Глазами сокола (СИ) - Довгулева Александра. Страница 7

А тем временем лунам, – разным в своих очертаниях, но схожим в стремлении достигнуть зенита, – не терпелось скорее встретиться. Не зря народ севера учил своих детей в такие ночи ждать всяких чудес и не удивляться ничему… Ночные светила медленно плыли по небосводу. И чем ближе они были друг к другу, тем больше на небе виднелось звёзд, таких больших и ярких, что никакие тучи (даже полные снега, что ещё выпадет в предрассветных сумерках) не могли скрыть их мерцающего торжества. Луны сближались неумолимо, и вот, уже появились на небе танцующие огни, сверкающие бирюзово-зелёной лентой, они тянулись от горизонта всё выше на небосвод. И с каждым мгновением они всё больше расползались по звёздному небу, всё ярче сияли, всё больше цветов появлялось в палитре её огней.

Моряки говорили (и многие считали, что это правда), что огни, видневшиеся на севере в особенно лунные ночи – это морской прилив в мире, который был отражением Листурии. Он существовал по ту сторону небес, и в мир тот попадали души утопленников. Те томились в нём до первого небесного прилива, когда полный зелёного света океан (а не солёной воды, как положено) выходил из берегов так далеко, что проливался за край света в общий с Листурией небосвод, открывая заблудившимся бесплотным страдальцам дорогу в родной мир. Ведь только в родном мире душа может, наконец, упокоиться и отправиться дальше, туда, куда ей суждено. Говорили и другое среди людей, и среди русалок, великанов и иных народов… У каждого из них были свои легенды, но никто не сомневался, что танцующие огни были самым настоящим чудом северных небес. И в миг, когда они заполыхали особенно ярко, луны, наконец, соединились и засияли, и ночь, хоть и не стала светлее согретого солнцем дня, больше не могла зваться «тёмной». И, как и полагалось, в тот самый миг свершилось волшебство.

Став охотником, Сириус много перенял и многому научился у дикого зверя, шкуру которого продавал приезжим торговцам. И одно из умений, которым он владел – чувствовать пристальный взгляд, и просыпаться, если в этот момент охотник спит. И наверняка он мог угадать, когда взгляд этот принажал тому, кого здесь быть попросту не могло. И тут этот навык сыграл с ним злую шутку. Ведь кто знает: не проснись он в тот момент, приключились бы с ним те опасные события, что ждали охотника впереди? Он открыл глаза и сел на постели так быстро и резко, что взгляд его едва поспел за остальным телом. Чья-то фигура метнулась к двери – охотник бросился следом. Он схватил нежданного гостя за руку, предотвратив бегство и только теперь заметил, что ночной визитёр был мал и хрупок, а ещё, что по комнате летали пух и перья. Сокол! Его не было на месте, где по обыкновению он спал, а пуха было столько, что, казалось, его могли ощипать целиком. Но ведь Сириус не слышал ни шагов, ни звуков борьбы. Невозможно же было совершить такое столь быстро и бесшумно! Всё это, – и предотвращение побега, и размышления молодого мужчины, – заняло всего пару мгновений. От силы прошло столько времени, сколько хватило бы падающей звезде вспыхнуть в небесах ярким росчерком и раствориться во мгле…

И только теперь Сириус посмотрел на своего пленника. Взглянул – и застыл в неверии. То была девушка. Нельзя было сказать, что Сириус был поражен её красотой, но была в ней какая-то притягательная хрупкость, которую не приметит редкий мужчина. Лунный свет путался в её пшеничных волосах, а глаза её были испуганно распахнуты. Она трепетала, как дикий зверь, готовый броситься бежать в любую секунду, и побежал бы, если бы не крепкая хватка охотника, поймавшего тонкое запястье. Ещё мгновение понадобилось Сириусу на то, чтобы встретившись с нею взглядом ( а лунный свет даже через щели в ставнях прекрасно освещал юное девичье лицо), совершить открытие шокирующее и невероятное. Он узнал эти то ли серые, то ли карие глаза. Глаза столь удивлявшие его разумом, плескавшимся на их дне. И, внезапно, то, что казалось ещё секунду назад странным, стало видеться закономерным: не было ни шагов, ни борьбы, это его соколица сбросила оперенье!

