Косплей Сергея Юркина. Сакура-ян (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич. Страница 47

— Это важно для всей нации! — заметив, что преграда в лице упрямой службистки поддалась её напору, уверенно заявляет просительница. — СМИ обязательно об этом расскажут! Телевидение приедет сделать репортаж из «Анян»!

Упоминание о средствах массовой информации заставляет дежурную сдаться.

— Решение подобных вопросов находится вне зоны моей компетенции! — заявляет она и добавляет, берясь за трубку стационарного телефона: — Я сообщу руководству о возникшей проблеме.

Время действия: двадцать второе января, обед

Место действия: столовая исправительного учреждения «Анян».

— Что это? — удивляется БонСу, движением головы указывая на конверты, которые я приткнул рядом с подносом.

— Да так, — небрежно отвечаю я, стараясь не показывать своего удовольствия. — Организационный вопрос. Из-за моего отсутствия на церемонии награждения, — организаторы желают узнать, каким образом я хочу получить «Грэмми» и «Хьюго»?Почтой или из рук их представителей?

— Врёшь… — неверяще произносит БонСу.

Протягиваю ей конверты.

— На. — говорю. — Убедись. Правда, — там всё на английском, но, если ты им владеешь, проблем с чтением быть не должно.

Не став изображать из себя скромницу, «подруга» берёт первый же попавшийся конверт и вытаскивает из него сложенный лист бумаги. Разворачивает, начинает изучать. Девчонки, сидевшие рядом со мной, вскакивают и, оббежав стол, группируются за спиной их «предводительницы», видимо решив тоже «почитать». Но поскольку с английским они дружат слабо, то процесс «съёма информации с листа» несколько затягивается, на что реагирует одна из надзирательниц в зале.

— В чём дело? — подойдя к столу, грозно спрашивает она и требует. — Объясните причину нарушения правил приёма пищи!

— Прошу прощения, офицер, — несколько вальяжно извиняюсь я. — Из Америки прислали письмо с просьбой указать способ, каким я желаю получить награды. Девочки просто любопытствуют, как выглядят международные бумаги.

Надзиратель вытаращивается на меня. Должность у неё, на самом деле, совершенно не офицерская. Это я так, — «тонко льщу», вызывая раздражение. А они терпят и вежливо поправляют. После драки общение персонала исправительного учреждения со мной замечательно описывается двумя фразами из песни Высоцкого: «Все вдруг стали очень вежливы со мной. И тренер!»

— В столовую запрещено приносить посторонние вещи, — переведя взгляд с меня на замерших девушек и обратно, напоминает аджума.

— Я знаю правила, — каюсь в ответ. — Но я получила документы буквально только что, от госпожи НаБом в её кабинете. У меня не было возможности куда-нибудь их убрать.

«Офицер» слегка кривится.

— Положи их под поднос, — говорит она.

— «Под поднос»? — слегка деланно удивляюсь я. — Уведомления о наградах, которые в Хангук никто и никогда не получал? Мне кажется, это будет весьма к ним неуважительно.

— Прежде всего, ты — заключённая, отбывающая наказание. Всё остальное в твоей жизни следует за этим фактом!

— Я — лучшее, случившееся с Кореей за всю её историю в плане музыки, — прищурившись на собеседницу, сообщаю я. — К сожалению, для понимания этого факта у нации тупо не хватает мозгов. Но тут от меня уже ничего не зависит. Как говорится, бог чего дал — тому и рады. Могу лишь посочувствовать.

Перекрещиваю на несколько секунд взгляд с надзирательницей.

— Не стоит быть столь самоуверенной, — нарушив тишину, говорит она. — Всегда найдётся человек, который тебя в чём-то превосходит.

— Например, в поедании кимчи? Вполне возможно. Но не в музыке, — отрицательно качаю я головой. — Самая знаменитая американская музыкальная награда принадлежит мне. Больше таких людей в стране сейчас нет.

— И что из этого должно следовать?

— Пожалуй, много чего. Но для понимания этого нужна способность к связному мышлению.

— Наверное, первым в «понимании» должна быть отмена твоего наказания за дезертирство и освобождение?

— Я награждена боевой медалью «За ранение», госпожа офицер. Я уже успела пролить кровь за нацию. Что есть у вас?

