1924 год. Старовер - Тюрин Виктор Иванович. Страница 35

– Не скоро, Егор. Честно говорю, – парень старался не смотреть мне в глаза. – Но отдам. Обязательно отдам. Так как?

– Ладно. Пойду поставлю.

При этих словах хмурое Ленькино лицо просто осветилось изнутри, а в глазах загорелся огонек азарта. Фиолетовая четверка пришла третьей. Еще одна попытка – и снова неудача. Третья попытка окончилась так же.

– Может, еще разок? – упавшим голосом спросил меня Ленька, при этом стараясь не смотреть мне в лицо.

– С меня хватит. Пошли отсюда.

Парень, видно, сильно рассчитывал, что правило новичка и его деньги принесут ему удачу, вот только ничего не получилось. Выйдя на улицу, я спросил вконец расстроенного Шустрова:

– Куда дальше пойдем?

– Да иди ты куда хочешь! – зло выкрикнул он, резко развернулся и быстро зашагал по улице.

Пару секунд смотрел ему вслед, а затем неспешно пошел, ища глазами вывеску «Парикмахерская», а заодно проводя взглядом по гуляющему народу. Где идет молодежь, лузгая семечки, взрываясь хохотом или жарко споря, где гуляют мужья с женами, чинно идя рука под руку, а где вразвалку, а то и покачиваясь, идут неведомо куда пьяные компании. В одной из таких групп был гармонист и балалаечник, так эта толпа, занимая всю улицу, шла, пела и приплясывала. Народ старательно обходил пьяных: кто прижимался к домам, а кто сходил на мостовую.

Парикмахерскую я нашел на следующем перекрестке. В ней никого из посетителей не было, только хозяин, читавший газету. При виде меня он вскочил с места и жестом указал на кресло:

– Прошу вас, молодой человек. Побрить? Постричь?

– Постригите, – ответил я и огляделся по сторонам.

Зеркало со столиком, на котором стоят два флакона одеколона с пульверизаторами, коробочка с пудрой, помазок для бритья, миска с мыльным раствором, ручная машинка для стрижки волос, опасная бритва. На стене рядом со столиком висит ремень для правки бритвы.

– Значит, постричь. Желаете модную…

– Попроще и покороче. И без одеколона.

– Как скажете. Кстати, у меня есть на продажу английское мыло «Фреко». Из старых запасов. Поверьте мне, такого ароматного мыла вы сейчас не найдете. Очень рекомендую.

– Спасибо. Не надо.

Поправив на мне простыню, парикмахер сказал:

– Говорят, на следующий неделе придет вагон с помощью от Красного Креста. Вы ничего такого не слышали?

– Нет. Не слышал. А что там?

– Вот-вот, мне самому это интересно. Когда в двадцатом году приходила от них помощь, у нас на рынке через пару дней появилась американская тушенка. Мне довелось достать по случаю шесть банок, так скажу сразу: это было вкусно. Правда, надо признать, что тогда все было вкусно, так как с продуктами в те времена было неважно. Впрочем, как и со многим другим. Не то что сейчас. Скажу от души: радуюсь, что большевистские власти наконец взялись за ум. Если вспомнить, что было до этого…

– Скажите, уважаемый, – бесцеремонно перебил я его. – Куда здесь можно пойти вечером?

– Я так и понял, что вы не местный. Смотрите так, словно в первый раз видите, но при этом вам все это уже знакомо, – я удивился наблюдательности этого пожилого человека. – Словно вы когда-то на картинке видели, а теперь – вживую. Впрочем, это я так говорю, для поддержания разговора. Вы спросили, куда можно пойти? Так я вам скажу: не у меня надо спрашивать, а у газеты. Там столько развлечений предлагают, что никаких денег не хватит. Хотя могу кое-что подсказать. У меня есть сосед. Поляк. Эдвард Кислинский. Мужчина собой видный, но, правда, с закидонами. Когда напьется, то по-польски ругается и требует, чтобы его называли пан Кислинский. Но это так, к слову. Так вот он, как есть досуг, ходит по театрам. Спектакли его мало интересуют, а больше всякие дамочки. Как он говорит, очень они клюют на интеллигентного мужчину, даже наживку кидать не надо. Вы меня понимаете?

Я усмехнулся:

– Чего тут непонятного?

Я вышел из парикмахерской с резким запахом одеколона (парикмахер все же уговорил меня) и с газетой в руках, которую тот мне подарил, правда, после того, как я оставил ему пять копеек на чай.

