Если бы не ты (СИ) - Верцун Дарья. Страница 22

С помощью лишней пары рук уборка на чердаке заняла гораздо меньше времени, чем я располагала. Собрав всё старьё и спустив его на первый этаж, мы вынесли все пакеты, забитые мусором, и выбросили в контейнер в самом конце улицы. Марк никак не прокомментировал мою выходку с роликами, и я склонна была думать, что он понял, почему я без лишних раздумий избавилась от них. Иначе, он обязательно бы спросил… Но он не спрашивал.

Вернувшись в дом, я готовила ужин, в то время, как Марк ненадолго скрылся в гараже. Там всё ещё стоял его мотоцикл, но почему-то брат теперь на нём почти не ездил, предпочитая четыре колеса двум.

Масло в сковороде потрескивало, и омлет приобретал аппетитную золотистую корочку, источая волшебные ароматы жареного перца, лука и томатов. Желудок заворчал в нетерпеливом предвкушении съестного. С самого начала дня у меня во рту ни крошки не было, и теперь я готова была наброситься на любую еду. Даже на полусырую. Вообще-то я редко страдала хорошим аппетитом. Чаще всего мой дневной приём пищи ограничивался одним разом. Тарелкой супа, например, или овощным рагу. Или простым салатом на худой конец. Проблемы с аппетитом у меня начались в тот момент, как три года назад меня захлестнула депрессия. Переживая трудные времена, мой организм, руководствуемый травмированной психикой, напрочь отметал все способы обеспечения жизнедеятельности. Вид и запах еды вызывал отторжение, а сон стал для меня чем-то из роли фантастики. Я могла не спать сутками, при этом всё, на что я была способна — это, периодически моргая, бессмысленно тупиться в одну точку. Если же усталость брала своё, и мне удавалось, закрыв глаза, выпасть на некоторое время из реальности, перед глазами тут же появлялось искажённое злобой и ненавистью лицо насильника. Я слышала его мерзкий сиплый голос, как будто наяву. Я буквально чувствовала грубые движения костлявых рук, срывающих с меня одежду и душащих меня… я чувствовала боль. Я с криками просыпалась, вся в холодном поту, и подолгу не могла успокоиться даже в маминых объятиях. Её утешительные слова оставались мною незамеченными. Я снова отключалась от внешнего мира, погружаясь во внутреннюю пустоту, и снова не спала ночами. Проблемы со сном и аппетитом стали проходить сами собой примерно полгода спустя после того августовского вечера. Постепенно боль ослабевала, шок медленно проходил. Как только я стала приобретать маломальское душевное равновесие, я поняла, что не могу оставаться в городе, где почти каждый человек в подробностях знал, через что я прошла, потому что многие из них были на суде. И слышали всё. Каждую грязную мелочь. Я не могла вынести того, что часть людей смотрела на меня с жалостью, а вторая часть судачила за спиной, решив, что виноватой в изнасиловании была я. Кто-то говорил, что я сама спровоцировала агрессию вызывающим поведением, а кто-то — что вызывающей одеждой.

Господи! Да я ведь никогда не давала повода подумать о себе, как о девушке лёгкого поведения, чтобы обо мне могли такое сказать. Но даже тот озвученный в суде во всеуслышание факт, что на период изнасилования я была девственницей, не изменил мнения этих подлых людишек…

Поэтому я приняла решение уехать. Я не выдержала лживых пересудов и жалостливо-участливых взглядов в мою сторону. Благо, что престарелая тётка отца, Тамара Ивановна, с пониманием отнеслась к моей беде и приняла меня в своём доме с распростёртыми объятиями. Вот у неё-то я и жила эти три года, вплоть до недавнего возвращения домой.

Сняв сковородку с плиты, я дополнила фаршированные баклажаны омлетом, и поставила на стол обе тарелки. Входная дверь хлопнула.

— М-м-м… Запахи божественные! Я вовремя, сестрёнка?

— В самый раз. Я как раз закончила готовку, так что иди мой руки и добро пожаловать к столу.

За ужином Марк негласно взял на себя роль рассказчика, делясь со мной некоторыми аспектами своей работы, которые могут быть мне интересны. Я внимала его рассказам о ныне востребованных стилях мебели на рынке и с интересом слушала о новой коллекции офисных кресел, которые в течение нескольких недель должны были появиться в первом фирменном магазине Марка и Влада «Эклектика». Эта тема мне была интересна и близка. В конце концов, когда-то я мечтала стать дизайнером, но я очень удивилась, когда Влад попросил у меня совет.

