Глазами сокола (СИ) - Довгулева Александра. Страница 14

Вот, к примеру, их язык. Что за странная идея, давать множество имён всему, что подвернётся под руку? И при этом пользы и смысла в этом попугай не видел: несмотря на множество слов, люди совершенно не умели договариваться. Тем ни менее, Шварцвальд гордился своими достижениями в лингвистике, и в данную минуту из тысяч слов, что он знал, попугай пытался выбрать наиболее точные, чтобы передать человекоподобному вихрю смысл своих действий. А то беды не оберёшься.

Слова нехотя вызывались на важную роль дипломатического послания, но тем ни менее, попугай остановил свой выбор на трёх, постаравшись произнести их как можно чётче:

– Человек, помоги (он знал, что это слово люди любили говорить его хозяину к месту и не к месту), не беда.

Пожалуй, из этой нехитрой фразы, Мирида правильно ( и что важно: сразу), поняла только первое слово. По всей видимости, птица как-то догадалась о природе её души. Но, увы, два других слова не вызвали у королевы нужных ассоциаций вовремя, посему, когда цепкий клюв без особого труда вытащил пробку из бутылочки, начался сущий кошмар!

Ошалевшая от неожиданной свободы Мирида вмиг подчинила своим холодным кружащимся порывам весь воздух в башне, отчего рукописи разлетелись во все стороны, книги повалились со своих полок, а ценные ингредиенты уцелели лишь потому, что колдун не поленился заговорить на прочность большую часть стеклянных предметов в своём кабинете. Даже мебель жалобно затрещала, не привыкшая к грубому обращению. И среди всего этого безобразия, летал перепуганный попугай, всё повторяя и повторяя бесполезные слова глупого человеческого языка.

Как ни странно шум этот колдуна бы не разбудил, но вот служившие в башне белки (их учёный кормил особыми кушаньями, которые делали их не менее волшебными существами, чем морские змеи или жар-птицы), были обучены предупреждать хозяина об опасностях. А совершенно неуправляемая метель, которая вместо того, чтобы вылететь в открытое окно, стала крушить всё, что подвернётся, явно представляла угрозу. В одной ночной рубашке учёный побежал вверх по лестнице и распахнул дверь своего пострадавшего кабинета.

В царящем хаосе он (удивительно!) расслышал крик своего любимца: «Человек! Человек! Нет! Беда, беда! Человек!». И внезапная догадка осенила его. Всё-таки даже попугай признавал, что старик был не самым глупым представителем рода людского.

– Так ты не ветер?! – воскликнул он, с трудом перекрикивая вой колдовской метели.

А Мирида тут же застыла, лишь теперь увидев учёного, и поняв, что творила никому ненужные безумства. Вообще ветрам не бывает стыдно, но разве королева и вправду им была?

А учёный почувствовал, что впервые за долгие годы, он не может справиться с противоречивыми эмоциями. Даже его закалённому зельями сердцу было трудно примириться с осознанием случившегося. Как давно он так сильно не ошибался! Ему определённо нужно было присесть…

Глава 14. Отрава

Месяц весны, что следовал после своих братьев, был удивительно печальным. И Сириус вновь ночевал в своей комнате, но предсказуемая простота его жизни больше не радовала его… А причиной тому была Селеста: печальная и тихая в своём уборе из пёстрых коричневых перьев. Охотник вновь лишь изредка пытался говорить с женщинами, делившими с ним кров, а хозяйка дома плакала всё время, будто схоронила кого-то близкого. Лишь однажды Сириус коснулся темы проклятья девушки (когда всё же пытался как-то общаться с бессловесной птицей), хотя и запретил себе говорить с ней о нём:

– Но ведь если ты, однажды, уже стала человеком, может, это повторится вновь? – спросил он.

Птица, остававшаяся до этого безучастной к словам охотника, обернулась и устремила свой взгляд на собеседника, будто ждала от него чего-то ещё.

Но Сириус никогда не был силён в подборе слов, особенно слов поддержки и участия, и не мог больше произнести ни звука. Да и по правде сказать, он сам почти не верил в то, о чём осмелился заикнуться. Он гнал от себя, по привычке, всякую надежду. Но он не знал одного: даром надежды, которого он себя намеренно лишил, обладала Селеста. И его слова задели что-то такое у неё внутри, что заставляло сердце биться чаще в стремлении жить. И неважно было, сердце человечье, или птичье. Пусть живёт надежда в сердцах живых! Она способна творить настоящие чудеса!

