Если бы не ты (СИ) - Верцун Дарья. Страница 13

Глава 7

Наши дни…

За прошедшую неделю стены реанимации стали мне почти родным домом. Я не вылезала из больницы. Приходила сюда каждый день, разговаривала с мамой, уговаривала её вернуться к нам, но всё без толку. Все те фильмы, где показывают, как пациент выходит из комы благодаря вниманию, вере и надежде родственников, стали ядом, отравляющим мою кровь, душу и сердце. Как тот продукт, которым ты отравился в детстве, и по прошествии двадцати лет всё так же не можешь заставить себя попробовать его заново. От них просто тошнило.

Меня стали узнавать медсёстры. Некоторые из них были очень дружелюбными, всегда справлялись и о моём самочувствии, и напоминали о том, что мой организм нуждается в пище и здоровом сне. А я часто об этом забывала. И если Марк появлялся в отделении на полчаса в день, из них проводил минут по десять в кабинете доктора, а потом уезжал обратно на работу, то я чуть ли ни сутками дежурила у маминой постели. Я не могла по-другому. Дома в одиночестве сидеть было невыносимо, а работу искать здесь было глупо, — я не собиралась задерживаться. Рано или поздно я всё равно вернусь туда, где смогла прижиться и починить свою жизнь. Я не останусь здесь. Не смогу.

Белая дверь тихонько открылась, и в палату вошёл Виталий Романович. Как всегда ухоженный, с идеально зачёсанными короткими волосами и подстриженными усами, он снял очки, сунул их в карман белого халата, и его лицо смягчилось.

— Ева, ступайте домой. Вы просидели в этой палате три часа безвылазно. Мне Римма Павловна нажаловалась.

— Мне нечего делать дома, — я поникло качнула головой. — Я буду с ней, — я который раз обвела взглядом глубоко спящую мать, и который раз всё внутри сжалось от её болезненного вида. Щёки запали, кожа стала белой-белой, как фарфор, и руки такие тонкие и безвольные, что казалось, очнись она сейчас, не сможет поднять и пушинки.

— Ладно, можете побыть здесь. Но максимум до девятнадцати часов. И при одном условии: вы сейчас спуститесь на первый этаж и что-нибудь перекусите. Желательно что-то существенное, потому что я не хочу выводить вас из состояния голодного обморока.

Хуже всего, наверное, было то, что голода я не чувствовала. Снова то самое состояние, что и три года назад. Полная отрешённость и потеря в своих переживаниях. Правда, Света на этот раз была со мной на связи двадцать четыре на семь, поэтому в сознании хотя бы осталось понимание того, что это ненормально. Так что я давилась едой через «не хочу» и ложилась спать в половине одиннадцатого потому что «так надо».

Я спустилась в буфет. Заказала очередную порцию кофе, булочку с маком и хотела было вернуться с этим набором в палату, но мгновение поразмыслив, опустилась за один из маленьких круглых столиков, стоявших по периметру помещения и принялась за еду. Ни Света, ни Марк не одобрили бы того, что даже поесть я остаюсь возле маминой кровати, не сводя бдительного взгляда с монитора медицинского оборудования, так что где-то в глубине души я собой почти гордилась. Подавить же волнение в груди не получалось. Мне казалось, что стоит мне отойти от неё — тут же случится что-то страшное.

— Можно присесть? — раздался низкий голос сверху.

Взглянув на человека, облачённого в медицинский костюм, я охнула:

— Женя!

Тот самый добрый светловолосый мальчишка из детства превратился в мужчину. Преуспел в росте, раздался в плечах, стал старше. Но взгляд оставался таким, как я помнила: искренним и слегка наивным.

— Да, это я, — он улыбнулся, и я поняла, что за все годы, что мы не виделись, он ни капли не изменился. Всё такой же большой, добрый парень с приятной улыбкой, лишь возмужал, и на щеках стала расти светлая щетина. Он присел на соседний стул, поставил перед собой стаканчик кофе и внимательно на меня посмотрел. И, наверное, увиденное его не слишком впечатлило, потому как его улыбка тут же сменилась тенью беспокойства. — Что же привело тебя сюда? Не могу сказать, что не рад тебя видеть, но лучше бы уж встретились мы в каком-нибудь другом местечке. Повеселее.

