедет с каторжником в ссылку. Побрив ее налысо, Виталина фактически лишила ее жизни.

Таня смотрела прямо на стену и решеткой, не зная, что сказать. Голова кружилась. Она и подумать не могла, что Росси плачет не просто по красивой прическе, а по своей судьбе. Таня вспомнила, как ее гнали в Илибурге отовсюду, где бы она ни появлялась, кроме, разве что, церкви.

— Она стала, как я.

— Тебя мало кто видел. И мы знаем, что ты из другого мира, странного и дикого. Это все объясняет. Но если бы ты захотела жить в Илибурге, шансов на приличную жизнь у тебя бы не было.

В дальней камере всхлипнула Росси.

— Я ведь просто хотела заработать, — сквозь слезы проговорила она. — Амин предлагал хорошие деньги за прислуживание таинственной тэссе. Я была так рада, что меня выбрали! А потом Мангон предложил еще два раза по столько же. Я не верила своему счастью! Я бы выкупила закладную за дом и, может быть, хватило бы на приданое. Если бы я знала, о, если бы я знала! — и она разрыдалась в голос, впервые за три дня выплескивая все, что накопилось в ее нежном сердце.