— А у меня есть работа — ежедневно защищать нацию от тех, кто отбывает наказание внутри стен «Анян»! Скучное и неинтересное занятие, за которое не дают наград. Но кто-то должен это делать, чтобы на улицах было безопасно.

Секунду подумав, киваю.

— Согласна. Кто-то, действительно, должен каждый день совершать необходимые вещи, для нормального существования социума. Однако каждый сам отвечает за то, как распоряжается своею жизнью.

Опять сцепляюсь взглядом с надзирательницей.

— Всем сесть! — помолчав и не став развивать спор, командует она всё ещё находящимся на ногах девчонкам. — Продолжить приём пищи согласно установленным правилам!

— Ты такая «вежливая», — наклонившись к моему уху, шепчет БонСу, буквально две секунды спустя, как надзирательница наконец «отчаливает» от нашего столика. — Зачем ты злишь охрану?

— У меня очень доброе сердце, — невозмутимо поясняю я ситуацию. — Но очень злой язык. Я работаю над тем, чтобы сделать его тоже мягкосердечным. Мне нравится меняться. Я не злю охрану, а просто тренируюсь.

— Всё нормально? — интересуется БонСу, бросив на меня внимательный взгляд.

— Да. Единственно — сижу в тюрьме и снова ем какое-то дерьмо. А так, всё остальное — просто в ажуре!

— Похоже, тебе долго придётся работать над своим языком!

— Дорога в тысячу миль начинается всего с одного шага.

— Так что с наградами? Как будешь их получать?

Не спеша отвечать, задумчиво пережёвываю бобы. А действительно?

— Администрация может предоставить тебе на несколько дней отпуск, — говорит моя собеседница, соблазняя возможным вариантом развития событий. — Если выберешь офис американского представительства.

— Представляю ощущения, когда нужно будет снова возвращаться в «Анян», — хмыкаю я и, подцепив пластиковой вилкой немного салата из зелёных водорослей, высоко поднимаю его, чтобы тщательнее разглядеть из чего именно он состоит.

— Зато побудешь на свободе. Неужели не хочется?

Изучив свисающие с вилки зелёные нити, решаю, что выглядят они достаточно безопасно для того, чтобы отправить их в рот.

— Меня терзают смутные сомнения, — жуя, признаюсь я. — Как известно, в этом мире за всё нужно платить. После недавней драки и так пришлось пообещать не нарушать правила исправительного учреждения. Страшно подумать, чего могут потребовать за отпуск.

— Почему — «страшно»?

— Потому, что людская глупость не имеет границ.

— Говоришь, словно несущий мудрость старый странствующий монах…

— Где же ещё набираться жизненного опыта, как не в тюрьме? Сиди, мысли да копи. Вот, чуток набралось, делюсь.

— Как-то не очень похож твой опыт на собственные умозаключения, — снова иронично хмыкает моя собеседница.

— А на что же он «похож»?

— На то, что я где-то уже слышала!

— Для всего нужно время, — вздыхаю я. — Ещё и года здесь не философствовала. Вот отсижу хотя бы половину срока — «своё» и попрёт. А пока будем считать, — постигаю смысл кем-то уже сказанных истин.

— Не успеешь с этим, — убеждённо произносит БонСу. — Твой оппа собирает подписи для помилования, у тебя — крутые американские награды. Не успеешь оглянуться, как окажешься на свободе!

Хмурясь, обдумываю услышанное.

Зачем БонСу меня так в этом убеждает? И, замечу, — не в первый раз. Надеюсь, она не сексотка, разъезжающая по ушам ?

— Если не хочешь получить отпуск, то закажи доставку сюда! — предлагают мне.

— Зачем?

— Интересно посмотреть на американские награды. Скорее всего, администрация сделает из этого события торжественное мероприятие. Может, в этот день в «Анян» будет какое-нибудь праздничное меню? Бобы, действительно, уже достали!

Хм… а ведь это мысль! Вряд ли мне удастся получить под это дело отпуск, как говорит БонСу. С начала моей отсидки времени прошло совсем ещё ничего и, по всем правилам, я его никак не заработал. Плюс ещё мордобой, устроенный в столовой… Можно, конечно, попытаться выторговать для себя «исключение», размахивая премиями как флагом. Но это придётся просить, о чём-то договариваться… Совершенно нет никакого желания ныть, выпрашивая! А вот поставить всех ещё раз в неудобное положение, приняв в тюрьме фетиш-призы корейской эстрады, — это будет забавно…