Мы — это мы (СИ) - Перова Ксения. Страница 24

И вот наступило утро, когда его разбудил бледный, уже совсем зимний солнечный луч, упавший на лицо. Щурясь, Хэл посмотрел в окно, а там кружила тонкая кисея первого снега, и горячим золотом вспыхивали последние листья на деревьях.

Этого он не мог предвидеть. Работа закончилась.

Ну как закончилась. В деревне работу нельзя закончить, можно только прекратить, заделье всегда найдется.

Но самая плотная, самая тяжкая пора — посев и сбор урожая — миновала. Хэл больше не был занят весь день, с утра и до позднего вечера. И, словно по волшебству, как только руки освободились, пробудилась голова, возжелавшая новых историй, возобновления занятий по письму, а главное — живой, захватывающей беседы с человеком, который благодаря книгам словно побывал во всех уголках света и обо всем мог рассказать.

Долгое время Хэл усилием воли поддерживал в себе злость и обиду на Эдварда, но время шло, они глохли и затихали, уступая место иному чувству.

С началом обвальных снегопадов и метелей, разогнавших жителей Кальи по домам, тоска окончательно взяла Хэла за горло. Забравшись на чердак, он ночами напролет жег масло в плошке и при ее жалком свете читал и перечитывал последнюю выданную ему Эдвардом книгу со странным названием «Остров сокровищ».

Написанная на чужом, причудливом языке, лишь некоторые слова из которого казались смутно знакомыми, она поначалу с большим трудом давалась Хэлу. Но Эдвард настаивал, чтобы Хэл читал на этом языке, поскольку именно он являлся основным языком библиотеки.

«Большая часть книг до Исхода написана на староанглийском. Овладеешь им и весь мир у тебя в кармане», — как-то обмолвился Эдвард, и Хэл очень старался, даже не знал, ради чего больше — мира в кармане или одобрения друга.

А получить его одобрение было трудно, не только из-за требовательности Эдварда как учителя, но и потому, что он вообще не умел толком ни ругать, ни хвалить. Если Хэл заблуждался, он терпеливо указывал на ошибку и объяснял, что не так, а если все было правильно, не говорил вообще ничего. Лишь легкие движения кинжально-острых бровей подсказывали, впечатляют его или нет успехи Хэла.

Чтение продвигалось с трудом не только из-за незнакомого языка, но и потому что значения многих слов Хэл в принципе не знал.

Остров — часть суши, окруженная водой, это он выучил, хотя представить себе не мог. Единственная вода, которую он наблюдал, — лесная речушка, хоть и бурная, но узкая, в несколько метров шириной. Какой уж там остров!

Краем уха Хэл слышал, что где-то есть Древняя Дорога, по которой можно за несколько месяцев добраться до моря, а в нем столько воды, что и вообразить невозможно. Но это было что-то из разряда мифов и сказок.

Из-за того, что Вьен так и не принял денежную систему большинства городов, он был фактически отрезан от внешнего мира, лишь редкие смельчаки, отважившиеся отправиться в путешествие, порой приносили назад удивительные рассказы. Но чаще всего они не возвращались и правильно делали — на кой им сдался замшелый Вьен?

Об этом Хэл тоже слышал от Эдварда, который, казалось, знал абсолютно все. Какие города есть поблизости и как до них добраться, что такое Древняя Дорога и куда она ведет, почему во время грозы из туч вырывается огонь и как от него уберечься, как устроены корабли, на которых можно плавать по морю...

«Остров сокровищ».

Какое такое сокровище там, на острове, если даже допустить, что эти самые острова существуют, спрашивал Хэл.

И глубокий, бесконечно терпеливый голос отвечал: «Так здесь же написано, читай: «Слитки серебра в северной яме…»

А что такое серебро и почему оно сокровище?

Серебро — красивый, не ржавеющий и редкий металл, до Исхода он служил людям вместо денег.

А слитки, что такое слитки?

Это кусочки серебра определенного размера и стоимости, но серебро не считалось самым ценным металлом, дороже всего было золото.

И что же, оно тоже было там, на острове?

О да, и очень много. Ну давай же читать дальше.

