Дом горячих сердец (ЛП) - Вильденштейн Оливия. Страница 48

Она сглатывает, резко опускает веки, а её ноздри начинают раздуваться.

— Что мне стоит, Катриона?

— Вероятно, тебе стоит вернуться в Монтелюс, микара, — говорит она сдавленным шепотом. — Вероятно, тебе стоит спрятаться до тех пор, пока Мириам не найдут.

Когда она отрывает руку от дверного проёма, от меня не укрывается то, как сильно сжимается её челюсть, и как энергично она начинает массировать свою грудь — как человек, который хочет отказаться от заключённой им сделки. Только я не видела, чтобы на её груди сияла какая-нибудь точка. Я бы заметила её, учитывая её любовь к глубоким вырезам и прозрачным платьям.

Но если подумать, она не надевала такие платья уже…

Прежде, чем я успеваю спросить мнения Сиб на этот счёт, раздается звонок в дверь. Поскольку час уже поздний, а все ключи находятся у парней, моё сердце подпрыгивает к горлу.

— Я идти проверять, кто там. Ждите.

Ифа резко разворачивается.

Когда она покидает помещение, Сиб спрашивает:

— Мне показалось, или Катриона вела себя странно?

Мою кожу покрывают мурашки.

— Она вела себя очень странно.

И прежде, чем мы успеваем обсудить то, что могло случиться с нашей светловолосой соседкой, голос Ифы эхом отражается от стекла и нефритового камня в помещении вестибюля.

— Фэллон! К тебе.

Нахмурившись, я поднимаюсь на ноги одновременно с Сиб и выхожу из гостиной. Ифа отходит в сторону, и я вижу перед собой Габриэля.

Он стоит на пороге нашего дома, а за его спиной…

Моё сердце переворачивается в груди, и в то же самое время воздух, освещённый факелами, разрывает ржание.

ГЛАВА 33

Я бросаюсь к входной двери, и золотой шёлк платья, которое я так и не сняла, начинает развеваться вокруг моих ног. Я уже готова выбежать на улицу и обхватить шею Ропота руками, но вместо этого застываю на месте.

Лошадь за спиной Габриэля не чёрного, а серовато-коричневого цвета, она тощая и приземистая, а её морда и шея увиты лианами, которые она пытается стряхнуть. Она поднимает голову, когда я приближаюсь. Её ноздри раздуваются, а карие глаза пугливо округляются.

Нет, не глаза. Глаз. В единственном числе. Другая её глазница — пуста.

Что случилось с этим несчастным животным?

— Это не мой конь, Габриэль.

Я не протягиваю ему руку, так как не понимаю, зачем он стоит у моей двери с этой лошадью.

— Я в курсе.

Лошадь тихо ржёт и качает головой, а затем пятится назад, пытаясь встать на дыбы, но солдат, который обмотал животное лианами, дёргает с такой силой, что лошадь падает на колени.

Когда лианы начинают врезаться в шкуру животного, напомнив мне о том, как бабушка связала Минимуса под мостом, я бросаюсь вперёд и ударяю солдата по запястью, чтобы прервать поток его магии, пока он не успел изрезать плоть перепуганной лошади.

— Ты на меня напала, Заклинательница змеев?

— Я шлепнула тебя по запястью. Едва ли это можно считать нападением, но если я ранила твоё эго — ты можешь обсудить это со своим капитаном.

Я вытягиваю руку, чтобы животное могло меня понюхать. Когда бархатный нос начинает пульсировать рядом с моей ладонью, я поднимаю другую руку и глажу шею лошади, не увитую лианами.

— Зачем ты привёл мне эту лошадь вместо Ропота, Габриэль?

Новый капитан люсинской армии переступает с ноги на ногу в своих сияющих сапогах, его взгляд проходится по моим рукам и по животному, которое почему-то успокоилось.

— Ропот сломал ногу, когда спускался с горы.

— Вы его обездвижили?

Солдат, которого я шлёпнула — к сожалению, недостаточно сильно — фыркает.

— Можно и так сказать.

Страх подступает к моему горлу.

— Что это значит?

Габриэль впивается зубами в свою тонкую нижнюю губу.

— Нам пришлось… нам пришлось…

Сиб хмурится.

— Вам пришлось?..

— Мне жаль, Фэллон, — бормочет он. — Он хромал. У нас не было выбора.

Моё горло начинает гореть.

