Государственные игры - Клэнси Том. Страница 60

– Вы когда-нибудь пользовались фотографиями из Тулузы? – продолжил свои вопросы Худ.

– Ясное дело, – ответила она. – Мы используем изображения нашей маленькой изящной крепости в качестве заднего плана для некоторых рекламных заставок.

– Тебе не доводилось видеть уже конечный продукт? Нэнси отрицательно покачала головой.

– А вот я, кажется, видел, – заметил Худ. – В той игре, что попала в компьютер Хаузена, тоже была ваша крепость. Нэнси, еще один момент. Можно ли в играх использовать карты, которые ты разрабатывала?

– Конечно, – ответила она.

– И наложить лица конкретных людей? – уточнил Худ.

– Да, можно встраивать фотографии или компьютерную графику. В точности, как в кино.

Перед Худом начинала проясняться картина, которая ему совсем не нравилась. Он не спеша подошел к телефону и, присев на кровать, снял трубку.

– Я собираюсь позвонить в свою контору, – пояснил он Нэнси. – Происходит нечто такое, что начинает вызывать у меня серьезное беспокойство.

Женщина понимающе кивнула.

– Если мир находится в шатком равновесии, не стоит менять его полюсы местами.

Худ посмотрел на Нэнси. Та вовсю улыбалась. Благослови ее Господь, подумал он. Ее настроения все так же могли вылиться в самые неожиданные эмоциональные всплески.

– Так уж выходит, – заговорил Худ, набирая номер Майка Роджерса, – что мир – или изрядная его часть, скорее всего действительно пребывает в шатком равновесии. И вполне может статься, что ты единственная из всех, кто способны его удержать.

Глава 38

Записав весь перечень сведений, понадобившихся Худу, Роджерс переправил их Энн, Лиз и Дарреллу. Обычно информационные запросы направлялись непосредственно в подразделения, отвечающие за разведку, личные досье, взламывание кодов и тому подобное. Однако Худу понадобилась масса самых разнообразных данных, и поручить их добычу Роджерсу было не только удобным, но и целесообразным способом держать своего заместителя в курсе свежих новостей.

Роджерс пообещал снова выйти на связь как можно скорее.

Сразу же после этого позвонил Альберто и сообщил генералу о том, что затеял Боб Херберт. Роджерс поблагодарил его и сказал, что не хотел бы беспокоить Херберта своим вызовом с приказом о возвращении. Даже если звонок в аппарате Боба и был отключен, сигналы вибратора могли лишний раз его отвлечь. Кроме того, шеф разведки знал, что за спиной его есть товарищи. Будучи единственными испытанными в полевых условиях сотрудниками Оперативного центра, они были повязаны между собой своими особыми взаимоотношениями.

Вешая трубку, Роджерс ощутил в равной мере гордость и тревогу за Херберта. Первым побуждением генерала было позвонить на одну из американских баз в Германии, чтобы оттуда выслали группу эвакуации. Однако на период проведения “дней хаоса” в американских подразделениях, размещенных в Германии, был издан приказ, запрещающий перемещение личного состава и увольнительные отпуска. Меньше всего правительства Америки и Германии хотели бы каких-то инцидентов с участием военных, которые могли бы спровоцировать неонацистов. А потому, учитывая сложные обстоятельства, было бы лучше предоставить Херберту свободу действий. Роджерс как раз прикидывал шансы Херберта на успех, когда появился Даррелл Маккаски. На лице его было такое выражение, будто он испытывает сильнейшую боль, а в руках он держал хорошо отличимые по внешнему виду белые папки ФБР с печатью бюро и грифом “Только для прочтения” на обложке.

– Быстро у вас получилось, – заметил Роджерс. Маккаски тяжело плюхнулся в кресло.

– Это потому, что у нас уже были, как сказал бы Ларри Раклин, “фигняции” на личность этого самого Доминика. Господи, как же осмотрительно он жил. У меня для вас есть еще материалы, но все оказалось большой пустышкой.

– Все равно, давайте посмотрим, – предложил Роджерс. Маккаски раскрыл верхнюю папку.