Очень часто, корпея над книгой, Хэл уносился мыслями в прошлое, к этим бесконечным беседам, которые теперь казались ему самым волшебным времяпровождением в жизни.

И если только и вправду на свете существовали сокровища, Хэл точно знал, что они не на каком-то затерянном в море острове. Это не украшения и не кусочки серебра или золота, называемые «монеты» или «слитки».

Настоящее сокровище — это рассказы Эдварда, его голос, оживляющий сухие книжные строчки. Это пламя камина, скачущее по его лицу и вспыхивающее в черных глазах, когда он нараспев произносит непонятные, почти магические и в то же время захватывающие слова: «И вот в нынешнем, 17… году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир «Адмирал Бенбоу» и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке».

Но все это исчезло, Хэл потерял единственное сокровище, которым обладал — потерял по глупости и дерзости. Теперь он уже думал именно так, вся злость на Эдварда прошла, а к концу зимы он уже твердо уверился, что сам во всем виноват. Действительно, не дело неуважительно отзываться об отце друга... какой бы он там ни был.

Хэл давно созрел для того, чтобы попросить прощения и был готов на все, лишь бы его снова допустили в книжное святилище, к человеку, открывшему окно в широкий, поразительный мир.

Но увы, сугробы в лесу достигали пояса, а Майло шатался по дому, круглые сутки наблюдая за Хэлом с неослабевающей подозрительностью. Пару раз даже пытался забраться на чердак, во второй раз упал и ушибся так сильно, что несколько дней не вставал с постели. Хэл гостил у одной из сестер и, вернувшись, с ужасом осознал, как близок был к разоблачению.

С тех пор, уходя с чердака, он тщательно прятал книгу и принадлежности для письма, а забирался туда только после того, как слышал глухой удар об пол в комнате Майло. Раз уж тот бросил костыль, больше с постели до утра не встанет.

Не зная, чем занять серые зимние дни, Хэл попытался собрать Натана, Бена и Арно в прежнюю веселую компанию и был слегка огорошен оказанным ему холодным приемом. Лишь тогда осознал, что прошло больше полутора лет с тех пор, как они встретили в лесу смуглого высокого мальчишку, собиравшего травы.

Все это время он почти не обращал внимания на приятелей, хотя они постоянно наведывались к его дому, рискуя нарваться на Майло. Не заметил, как они приходили, и как перестали приходить, тоже не заметил. Эдвард стал новым солнцем на его небосводе, разве могут с ним тягаться деревенские мальчишки, для которых сбежать от работы в лес уже огромное приключение?

К тому же все они, как и Хэл, готовились вступить во взрослую жизнь. Бен с гордостью поведал, что женится следующей осенью — его совершеннолетие летом, а родители считают, чем раньше своей семьей заживешь, тем лучше. Он уже и девушку подходящую нашел, из другой деревни, и с родителями ее произвел сговор.

Натан и Арно явно ничем таким не могли похвастаться, и пока Бен расписывал свои матримониальные планы, на их лицах читалась откровенная зависть. Самостоятельная жизнь, возможно, даже собственный дом, семья, в которой ты хозяин, а не понукаемый всеми мальчишка, виделись им пределом мечтаний.

Они сидели на совместными усилиями откопанной из-под снега лавке у дома Бена. День с мучительным трудом набирал весь возможный свет, низкое небо набрякло мерзлой влагой.

Разглядывая приятелей и слушая их разговоры, Хэл с удивлением и почти тревогой понимал, как мало его все это интересует. Когда-то, наверное, он думал так же — или ему казалось, что думал — дом, жена, дети, надел земли, огород и урожай. Но все это маячило где-то далеко, в необозримом будущем, даже в тринадцать, когда всего пара лет отделяла его от грани взросления.

А сейчас он и представить не мог, что у него, Хэла Магуэно, появятся еще какие-то обязательства, в дополнение к уже имеющимся. То, что его друзья воспринимали как свободу, на самом деле даже рядом с ней не лежало. Они просто сменят клетку семьи, в которой родились, на свою собственную, персональную. Были детьми, которые всем должны — станут должниками взрослыми.