— Ты хочешь сказать…

Я сглатываю, чтобы уменьшить жар, но он ещё сильнее охватывает моё горло.

— Ты хочешь сказать, что вы его умертвили?

Габриэль опускает взгляд на ковёр из белых и зелёных мраморных плиток у меня за спиной.

— У него была сломана нога.

Мои веки начинают гореть, а тело сотрясает дрожь.

— Вы могли бы отвести его к лекарю! Или к земляному фейри, который разбирается в примочках.

Габриэль вздрагивает.

— Он не мог идти.

Горячее и частое дыхание коричневой лошади согревает мои ледяные пальцы.

— И что теперь? Эта лошадь должна стать для меня утешительным призом?

— Нет. Данте хотел, чтобы я сказал тебе, что мы отпустили Ропота в горы, и, хотя мы действительно отпустили его душу на волю…

— Хотя у животных нет души, — фыркает солдат, которого я уже готова столкнуть в ближайший канал.

— Довольно! — щёки Габриэля вспыхивают от раздражения. — Я не хотел тебе врать, Фэллон. Мне кажется это неправильным. Я привёл эту кобылу, потому что она стала непригодна для армейской службы, и Таво приказал её умертвить. Я подумал…

Он проводит рукой по своим длинным распущенным волосам, в которых образовалось несколько колтунов.

— Может быть, я ошибся, но я подумал, что она может тебе понравиться. И что ты можешь понравиться ей.

Он сглатывает.

— Ну, потому что… потому что…

Я знаю, почему. Потому что я шаббианка.

Таво поднимается на самый верх списка ненавистных мне фейри, точно пенка на кипящем молоке.

— Уберите эти лианы с моей лошади, — приказываю я солдату.

Габриэль испускает глубокий вздох, и, хотя он выглядит пришибленным, ему удается выдавить из себя улыбку.

А вот солдат не улыбается. С сердитым лицом он отзывает свою магию.

— Тебе лучше взять её за поводья, Заклинательница змеев, иначе мне придётся снова заарканить эту чёртову тварь.

— Ещё раз заарканишь мою лошадь, я заарканю тебя. И привяжу к змею.

Я говорю это таким милым голосом, что остроухому фейри требуется секунда, чтобы понять, что я ему угрожаю.

Как только это происходит, ноздри его узкого носа начинают раздуваться так же сильно, как у лошади, которая танцует на одном месте, всё ещё взволнованная присутствием своего двуногого мучителя.

— Капитан, вы не можете спустить ей с рук то, что она угрожала чистокровному фейри и солдату?

Габриэль пристально глядит на меня.

— Если ты хочешь наказать ворона, находящегося под защитой Рибава, ради Бога, Пьетро. Попытай счастья, а я предпочту остаться с головой на плечах.

К моему удовольствию, солдат-фейри становится таким же бледным, как луна, которая освещает его лицо.

— Спасибо, Габриэль. Я запомню твою доброту и прослежу за тем, чтобы об этом услышал Лор.

Я снова разворачиваюсь к солдату.

— А для тебя я готова устроить заезд на змее в любое время.

Я подкрепляю свою угрозу улыбкой, после чего завожу лошадь в огромную медную дверь и веду её по коридору в сторону гостиной.

— Эм, дорогая, я не думаю, что нам стоит держать лошадь в доме.

— Мы не будем её здесь держать.

Я раздвигаю вечно задёрнутые шторы, после чего отпираю стеклянную дверь, которая ведёт в сад, и тяну за веревку, привязанную к кобыле.

Она пятится назад и опрокидывает банкетку у рояля. Громкий стук заставляет её рвануть вперёд, и она врезается в дверную раму.

— Тише, девочка, — бормочу я, не сводя глаз с её жуткой глазницы.

Я жду, когда она успокоиться, после чего веду её на темно-зелёную террасу в сторону строения, напоминающего храм фейри в миниатюре. Я подхожу ближе и понимаю, что это действительно место поклонения с колоннами, алтарём и куполом, расписанным фресками с изображением люсинских богов.

Птолемей был таким набожным… Очень жаль, что религия не смогла исправить его характер.

Дойдя до расписанного портика, я снимаю с кобылы веревку, и хотя она нервно цокает копытами по камню, она позволяет мне обойти её. Я замечаю у неё на крупе клеймо, а на шее кровоточащую рану, от вида которой я сжимаю зубы.