Кристина - Куксон Кэтрин. Страница 18

Ее просьба прозвучала так мрачно, что я поспешно надела шляпу и пальто и вышла на улицу. Дул холодный ветер, но холод, который испытывали мои руки, ноги и лицо, никак не мог сравниться с холодом, что закрадывался в мое сердце. Мать была очень больна, и хотя она вставала, сути дела это не меняло.

Даже в такую холодную погоду на мосту стояли люди; они окликали меня и спрашивали, как идут дела.

Девятичасовая месса подходила к концу, я увидела отца Говарда в ризнице. Передала просьбу матери, протянула ему деньги — он небрежно положил их на полку.

Когда я вернулась домой, мать спросила:

— Ну что? — она не поинтересовалась, будет ли отец Говард служить за нее мессу, а сказала — Взял деньги?

Я молча кивнула, и она с некоторой горечью произнесла: — Боже мой!

С этого времени я начала ходить на службу каждое утро, даже когда меня мог подстеречь на улице Дон. После службы подходила к алтарю Пресвятой Богородицы и умоляла пожалеть мать. И мои молитвы не остались без ответа: в последние месяцы силы постепенно вернулись к ней, и хотя ей нельзя было поднимать ничего тяжелого или выполнять работу по дому, она вновь занялась готовкой и стала почти такой, какой была прежде…

Потом наступил мой день рождения, 26 апреля. В подарок мать преподнесла мне пальто, присланное миссис Дюрран, полностью перекроив его. Долгие часы она проводила за работой, заново сшивая его вручную. Пальто вышло на славу — узкое в талии, расширяющееся книзу, и я не могла дождаться, когда наконец надену его. Ронни купил мне шарф, а Сэм, у которого никогда не было денег, за исключением какого-нибудь случайного медяка от моей матери, вырезал мое имя на дубовой доске и проделал в ней дырочки, так что ее можно было повесить на стену наподобие картины.

Я пришла в восторг от его подарка и заметила, что моя реакция доставила ему большое удовольствие. Дон ничего не купил мне, чем я тоже была довольна, потому что мне не пришлось благодарить его, хотя за несколько последних месяцев он не сказал мне ничего, не предназначенного для посторонних ушей. Тетю Филлис. Дона и Сэма пригласили на чай. Тетя под каким-то предлогом отказалась, но Дон и Сэм пришли, и мы все стояли в кухне и любовались роскошными угощениями, которые удалось приготовить моей матери. Потом Дон подошел к изголовью тахты, где лежал его плащ, вытащил из-под него сверток, подошел ко мне и вложил мне в руки.

— Вот тебе подарок.

Я попыталась улыбнуться и промямлила несколько слов благодарности.

— Ты что же, не собираешься посмотреть, что внутри? — проговорил Дон.

Мать не сказала ни слова, но сняла с гвоздика у камина ножницы и подала мне. Я перерезала бечевку и развернула бумагу. Внутри оказался длинный кожаный футляр зеленого цвета. Когда подняла крышку, глаза полезли от изумления из орбит. Это был несессер, заполненный бутылочками и флакончиками, а на внутренней части крышки имелось зеркальце. Здесь даже был миниатюрный набор маникюрных принадлежностей.

Я подняла глаза, посмотрела на Дона и сказала:

— Спасибо, но я не могу принять это.

Он отвернулся и сел за стол, проговорив:

— Не глупи.

Мать и отец, стоящие рядом со мной, разглядывали содержимое футляра. Потом мать отчетливо произнесла:

— Тебе он, конечно, обошелся в изрядную сумму, Дон.

— Да, не могу сказать, что это не так, никто не спорит. Так мы собираемся есть, тетя Энни?

— Кристина не привыкла к таким подаркам… — начала мать и смущенно пошевелилась. Всем стало как-то неловко, и только Дон, вертевшийся на стуле, взглянул матери в лицо и произнес:

— Послушайте, тетя Энни, я не украл эти деньги, я их заработал. Я подрабатываю на стороне. Ей нечего стыдиться.

— Что это за работа на стороне? — тихо поинтересовался отец. Он сел за стол и жестом предложил сделать то же остальным.

— Продаю разные вещи, дядя Билл, — ответил Дон. — Работаю на Ремми, торговца подержанным товаром.

