Мы — это мы (СИ) - Перова Ксения. Страница 17

Перед глазами Хэла возникла потрепанная книга, на пожелтевших страницах которой он с трудом разобрал изображение двух плугов — точно такого, каким пользовались все в деревне, а чуть ниже — безупречно скопированного Эдвардом.

— Когда-то люди уже усовершенствовали плуг, — в обычно невыразительном голосе Эдварда звучало восхищение и гордость, — эта книга рассказывает о том, что было за сотни лет до Исхода. То, чем все вы сейчас пользуетесь, страшно неэффективно и неудобно. Отнеси рисунок кузнецу, он сделает то, что нужно...

— Ага, а чем ему заплатить? — Хэл вдруг почувствовал раздражение.

Он не мог руки поднять от усталости, а этот всезнайка сидит тут и болтает о том, как все легко решить! Ему-то ни разу в жизни не приходилось горбатиться в поле!

Эдвард, ни слова не говоря, вскочил и устремился за угол сарая.

— Нет-нет, погоди, не обижайся, я... это что такое? — Переход от одного чувства к другому тоже давался тяжело — Хэл обессилел не только физически, но и эмоционально.

В руках Эдварда бился и отчаянно кудахтал объемистый мешок.

— Три курицы, — заявил он, протягивая мешок Хэлу, — если кузнец потребует больше, можешь оставить их как задаток, я принесу еще.

Он закинул котомку на плечи, поднял листок с рисунком, аккуратно свернул и сунул Хэлу за пазуху, так как руки у того были заняты мешком. Окинул остолбеневшего приятеля критическим взглядом, коротко кивнул и легкой походкой двинулся напрямик через темную пашню к кустам.

Тут Хэл наконец обрел дар речи и бросился вдогонку.

— Постой, погоди-ка!

Он не смотрел под ноги и, запнувшись обо что-то, чуть не грохнулся прямо на всполошившийся мешок.

Крепкие руки схватили его за плечи и удержали от падения. Сгущавшаяся темнота казалась прозрачной и мерцающей, и в ее синеве почти не различалось лицо Эдварда, Хэл ощущал лишь исходящий от него знакомый запах ношеной ткани, дыма и дерева. Точно так же пахли старшие братья, кроме Майло, от которого разило болезнью и смертью.

Темная фигура возвышалась над Хэлом, как средоточие уверенности и спокойствия, и он на миг вновь ощутил себя маленьким, слабым — самым младшим и самым защищенным сыном в семье. Хотелось ткнуться головой в грудь Эдварду и разреветься от боли и усталости, но Хэл последним усилием воли взял себя в руки и отстранился.

— Слушай... спасибо, я поговорю с кузнецом, но кур не могу взять. Что скажет госпожа Райни?

— Она знает, — заявил Эдвард, — все в порядке. Ты помог моему отцу, когда никто... в общем, думаю, его жизнь стоит трех куриц.

В последней фразе, к изумлению Хэла, отчетливо промелькнула усмешка, и тут Эдвард с сомнением добавил:

— Правда, мама выбрала тех, что похуже несутся...

Это было уже слишком. Колени подогнулись, Хэл почти упал на влажную землю и захохотал. От смеха заболело буквально все, спина взвыла, спазм мышц пресса согнул тело пополам, но остановиться было невозможно.

А когда Хэл кое-как выпрямился, смахивая слезы с глаз, Эдвард уже исчез в темноте, соединившей землю, лес и небо в одно неразличимое целое.

***

Пол все-таки слег, но это оказалось даже на руку Хэлу, который вовсе не горел желанием посвящать домашних в свой план.

Пока Изабелла хлопотала над больным, а Майло бегал по дому и разорялся, что поле останется невспаханным, Хэл отдыхал, восстанавливался и ждал, когда пройдут три дня. Именно такой срок назвал ему кузнец, слегка оправившись от изумления и разглядев рисунок как следует.

В кузницу Хэл отправился прямиком с поля, рассудив, что темнота очень кстати скроет его от любопытных глаз, к тому же курам явно не пойдет на пользу ночь в мешке без пищи и воды. Его заботы мерзавки не оценили — исклевали все руки через неплотную ткань мешка.

Вопросам, конечно, не было конца, но с ног до головы перемазанный землей Хэл чуть не падал от усталости, глаза закрывались, и он твердил лишь, что сам придумал такую штуку, когда надрывался в поле.

