Дом горячих сердец (ЛП) - Вильденштейн Оливия. Страница 40

Взгляд Габриэля следит за моим приближением, после чего поднимается на пернатых гигантов, нависших надо мной, точно грозовое облако. Их тела отбрасывают тени на отряд нервных эльфов, сопровождающих меня в сторону прочного понтона и сгущающейся толпы, оттесняемой назад одетыми в белое солдатами.

Новая чёрная лодка Антони раскачивается на бирюзовых волнах Тарекуори, пришвартованная рядом с лакированной гондолой, набитой шелковыми подушками — гондолой Птолемея Тимеуса. И хотя это по-детски, но я на секунду задумываюсь о том, чтобы запрыгнуть на неё и побросать все подушки в Марелюс. Но поскольку я очень стараюсь вести себя прилично, я оставляю свою детскую месть на потом.

Напряжение настолько велико, что весь тот виноград, который заставила меня съесть Имоген, предварительно попробовав его, подпрыгивает у меня в животе.

— Синьорина Росси, — Габриэль кивает.

— Синьор Мориати.

Я киваю ему в ответ.

В отличие от Таво, Габриэль не настаивает на том, чтобы я обращалась к нему по его новому званию: капитан.

Я приподнимаю струящуюся юбку своего золотого платья, сшитого из шелка и блестящего шифона, и ступаю на военное судно, не касаясь его протянутой руки. Я располагаюсь в хвостовой части вместе с Сиб и суровой Имоген, при виде которой четыре солдата, управляющие лодкой, начинают грести.

Несмотря на то, что она не самый страшный ворон, которого я встречала, Имоген выглядит просто убийственно, и я рада тому, что не являюсь её врагом. Когда сероглазый капитан уводит судно от Тарекуори, Габриэль набирается смелости и встаёт рядом со мной.

— У тебя стальные титьки, Фэллон, — бормочет он.

Поскольку он не смотрит на мою грудь, я решаю, что это такое выражение.

— Потому что я вернулась?

— Ты знаешь, сколько человек желает тебе смерти?

— Ты желаешь мне смерти?

— Это было бы удобно, но нет. Не желаю. Благодаря тебе я стал капитаном Люса.

Светлая прядь падает ему на лоб, и он убирает её за ухо.

— Зачем ты вернулась? Разве твой крылатый король плохо с тобой обращается?

— Я вернулась, потому что всю свою жизнь прожила в Люсе. Это мой дом.

Испачканные стены моего дома встают у меня перед глазами. Я моргаю, чтобы отогнать этот образ, и решаю сосредоточиться на мощном теле изумрудного змея, который выпрыгивает из пенных волн, оставляемых нашим судном. Он напоминает ребёнка, который играет в классики.

И хотя ладони двух солдат объяты сверкающей магией, ни один из них не окатывает зверя своим огнём. И если кто-то из них хотя бы попытается, то я…

— Зачем ты их разбудила?

Глаза Габриэля цвета платины останавливаются на кольце из гигантских воронов.

Я не хочу, чтобы он знал о том, как я по глупости повелась на пророчество, поэтому говорю:

— Потому что я хотела познакомиться со своим отцом.

— Он один из тех, кто летит за нами?

— Нет, он ищет мою мать.

— Шаббианку?

Я не отвечаю ему.

Он опускает взгляд на чёрный разлом, тянущийся от Тарекуори до Исолакури.

— Я не знал, что вороны умеют плавать.

— Плавать? Думаю, они могут держаться на воде и грести, но у них лучше получается летать. А как это связано с моей матерью?

— Я слышал, что Мириам убила её до того, как Марко и Юстус смогли её поймать. И что она бросила обескровленное тело своей дочери в Филиасерпенс.

Я резко перевожу внимание на разлом на дне моря.

— Ты слышал что-то не то.

Моё сердцебиение становится таким сильным, что каждый его удар ощущается точно удар в рёбра.

— Мириам куда-то её перенесла.

— Куда-то в Люсе?

— Мой отец пока не нашёл её.

Если только он не обнаружил что-то ещё.

Я смотрю на Имоген в поисках ответа, но она полностью сосредоточена на золотом понтоне, который переливается, как и весь остальной королевский остров.