— Какие вещи? — продолжал допытываться отец, не глядя на Дона, принимая из рук матери чашку чая.

— О, всякое старье. Сейчас у него есть на продажу автомобиль. Я бы и сам не прочь купить. Он хочет за эту машину всего двадцать фунтов.

— Положи, — тихо сказала мне мать, поскольку я все еще стояла с подарком Дона в руках.

— Но, мама…

— Положи. Потом поговорим.

Я села за стол, Дон, взглянув на меня, со смехом воскликнул:

— Я это не для того купил, чтобы ты прихорашивалась, у тебя и так красивая кожа. Правда, тетя Эллен?

Мать, все еще разливавшая чай, не глядя на него, ответила:

— Да, у нее и так красивая кожа.

Праздничное чаепитие, которое обещало быть радостным, оказалось натянутым и довольно чопорным мероприятием, где все говорили друг другу «Благодарю» и «Нет, благодарю», и никто особо не смеялся, за исключением Дона.

Я видела, что Ронни вне себя от ярости, и когда после чая мы все расселись возле огня, я, не в силах больше переносить эту напряженную атмосферу, сказала брату:

— Как насчет того стишка, что ты сочинил о мисс Спайерс. Почитай-ка нам его, — я повернулась к матери. — Он смешной, мама, — потом снова обратилась к брату — Давай читай. Ты сказал, после чая.

Несколько смягчившись, Ронни достал из кармана листок бумаги, застенчиво оглядел комнату и объявил:

— Он называется «Молитва Мэри Эллен Спайерс», — после чего с коротким смешком начал читать:

Господь, прошу совсем я мало,

Чтоб как соседка я не стала:

Та, чуть не на виду у всех

Помадой губы мажет… грех!

Господь, почаще замечай,

Что я всегда пью только чай.

Вина — ни капли, ни чуть-чуть —

Оно — к грехам кратчайший путь.

Господь, ты береги меня

От всех мужчин, как от огня,

И не вини меня за то,

Что для меня они — никто.

Они кишмя вокруг летают,

Все обольстить меня мечтают.

Господь, закрой от них все двери —

Спаси свою бедняжку Мэри!

Побереги и от кино,

Не то б свихнулась я давно.

Я не скучаю, не грущу…

И Чарльза Бойда не пущу.

Спаси меня и от поэтов:

От них, писак-mo, толку нету,

Служить тебе я только рада,

А книжек мне совсем не надо.

Вся жизнь моя — как серый день,

Ну, а потом уйду я в тень,

Но верь, Господь, и без мужчин

Грустить мне не было причин.

Прежде чем Ронни дочитал последний куплет, Дон, Сэм и отец уже громко хохотали, и даже мать с трудом сдерживала смех, хотя и предупредила:

— Не следует писать подобные стишки, это нехорошо. Бедная мисс Спайерс.

— Да это я так, мама, шутки ради.

— Бедная женщина, — повторила мать, потом повернулась к Сэму и весело сказала — Ну-ка спой нам какую-нибудь песенку, Сэм.

Сэму уже было почти четырнадцать, но, несмотря на это, он все еще был застенчив и молчалив. Сунув руки между колен и раскачиваясь из стороны в сторону, он запротестовал:

— Ну нет, тетя Энни! Я пою плохо.

— У тебя прекрасный голос, парень. Давай спой нам что-нибудь. Ту, которую ты на днях напевал.

Сэм повернул голову и, искоса глядя на мать, робко спросил:

— Какую?

— Ну не знаю. У нее вот такая мелодия, — она промурлыкала несколько тактов.

— А, вы имеете в виду «Может, ты и не ангел»?

— Да, наверное. Давай поднимайся.

Неуклюже поднявшись, Сэм повернул стул и, взявшись за спинку, начал петь. Его голос был чистым и верным, и он затрагивал во мне какую-то струнку.

Когда песня окончилась, мы все долго хлопали, за исключением Дона, который со смехом заявил:

— Да у него голос как у маменькиного сынка.

— Ничего подобного, — отрезала мать. — У него красивый голос, тенор. Спой еще что-нибудь, Сэм.

Тот покачал головой и уже хотел было сесть, когда я тоже попросила:

— Пожалуйста, Сэм. Спой еще. Ту, что мне нравится — «Я крашу облака лучами солнца».