– Изначально его имя было Жирар Дюпре. Его отец владел в Тулузе процветающим заводом по производству запасных частей для аэробусов. Когда в восьмидесятые годы французская экономика переживала кризис, Жирар уже успел перевести семейный бизнес на компьютеры и компьютерные игры. Его частная компания “Демэн” оценивается приблизительно в миллиард долларов.

– Но такого рода деньги уже отнюдь не… Как вы их там назвали?

– Фигняциями, – напомнил Маккаски. – В самом деле – это не фигняции. И похоже, он чист, как лошадь леди Годивы «Леди Годива – жена графа Мерсийского во времена английского короля Эдуарда Исповедника (XI в.). Согласно легенде, чтобы граф освободил от налога жителей покровительствуемого ею г. Ковентри, она согласилась с его условием обнаженной проехать по городу верхом, что и сделала, сидя на белоснежной лошади и приказав горожанам закрыть окна и оставаться в своих домах. Фигурирует в поэмах А. Теннисона, Л. Ханта и др.». Единственным пятном, когда его поймали за руку, кажется, можно назвать некую схему отмывания денег, которую он осуществил через трастовый фонд “Науру фосфат инвестмент”.

– Расскажите, – попросил Роджерс. Слово “Науру” показалось ему знакомым, но он не мог вспомнить откуда. Маккаски заглянул в документы.

– Как здесь указано, в 1992 году Доминик и ряд других французских бизнесменов предоставили деньги несуществующему банку “Интернэшнл эксчендж банк оф Антигуа”, в то время как на самом деле деньги прошли через череду банков в Швейцарии.

– А куда они делись потом?

– Они были переведены на пятьдесят девять разных счетов по всей Европе.

– Значит, средства могли бы уйти с этих счетов, куда и когда угодно?

– Верно, – подтвердил Маккаски. – Доминику французы вменили в вину неуплату налогов с этих денег, но он расплатился, и на этом все кончилось. Поскольку два из промежуточных банков находились в США, ФБР завело на него досье.

– Науру – это где-то в Тихом океане? – поинтересовался Роджерс.

– Клочок суши чуть севернее Соломоновых островов площадью восемьдесят квадратных миль. У него есть свой президент, там нет никаких налогов при самой высокой доходности в мире и только один вид предпринимательства. Добыча фосфатов, используемых в удобрениях.

Вот откуда он слышал о нем, вспомнил Роджерс. Он даже расправил плечи, опустившиеся было от мыслей о Херберте.

– Да, Науру, – проговорил он вслух. – Во время Второй мировой его оккупировали японцы, которые буквально поработили местное население. А до того какое-то время им владела Германия.

– Придется поверить вам на слово, – улыбнулся Маккаски.

– А что насчет фамилии Доминика? – спросил Роджерс. – Он взял ее вместо Дюпре. Неужели стеснялся своей семьи?

– Лиз работала вместе со мной и, когда пришли сведения, строила догадки по тому же поводу, – сообщил ему Маккаски. – Но никаких свидетельств на этот счет нет. Его воспитали в строгой римско-католической вере, и Лиз думает, что, может быть, он взял имя в честь святого Доминика. В документах ФБР говорится, что он жертвует много денег на обители доминиканцев и на школу, названную в честь самого известного из них – святого Фомы Аквинского. Лиз считает, что принадлежность к так называемым Domini canes, “псам Господним”, созвучна ортодоксальным и имперским настроениям Дюпре.

– Насколько мне помнится, – заговорил генерал, – за Домиником закрепилась репутация инквизитора. Некоторые историки склонны считать его инициатором кровавой резни альбигойцев в Лангедоке.

– И снова это не моя стихия, – признался Маккаски. – Однако в свете того, что вы сказали, здесь может быть интересная связь.

Он заглянул в третью папку с надписью “Расистские группировки”.

– Вы когда-нибудь слыхали о якобинцах? Роджерс кивнул.

– В тринадцатом веке так стали называть монахов-доминиканцев. Из-за того, что они устроили свою штаб-квартиру, как сегодня мы назвали бы их обитель, на улице Святого Якова, их прозвали якобинцами. Во время Великой французской революции также называли ярых антимонархистов, которые заседали в Конвенте. Это было жестокое, крайне радикальное крыло в революционном движении. Робеспьер, Дантон, Марат – все они были якобинцами. Маккаски озабоченно нахмурился.