«В театр, говорите, – подумал я, пробегая глазами газетные листы. – Съезд работников… Выступление депутата… Совещание по формам управления… Приглашаем на партийные курсы… Одна политика. Ага! Вот и реклама с объявлениями!»

Большинство объявлений местной газеты занимали сообщения и предложения об услугах коммерческих фирм и государственных учреждений. Немало было рекламы, начиная от продажи оптом кирзовых сапог и ремонта пишущих машинок до уроков музыки и чудодейственных средств по выращиванию волос. Весьма удивила реклама розыгрышей лотерей-аллегри (моментальных лотерей) и… механических ипподромов.

«Внимание! Сегодня, 12 июля, начинает работу механический ипподром на Вокзальной улице, дом № 39. Скачки, бега, тотализатор. Ипподром будет открыт ежедневно с 2-х часов дня».

– Это как понять? – уже вслух удивился я. – Или под это дело власти тоже патенты выдают? Как интересно-то.

«Смотрим дальше. Кино. Названия-то какие! „Луч смерти“, „Ураган в Техасе“, „Куртизанка на троне“. Не-не. Это сами смотрите. Что дальше? Академический театр. „Горе от ума“. Театр Пролеткульта. „Красный Октябрь“. Масштабная фантасмагория с элементами фарса…

Ага. Вот и авангардный новосибирский, про который мне старушки говорили. Мимо. Что еще? Клуб-столовая для людей искусства „Калоша“. Днем – столовая, вечером – клуб. Вино, наливки, пиво. Работаем до 2-х часов ночи. Интересно, там только для своих или со стороны можно зайти? Отметим. Ресторан „Метрополь“… Пусть идут лесом. Что дальше? Клуб-кабаре „Пьяный арлекин“. Выступает известный конферансье и куплетист Миша Сибирский. Поет певица, покорившая Москву, Париж и Вену, Наталья Ставинская. Работает буфет. Холодные и горячие закуски. Прекрасный выбор вин. М-м-м… Заманчиво. Может, туда?»

Сложил газету, достал часы, посмотрел время и задумался. Идти в подобное заведение было еще рано. Половина шестого. У меня остался еще один оставшийся пункт воскресного плана. Ломбард.

Вот только до него я не дошел, увидев на противоположной стороне улицы вывеску часовой мастерской – «Дешево. Качественно. Ремонтируем часы всех марок». Усмехнувшись наглому заявлению, перешел улицу, толкнул дверь и зашел под радостный звон колокольчика. Что меня сразу поразило при входе, так это деревянная стена за спиной мастера, на которой были прикреплены циферблаты будильников. Их там висело, наверное, с полсотни.

Самого часовщика я даже сразу не заметил из-за прилавка, пока тот сам не поднял голову. Хозяином мастерской был еврей, лет пятидесяти, худой, горбоносый. Черные кучерявые волосы окружали наметившуюся лысину.

– Молодой человек, вы таки пришли на меня посмотреть или что-то имеете по делу?

– Мое почтение. Меня невольно отвлекло ваше оригинальное оформление мастерской.

– И мое вам. М-м-м… Вы как-то правильно и странно говорите. Вы из «бывших»?

Я усмехнулся:

– Нет.

– Вы очень молоды. Тогда, может, вы из этих, из нового поколения свободных духом?

Я удивленно на него посмотрел. Вроде нормальный мужчина, а несет какую-то хрень.

– Если нет, я не настаиваю, – слегка пожал плечами часовщик. – Я буду только рад за вас.

– Кто это такие?

– О! Это сущий кошмар! Меня как-то дочь с мужем водили на вечер, посвященный свободному человеческому духу. Деревянный помост в подвале. Занавеска, размалеванная цветными кругами и квадратами. И молодые люди, выступающие с рваными строчками непонятных стихов. Ничего не хочу сказать про них плохого, но у всех этих господ-сочинителей мало того, что глаза дикие, они при этом почему-то истерически и надрывно выкрикивают свои строчки. Я был сильно расстроен, потом у меня сильно болела голова, а дочь и зять в полном восторге! Я даже в какой-то мере могу понять завиральные идеи Фимы-большевика, но эти стихи… Нет, это выше моего понимания!

– У этого Фимы фамилия не Коганович?

Часовщик от удивления привстал и подался вперед.