Чушь, конечно, в поле не только придумать что-то невозможно, там и имя свое забывать начинаешь. Но кузнец был так поражен, что проглотил байку в один присест, и Хэл, всучив ему трепыхающийся мешок, поспешил исчезнуть.

Сейчас, забравшись подальше на сеновал от воплей Майло и постепенно приходя в себя, он с удивлением чувствовал, что совсем не переживает по поводу болезни отца. Точнее, за отца-то он переживал. Но мысль о том, что они не успеют вспахать поле и потеряют урожай, куда-то исчезла.

Что это было — подсознательная вера в древнее знание или в Эдварда, овладевшего им, — Хэл не знал, лишь чувствовал, вопреки всему, что все будет хорошо.

Кузнеца же разобрало такое любопытство, что он самолично привез на телеге «заказ» к полю семьи Магуэно и остался взглянуть, как пойдет дело. Он оказался не единственным зрителем, за три дня весть о новом, небывалом плуге облетела всю деревню.

Хэл знал, что так и будет, поэтому не слишком удивился и сохранял невозмутимый вид. Поскольку Пол все еще лежал в полубеспамятстве — любая простуда укладывала его в постель надолго, — пришлось самостоятельно вывести Лорку и запрячь ее в установленный на борозде плуг. Борозда, проложенная почти в полной темноте смертельно усталыми людьми, виляла, точно пьяная, и до ушей Хэла донеслись приглушенные смешки.

На миг вспыхнула жгучая злость на этих людей, безжалостных к себе и к другим, но он тут же понял, что на их месте тоже не сдержал бы смеха, увидев подобную борозду. Стиснув зубы, ухватился за ручки плуга и крикнул:

— Пошла!

Отдохнувшая Лорка бодро дернула, и Хэл чуть не взвыл от боли в только-только подживших ладонях. Однако, к его изумлению, пахать и правда стало гораздо легче. Теперь основная нагрузка ложилась на лошадь — усовершенствованный плуг весил больше старого. Две металлические лопасти по его бокам взрезали почву и, тяжелые, сами удерживали баланс.

Изо всех сил стараясь скрыть изумление, Хэл понял, что налегать на плуг, чтобы заглубить его — а это было самое ужасное — больше не нужно. Знай придерживай, следи, чтобы борозда шла ровно, а остальное получается само собой. За таким плугом вполне мог бы идти мальчишка вдвое младше Хэла.

Он так увлекся, что даже не заметил, как рассосалась толпа. Кто-то пошел на свое поле, хмыкая и почесывая голову, а самые сообразительные устремились прямиком в кузню.

Хэл довел борозду до конца — ровно, как по ниточке — и дал Лорке передышку. Уставала она теперь быстрее, но и дело продвигалось с такой скоростью, что можно было позволить себе более частые остановки.

К вечеру, в одиночку и не особо напрягаясь, Хэл успел столько, сколько они с отцом еле вытягивали за три дня. Он просто не верил своим глазам. Тело слегка ломило, но это были только отголоски прежней боли, они почти радовали Хэла. Они говорили о том, что все в порядке, завтра он вполне сможет продолжить, а не будет лежать пластом. Что отец может спокойно выздоравливать, а не ползти в поле, едва держась на ногах от слабости.

Умиротворенный, спокойный и почти счастливый, Хэл не спеша отвел Лорку в хлев, напоил и накормил как следует. Стемнело, а он все стоял в глубокой задумчивости, слушая, как Лорка неторопливо хрумкает сено, вздыхает, переступая с ноги на ногу. Приятно пахло сухой травой и лошадиной шкурой.

Подпирая плечом деревянный столб, Хэл вдруг вспомнил, как мальчонкой забежал однажды в хлев, а Лорка лежит на боку, вытянув все четыре ноги и хрипит так, словно настал ее последний час. Она была тогда совсем молодая, отдали за нее пять мешков отборной муки, взятой в долг у все того же пресловутого Аганна. Отец с матерью пылинки сдували с новой лошади, а тут такое.

Хэл с воем бросился в дом, переполошил все семейство — тогда еще две сестры жили с ними. Вспомнил, как отец объяснял, что все в порядке, лошади так спят. Лежа на груди с подобранными ногами они просто дремлют, а ведь им тоже хочется порой расслабиться...

Хэл рассеянно протянул руку, погладил чуть влажную, жесткую шерсть на шее Лорки, потрепал гриву. Мягкие губы благодарно ткнулись ему в плечо, нежно прихватив ткань рубашки.