— Думаю, здесь бывает весело, — я попыталась выглядеть беззаботной, но Женя не повёлся на мой лёгкий тон, оставаясь серьёзным. Опустив плечи, я поняла, что привычная попытка избежать больной темы провалилась. Да и шутка моя была глупее некуда. — Если по сути, то в неврологии у меня мама лежит. Инсульт.

— Ого, — светлые брови сошлись на переносице, и Женя понимающе кивнул. — И как она себя чувствует?

Проглотив горький ком горечи, я пожала плечами:

— Никак. Плохо. Она в коме.

— Давно?

— Уже неделю.

Поджав губы, Женя помолчал. Наверное, в его голове пронеслось в этот миг множество мыслей, и все они были не радужными, потому что потом он только произнёс:

— Я тебе очень сочувствую. И Марку тоже.

Я наскоро кивнула, заминая тему с сочувствиями, и спросила:

— А какими судьбами здесь оказался ты? Работаешь?

— Прохожу интернатуру по физиотерапии. В этом году только поступил. Вот, приспосабливаюсь к докторским тягостям.

— Сложная работа?

Женя залпом выпил остывший кофе и отставил стаканчик на край стола.

— Сложная работа у анестезиолога — там нужно правильно рассчитать дозу препарата, чтобы усыпить человека без последствий. У хирурга. Он должен человека вылечить, а не… — он провёл большим пальцем поперёк горла, а я охнула:

— Господи, что ты такое говоришь!

Он засмеялся, и я смогла немного расслабиться. Улыбнулась.

— Видишь, ты хоть перестала быть похожей на застывшую статую. Работа у меня интересная. Если хочешь, как-нибудь можем встретиться по старой дружбе, и я тебе расскажу.

— Хорошо, — я кивнула. — Замётано.

— Замётано, — кивнул он в ответ, снова мазнув по мне пристальным взглядом, задерживаясь на наверняка усталых глазах. Я внутренне поёжилась от непрошеных домыслов, какие же мысли сейчас посетили Женьку, но я тут же запихнула их в чёртов дальний ящик сознания и закрыла на замок. Я так делала всегда, когда призраки прошлого грозились прорваться в мою нынешнюю жизнь. Я понимала, что, скорее всего, он был в курсе того, что произошло тем летом, три года назад, и я должна была относиться к этому спокойно. В конце концов, я ничего плохого не сделала. Я была не виновата…

— Ладно, Жень, — поднявшись из-за стола, я выбросила в урну пустой стакан и недоеденную булку, — мне было очень приятно с тобой пообщаться, но я должна вернуться к маме.

— Да и мне пора возвращаться к работе, — он тоже встал. — Всего хорошего, Ева.

— И тебе, — я попятилась к выходу и махнула рукой. — Пока.

Когда я вернулась на второй этаж, в отделении неврологии происходило что-то странное. Остановившись у пустовавшей стойки дежурной медсестры, я натянула на ноги бахилы и прошаркала по коридору в сторону реанимации, откуда доносились какие-то суетливые звуки и голоса. У палаты мамы столпились медсёстры. Некоторые бегали, выполняя распоряжения Виталия Романовича, некоторые что-то писали, а он сам, сокрушённо повесив голову, отложил дефибрилляторы (я и не заметила, что он держал их в руках) и глухо прорезал шум других голосов:

— Зафиксируйте время смерти — 17:32.

Осознав, что произошло, я закрыла рот рукой и горько заплакала. Монотонный писк монитора ЭКГ смешался с шумом крови в моих ушах, и превратился в приговор. Для мамы. И для меня. Теперь она была воспоминанием. Светлым, добрым и дорогим. Как и всё, что когда-то мне было дорого.

Глава 8

Пять лет назад…

— В этом году мы можем принять участие в гонках на законных основаниях, — Влад буравил взглядом Марка, вытягивая наружу ту черту характера моего брата, которую можно было назвать беспечностью. Уже битый час Влад подначивал его поучаствовать в традиционном заезде местных мотоциклистов-гонщиков, подливая масла в огонь воспоминаниями о самых ярких моментах прошлогодних гонок, а у меня кровь стыла в жилах. — Нам по восемнадцать, можно теперь не придерживаться ограничений. Подумай только: ночь, только уличные фонари освещают дорогу, гул моторов… тёлочки в обтягивающих топиках, — друг лукаво поиграл бровями.