— В нашей новой линейке есть один набросок… — Марк полез в карман за телефоном. — Хочу, чтобы ты на него посмотрела, — полистав галерею, он нашёл нужное фото и развернул телефон экраном ко мне. — Наш дизайнер предлагает совместить модерн и хай-тек в этой модели. Но что-то мне оно кажется слишком вычурным.

— Классическое кресло с «ушами» и хромированная сталь. Неплохо. Но, думаю, оно будет смотреться лучше, если убрать массивные подлокотники. Тогда кресло будет выглядеть консервативнее, но не станет от этого менее креативным.

— Думаешь?

Я кивнула:

— Да. И к тому же оно не будет смотреться таким громоздким. Будет занимать меньше места не только визуально, но и реально, что всегда в приоритете при обустройстве рабочего пространства.

Я отдала телефон брату, и он, обдумывая мои слова, вперился взглядом в эскиз будущего кресла, медленно постукивая пальцем по столу.

— Ты на сто процентов права. Я обговорю это с дизайнером и с Владом. Да, нужно всего лишь внести немного изменений, и эта модель станет изюминкой новой коллекции, — Марк выдержал немую паузу и улыбнулся. — Ты умница. Скажи, а ты не думала о том, чтобы снова, к примеру, поступить в колледж?

— В какой? — затупила я. — В… наш колледж?

— Да. Ты ведь хотела стать дизайнером. У тебя для этого есть все данные: хороший вкус, фантазия, абстрактное мышление. И рисуешь хорошо.

Я тут же скисла, подавляемая внутренней тоской по несбывшейся мечте.

— Нет, — я ответила резче, чем Марк заслуживал. В конце концов, он не хотел нарочно напоминать о моей ничтожности. Просто полюбопытствовал.

— Почему твоё «нет» всегда такое категоричное? Ты не хочешь хотя бы подумать на этот счёт?

— Не хочу. Наверное, потому что жизнь ясно дала мне понять, что мои глупые, наивные мечты и планы ничего не стоят. Разрушить их проще простого. Лучше уж совсем не мечтать, чем однажды понять, насколько разбитой ты оказалась, когда их сломали. Это, как в детстве с тем песочным замком, который ты старательно строишь-строишь, а потом его топчет местный хулиган с издевательской ухмылочкой на лице. И всё. Руки опускаются.

Не знаю, почему меня именно сейчас прорвало на откровения. Возможно, просто накипела в душе обида на несправедливость судьбы. А, возможно, меня задевало непонимание брата, который постоянно пытался проявить свою заботу не в том ключе, который мне требовался. Его попытки заботиться обо мне я ощущала, как попытки манипуляции и давления. Принуждения к тому, к чему я была не готова.

— Помнится мне, в детстве ты таким хулиганам не боялась дать отпор, после чего шла и заново строила новый замок. В разы лучше, чем был тот, который сломали. Знаешь, что реально дала понять тебе жизнь? Что тебе есть, что ценить. Что рядом с тобой остались люди, действительно любящие и преданные тебе, несмотря ни на что. Что жизнь ценна! Но она может измениться или даже оборваться в любой момент. И, если тебе даётся второй шанс, нужно хвататься за него и изо всей силы карабкаться, чтобы выстроить свою жизнь так, как ты хочешь, и так, как ты того заслуживаешь. Тебе жизнь показала, что сдаваться нельзя ни при каких обстоятельствах, а ты, работая больше года со своим психологом, до сих пор не смогла понять столь очевидной вещи!

Его слова нашли отклик во мне. Они отозвались обидой на завуалированный упрёк, который читался между строками его фразы. Зря я допустила столько откровений о том, что чувствую на самом деле. Этой апатии, которую я испытывала, и страхов не смог бы понять тот, кто не пережил того, что и я. Так что и Марка я не могла винить за его непонимание.

— Ты не знаешь, что я чувствую.

— Да. Я не знаю. Потому что ты никогда не рассказывала. Засела там у тёти Томы, ото всех оградилась колючей проволокой, и пилишь ногти по утрам. Неужели, это твой предел, Ева? Неужели, это то единственное, что ты можешь?