Я предполагаю, что Лоркан где-то рядом — в том или ином обличье — или, по крайней мере, подслушивает, как он это обычно делает, поэтому я прошу его рассказать мне об этом. Когда он мне не отвечает, я предполагаю, что он либо не слушает — в кои-то веки — либо не знает.

Когда лодка замедляется, Габриэль спрашивает:

— Разве магический барьер не притягивает кровь шаббианцев?

— Это так.

Поверхность Марелюса выглядит такой спокойной, словно какое-то божество прогладило её своим горячим утюгом.

— Тогда она, скорее всего, на Шаббе.

— Она не на Шаббе.

Я поворачиваюсь и смотрю на внушительного вида мужчину.

— Лоркан считает, что Мириам могла заблокировать свою магию.

— Как она заблокировала твою?

— Мириам не блокировала мою магию. Это сделала моя мать.

Или другая ведьма из Шаббе. Если только это не была Мириам.

Лор никогда не рассказывал мне о том, кто лишил мою кровь магии. Правда, я никогда об этом не спрашивала.

«Кто заблокировал мою магию, Лор?»

Я жду, когда он ответит.

Всё жду и жду.

Когда мы причаливаем, Небесный король так мне и не отвечает. Я решаю, что он вне зоны доступа или занят. Он, вероятно, сейчас в Глэйсе, очаровывает свою принцессу и её отца. Ведь он не только женится на женщине; он также женится на её королевстве.

Подумать только, скоро она станет Королевой Люса…

Точнее значимой его части.

Она получит статус, который, как я когда-то считала, предназначался мне.

— Расскажи мне, зачем меня вызвали, Габриэль?

— Это дипломатический обед.

Голос Данте заставляет меня перевести взгляд на понтон. Он стоит там в своих золотых переливающихся одеждах и короне с изображением солнца, точно какой-нибудь сверкающий идол.

А я-то думала, что в отличие от своего брата он выберет более сдержанный наряд.

— Доброе утро, Маэцца.

— Утро давно встало и ушло, Фэллон. Как и твоя бабка.

Он заменил золотые сережки-гвóздики, которые украшали его остроконечные уши, на чёрные гранёные бриллианты… или это обсидиан?

— Я наслышана об этом.

Он не подходит ближе и не предлагает мне свою руку. Но опять же, почему я ожидала, что Данте предложит мне руку? Он ведь теперь король, а короли ничего никому не предлагают.

Я представляю Лоркана, который ворчит о том, что я сужу королей слишком строго, но Небесный король не жалуется. Он не говорит ни слова, и я вспоминаю ту ночь в Тареспагии, когда его голос пропал из моей головы на несколько мучительно долгих минут. Я испытала ужас из-за того, что что-то могло случиться с ним. И сейчас я тоже начинаю переживать.

Что если я нахожусь здесь, потому что Данте проткнул своего врага, а теперь ищет способ разобраться со мной? Мне следовало послушаться своих друзей и остаться отсиживаться в Монтелюсе.

О чём это я вообще? Если Лора обездвижили, то его люди тоже должны быть обездвижены, но никто из них не превратился в статуи.

Но я всё равно пытаюсь услышать его сердцебиение, только не знаю, как настроиться на его пульс. Я уже собираюсь спросить об этом Имоген, тело которой начало дымиться, как будто она вот-вот превратится в птицу, но затем понимаю, что этот вопрос выдаст меня. Если только вороны не могут чувствовать сердцебиение своего короля. Я решаю, что с ним всё в порядке, так как окаменевшие птицы не падают с неба.

— Что это за безумный корабль?

Сиб указывает на гигантское белое судно, над которым развивается флаг Неббы. Его корпус такой блестящий и белый, что он кажется вырезанным из начищенного мрамора; но камень бы затонул, даже если бы целый полк воздушных фейри дул на него воздухом изо дня в день.

— Интересно, сколько слоёв краски они нанесли, чтобы сделать его таким белым?

— Никакой краски.

Габриэль смотрит на корабль так же, как Таво обычно смотрит на шлюх в «Кубышке».

— Он сделан из материала, произведенного в Неббе.

— И что это за материал? — спрашивает Сиб, ступив на понтон.

— В нём много чего намешано.

Он перечисляет все составляющие, но я запоминаю только две: измельченная древесина и нагретый природный газ.