Кай - Анжело Алекс. Страница 26

Девушка не решилась спросить у матери, зная, что та от страха начнет сердиться. Казалось, она не собиралась делиться секретом с дочерью, как когда-то посвятила в него ее собственная родительница.

Герда вернула книгу в тайник на крыше, а знание похоронила в своей памяти. По крайней мере, так оставалось до последней зимы. Мысли о дневнике стали появляться почти сразу после той ночи, когда она увидела Снежную Ведьму у окна Кая. Поначалу они прятались на краю сознания, но время шло, и идея обрела форму, что становилась все четче день ото дня, от разговора к разговору, от возрастающей обиды и ревности. И к концу лета она окончательно обрела над Гердой власть, а навязчивое желание притупило страх.

Шагая к лесу, Герда постоянно оглядывалась. Чтобы не привлекать внимания, вскоре она свернула на извивающуюся среди камней тропу, которая вела вдоль озера Хальштаттер. Когда изгибающийся берег и пышные кусты прикрыли ее от посторонних глаз, Герда остановилась и глубоко вдохнула, набираясь смелости.

Малервег высился перед ней. Многовековые деревья тянулись к небу. Слышалось пение птиц и треск веток – лес жил, он словно дышал вместе с ней. От этой мысли у Герды закружилась голова. Но, не оставляя себе больше времени на раздумья, она зашагала вглубь, отдаляясь от зеркальной воды. Сжимая в руке корзину, накрытую салфеткой, Герда чувствовала трение красной ленты, что плотно обхватывала ее запястье. Ей нравилось, как красный смотрится на ее коже, а этот кусок атласа украшал ее, словно драгоценный браслет.

Она шла около трети часа, прежде чем наткнулась на первое дерево бузины, уже давно прошедшее пору цветения, так что гроздья маленьких, но еще зеленых ягод успели появиться на нем. Вокруг витал терпкий сладкий аромат. Он был даже ярче запаха хвойных деревьев, которые росли здесь повсюду.

Герда сглотнула, чувствуя, как от волнения немеют ноги и холодеют руки.

В конце концов она подошла к покачивающейся ветви, которая словно призывала ее к себе. Пробормотав извинения – без них никак было нельзя, иначе вместо помощи получишь лишь возмездие, – Герда переломила ветвь.

Сжимая растение в руках, она присела, опустив корзину на землю. Откинув салфетку в сторону, из-под свертка с хлебом достала нож – мутный исцарапанный клинок тускло блеснул в ее руке. Облизав пересохшие губы, Герда вновь набрала воздух в легкие и, дрожа от напряжения, поднесла нож к открытой ладони.

Зажмурив один глаз, Герда провела лезвием – в первый раз слишком слабо, а во второй, наоборот, глубоко прорезав плоть. Тихо всхлипнув, она стиснула челюсти, видя, как кровь стекает по слегка загорелой коже, наполняя линии на ее руке, обнажая их рисунок.

Отложив нож, Герда откупорила бутыль с чистой водой и, перехватив заранее подготовленный кусок чистой ткани, сжала раненую ладонь в кулак, занося его над отломленной веточкой бузины, которая лежала перед ней на земле. Несколько алых капель сначала упало на землю, после – на зеленые листики и лишь затем на тонкую кору. Удостоверившись, что кровь попала куда надо, Герда, забыв промыть водой рану, стала обматывать ее куском ткани, неотрывно смотря на блестящие багровые капли.

«Помоги мне», – безмолвно взмолилась она, боясь, что ничего не произойдет. Лес и правда оставался безмятежен, молчалив, но не бездушен. Уже почти утратив надежду, Герда вдруг расслышала журчание реки, достаточно громкое для того, чтобы понять: раньше его не было.

На лице ее отразилось смятение. Оставив корзину и нож на земле, но схватив отломанную ветвь, Герда пошла на звук. Чем дальше она двигалась, тем меньше росло елей вокруг, тем больше света разливалось повсюду, лаская землю. Малервег изменился, выглядя совершенно иным. Тропинка впереди резко уходила вниз, и Герда остановилась на краю лощины, на дне которой тек узкий ручей, а вокруг него плотно росли деревья – молодые и старые, все увенчанные гроздьями зеленых ягод.