И тут девушка предприняла ещё одну попытку убежать. Но Сириус лишь усилил хватку и дёрнул её за руку на себя, сжав пальцами плечо вырывавшейся пленницы. Она заплакала и запричитала. И звуки, лившиеся из её рта больше напоминали птичий клёкот, чем женские рыданья. Сириус не мог её отпустить: он откуда-то знал, что важно разобраться, кто она такая. Сбивчивым шёпотом он уговаривал её остаться и уверял, что не причинит зла, напоминал, как выхаживал её в облике птицы, но и не отпускал. Девушка, однако, не пыталась больше убежать.

Продолжалось это долго, но первые слёзы её внезапно утихли, а Сириус умолк, боясь спугнуть, боясь, что та вновь попытается убежать или вовсе исчезнет так же, как и появилась.

И как по волшебству её мышцы расслабились, а рука охотника больше не удерживала добычу, а лишь касалась нежной ткани, скрывавшей её фигуру, такой тонкой, что совсем не давала тепла, такой лёгкой, что из такой ткани не стал бы шить одежду никто из северян.

– Ты спас мне жизнь, – молвила она голосом человеческим, но тусклым, будто бы сложно ей было говорить, – я поверю тебе.

И она улыбнулась ему, довершая свершившееся волшебство…

Глава 7. Сказанное и несказанное

Остаток ночи Сириус провёл в раздумьях, и думал он, в основном о двух вещах. Не то, чтобы в его голове не было других мыслей в эти тёмные часы… О нет! Их было вовсе не две, а великое множество! Десятки вопросов родились в его голове в эту ночь, но вот ответов не было, а потому чтобы не потонуть в водовороте дум, Сириус выбрал в их кружащемся ворохе всего две, и теперь старался рассмотреть их с разных сторон.

Первым, о чём он раздумывал было вот что: как скрыть случившееся от хозяйки дома. Или, если он не придумает подходящего решения, как объяснить исчезновение выздоравливающей птицы, и появление на её месте девушки, да ещё из благородных (ручки-то вон какие нежные, тонкие, белые, не говоря уже о цвете волос). К числу этих мыслей прибавлялась ещё одна, способная стать проблемой, если Сириус всё-таки сможет скрыть случившееся этой ночью: как он будет объяснять рачительной хозяйке, почему в кладовой внезапно стало не хватать двух копчёных ног дикого вепря и куда они исчезли?

Из попытки найти достойные ответы на все эти, несомненно, насущные вопросы, как ни странно, родился ещё один, и весьма забавный. Он отчего-то не давал теперь покоя молодому охотнику: видел ли он когда-нибудь девушку, что ела больше и быстрее, чем та, что делила с ним теперь кров? И в этом он склонялся к тому, что, наверное, всё же не видел… И наблюдая, как его гостья без всякого изящества, жадно и неаккуратно, отрывает от кости и заглатывает почти не жуя мяса столько, сколько при должном рвении могли бы съесть трое голодных мужчин (а дикий вепрь в местных лесах едва ли уступал годовалому тельцу в размерах), он лишь удивлялся как ей это удаётся.

Он не гадал, кто она и откуда, не видя в этом смысла. Хоть и было ему интересно, он отложил на потом мысли о том, как девушка оказалась заколдованной, как и о том, вечно ли ей теперь быть человеком. Он не пытался прийти к какому-то выводу в этих суждениях, так как не мог знать наверняка ни того, ни другого. Лишь спросил он, когда она закончила трапезу (до того, она лишь успела сказать ему, перемежая слова соколиным клёкотом, что смертельно голодна), как ему её называть.

– Селестой зовусь я, – ответила она прежде, чем уснуть.

Слова её, казались вымученными, неестественно вязкими и косолапыми, будто с трудом давалась девушке человеческая речь. Сириусу нужен был совет, он это понимал. Но стоило ли наведываться к местному колдуну или священнику в подобной ситуации? Он не был уверен. Ему вообще не хотелось думать обо всём этом, если на чистоту: слишком уж он недолюбливал колдовство, да всякое тонкое и непознанное, что есть в этом мире.

Сириус ждал до утра, не смыкая глаз. Девушка же безмятежно спала, и во сне казалась совсем хрупкой, совсем чужой для северных мест. Она куталась в шерстяные одеяла, под которыми обычно спал охотник, но всё равно дрожала от холода: тонкие одежды её едва ли давали хоть толику тепла. Южанка. Даром, что волосы цвета сухих колосьев и светлого мёда. Нужно было бы купить ей тёплой одежды, раз теперь она на его попечении… Правда, если утром она вновь обернётся птицей, она не понадобится…