И чуду вновь суждено было произойти, ведь месяц подошёл к концу. Этот тягуче-медленный, отвратительно серый месяц из четырёх бесконечных, безнадежных недель. И в ночь, когда две луны сливаются в одну, Селеста сбросила оперенье.

Она была мрачной в своей молчаливой решительности, когда в свете ночных огней вокруг неё закружились тающие в воздухе перья. И глядя на неё в тот миг, Сириус, вдруг, засомневался: а так ли она была хрупка и невинна, как ему казалось ранее?

– Ты был прав, – тяжело произнесла она, –это случилось вновь.

В словах, несмотря на тихий голос и птичий клёкот меж них, Сириус почувствовал что-то такое, что заставило его понять: несомненно, будущая королева предстала перед ним.

В ту же ночь, девушка спустилась в кухню, где с покрасневшими от слёз глазами, распухшим почти до уродства носом и в одной ночной рубашке, сидела не спавшая в ту ночь хозяйка. Она обнимала девушку, точно собственное дитя, вернувшееся после долгой разлуки, и вновь плакала, теперь от счастья.

– Не плачьте больше, когда я вновь стану соколицей, – сказала королевна, – не плачьте, будто меня больше нет среди живых. Я здесь, а мы ещё поживём на этом свете, вот увидите.

Удивительное дело: клёкот ни разу не прервал речи недавно превратившейся королевской дочери. А в спокойных, размеренных словах было столько силы, что не поверить в них и не подчиниться было просто невозможно…

А дальше были три дня, отличавшиеся от первых трёх. Селеста не проявляла любопытства, и вела себя так, будто распланировала каждую минуту. Ни единого лишнего жеста, ни единого неосторожного слова. Она с Мельбой посетила службу в местной церкви, но не поведала священнику о своём проклятье, хоть хозяйка и уговаривала её. Не пошла она и к колдуну. И Сириус пытался понять её, но не мог.

– Я чувствую, что птица внутри, – сказала она им за ужином, без тени улыбки, – она чего-то ждёт и чего-то боится. Я знаю, что никто из посторонних не сможет помочь мне понять, чего именно. Но я знаю, кто сумеет наверняка.

И страшная догадка о том, кого именно имеет ввиду девушка, поразила Сириуса. И он оказался прав в своих подозрениях. Она продолжала.

– Та, что заняла моё место, должна это знать. Она сможет указать путь к снятию проклятья.

– Но как ты собираешься добиться ответов? – Спросил Сириус.

– Не знаю, – ответила девушка, – но пока я на этой стороне рогов континента, я точно ничего не добьюсь… Слишком мало времени я бываю человеком…

Она говорила так, будто знала что-то такое, что знали лишь некоторые из людей. Её тон, её поза… Будто в юном теле, вдруг, проснулась мудрость и понимание того, как устроен мир. Даже не смотря на то, что губы её молвили сущее безумие.

– Мне нужно попасть на Родину, охотник. Увы, я не могу предложить тебе ничего, кроме обещаний, но я отблагодарю тебя, когда смогу это сделать. Мне нужно на Родину, но лететь туда в одиночку… Это долго и опасно. А если я стану человеком в середине пути? Вот если мы сядем на корабль…

– Мы не сядем на корабль, – прервал её Сириус.

– Как ты можешь! Девочке нужна помощь, - вмешалась хозяйка.

– А я и не отказывал ей в помощи. Но на корабль я не сяду, какие награды мне только не посулишь.

Сириус посмотрел в глаза королевны. Теперь она не избегала его взгляда. И поняв, что та его слушает, продолжил.

– Когда начнётся охотничий сезон, мы тронемся в путь в твой город по суше. Я провожу тебя не потому, что ты мне пообещаешь богатства и прочие блага, хотя, ты бы выполнила свои обещания, я верю. Моя причина в том, что отчего-то мне кажется, что так нужно. Я уверен, что рано или поздно об этом пожалею, королевна. Я честен с тобой сейчас лишь потому, что и ты была с нами честна. Через три месяца мы присоединимся к одному из торговых караванов, что осенью часто отправляются на юг. Я помогу тебе, но на корабль я не полезу.