«Это… бузина», – прошептала Герда, затаив дыхание, прежде чем начать спуск. Подойдя к ручью, она с опаской приблизилась к деревьям.

– Что же ты медлишь? Проходи давай. – Голос – словно скрип древесины со всех сторон, слившийся воедино. В нем почти не звучало ничего человеческого – слишком сухой и в то же время гулкий, словно не принадлежащий этому миру. То, что Герда первоначально приняла за один из кустов, зашевелилось. Она поняла, что видит темный старый плащ, покрытый ветками, – листва и гроздья не зеленых, а уже черных ягод местами вырастали из тяжелой ткани.

Старуха повернулась к ней. Первым бросилась в глаза морщинистая рука, сжимающая клюку из древесного корня, которая изгибалась, как старая и толстая виноградная лоза. Лишь после внимание привлекло лицо, испещренное глубокими морщинами, как яблоко с пожухлой кожурой, и пугающие глаза с иссиня-черными радужками. Голову ее прикрывал капюшон, из-под которого виднелись седые волосы. Но самым удивительным было другое – ягоды бузины и листья местами виднелись на ее шее, вырастая прямо на коже.

Герда застыла, рассматривая престарелую женщину, а в следующую секунду ее вдруг настиг кашель – терпкий аромат ягоды был слишком силен. Он словно застревал в горле, отчего рождалось отвратительное чувство тошноты.

Без сомнения, Герда отыскала ее. Перед ней стояла Матерь Бузина.

– Дочь Лети… – сказала старуха, безошибочно определив, кто она. – Ты знаешь, почему женщины твоего рода уже несколько веков рождаются с рыжими волосами? Этот цвет ведь совсем не свойственен для ваших краев.

Договорив, она скрипуче рассмеялась.

Герда повернула голову, подцепляя свою прядь и разглядывая так, словно увидела впервые. Она никогда всерьез не задумывалась над этим, но определенно замечала странность. В Хальштатте не было никого с рыжими волосами, кроме Герды, ее матери и людей из еще одной семьи, в которой имелись обладатели как рыжего, так и черного оттенка.

Она нахмурилась.

– Когда человек взаимодействует с существами, обладающими силой, духами, такими как я, – Матерь Бузина сделала шаг к ней, и листва деревьев вокруг нее зашелестела, – остатки нашего колдовства накапливаются в его крови, оставляя след на следующих поколениях.

– Это значит, что если кто-то еще в нашем городе имеет рыжие волосы, то он тоже сталкивался с духами?

– Не обязательно он. Могли и его предки. След в крови еще остался. – Матерь протянула ладонь – кожа на ее руке выглядела суше и морщинистей, еще больше напоминая древесную кору, – и потребовала: – Ветвь. Дай мне ее.

Герда, не смея перечить, передала ветку бузины. Капли ее крови расплылись по растению, словно по воде. Даже зеленые листья изменили цвет, приобретя грязно-бордовый оттенок. Словно она пролила не несколько капель, а гораздо больше.

Старуха улыбнулась, и темные зубы – вовсе не гнилые, просто имевшие оттенок ближе к древесному, – показались Герде слишком острыми, словно принадлежали зверю, а не человекоподобному существу.

– Итак, раз ты пришла, то у тебя есть желание?

Герда кивнула, осознавая, что ее руки начинают трястись. Страх сжимал сердце, но в то же время крепнувшая уверенность в правильности своих поступков не позволяла отступить. Да и было уже поздно отступать. Только не теперь.

– Я хочу… хочу спасти своего друга. Ему угрожает опасность.

– О, ты даже не представляешь какая…

– Что? – Голос Герды дрогнул.

– Его жизнь висит на волоске. Еще немного – и оборвется. – Матерь Бузина вышла из зарослей, безжалостно расчищая клюкой землю от других растений, вспарывая почву.

– Так вы знаете Кая?

– Юношу с Осколком Зеркала разума в сердце? Не сводила с него глаз все эти годы.

– Осколком Зеркала? – Герда сглотнула. Она запуталась, совершенно ничего не понимая, но чувствуя, что наткнулась на что-то важное.

– Осколок, который спас его в младенчестве. – Взглянув на лицо Герды, старуха рассмеялась. – Неужели ты правда верила, что он сам спасся? Ни один смертный бы не выжил в том морозе. Когда сильные духи зимы беснуются, человеку не спастись.