Команда бесстрашных бойцов - Володихин Дмитрий Михайлович. Страница 38

Даня почесал лоб.

– Почему с хорошими людьми всегда случается какая-нибудь хреновина?

Немо ответил моментально:

– Известная мне статистика этого не подтверждает, генерал. Возможно, появились новые сведения, но я...

Даня махнул ему: мол, заткнись.

– Найди у Гвоздя в хозяйстве матрас, простыни и тащи сюда. Еще позови Катю.

Немо ушел. Генерал осторожно стянул с Гвоздя штаны... ох ты! давно ли парень пренебрегает трусами? Поколебавшись, он содрал бандану. В Гвоздевой мастерской на веревках, протянутых от стены к стене, сушились какие-то травы, шкурки мелкого зверья, чья-то омерзительно неземная кожа... Даня потеснил травяные веники и повесил бандану на веревку. «Пусть видит, но руками не трогает. Неровен час, удумает с головы на шею переместить свою тряпочку...»

– Что ты делаешь?! – воскликнула Катя.

– Привожу парня в порядок.

– Да разве так лечат? Ты же мучаешь его!

– Катя... Наркота – не болезнь. Это... – Даня напряг память, чтобы вспомнить фразу, услышанную им в детстве от великого мудрого отца, очень большого человека, – это порок. Человек может себя заставить удержаться от нее, но не хочет. Он себе противонаркотную хотелку специально отключает. Насколько я знаю, наркошу вылечить нельзя. И лечить его не надо. Но есть два способа выбить дурь из башки.

– Если ты продолжишь свои человеконенавистнические...

– Цыц. Способ первый: пристрелить на хрен сразу, чтоб не мучился. Это добрый способ.

– И ты задумал...

– Катя, я очень тебя уважаю, ты замечательный человек, и мы без тебя пропадем. Но сейчас заткнись, пожалуйста.

Заткнулась.

– Способ второй: не давать наркотиков ни при каких обстоятельствах.

– И что потом.

– Либо сдохнет, либо рехнется, либо выйдет свеженьким огурчиком.

Катя усмехнулась.

– Не обманывай себя, душа моя. Он опять захочет получить дозу.

– Да знаю я, знаю... Тут опять же два способа. Есть у меня один знакомый в Секретном войске. Он гипнотизер, и он нам поможет за так, – парень кой-чем обязан мне. И еще в вольной зоне, у нас тут под боком есть хороший маг, именуемый поп. Говорят, если поворожит, от пьянки и от таких дел, – он показал на дрыхнущего Гвоздя, – помогает.

– Приковывать-то зачем?

– По его же дурацкой просьбе.

Катины брови чуть было не переехали со лба на макушку.

– Полтора года назад он мне сам рассказал, как и что делать с его драгоценной персоной, если случится такая вот дребедень. Я ему: мол, шутишь, мужик. А он мне: сделай все, как я сказал, даже против моей воли, считай, я буду не в себе. Умный человек – Гвоздь. Умнее его я знал только одного человека.

– Кого?

– Моего отца. Но его я плохо помню.

Катя потопталась рядом, молча впитывая всю грязь ситуации. Глаза ее бегали, руки никак не желали успокаиваться – то Катя сцепляла пальцы замком, то сжимала их в кулаки, то совала в карманы. Весь ее жизненный опыт, вся душа ее протестовали против наручников, но ум и воля Гвоздя неизменно приводили ее в восхищение. Кто-кто, а Гвоздь не мог ошибиться. С Даней она бы еще, пожалуй, поспорила, хоть он и генерал. А с волей философа, который сейчас «не в себе», ей спорить не хотелось.

– Когда мы его освободим, Даня?

– Мы? Мы – никогда. А я сниму наручники только тогда, когда он будет в норме.

– Через неделю? Через десять дней?

Даня нахмурился. Ему казалось, что все нужное он уже сказал.

– Может, через неделю. Может, через год. А может и никогда, Катя. И я своего решения не изменю.

– Но почему?

– Он мой друг. Самый лучший друг на свете.

Катя опешила. Такой способ позаботиться о друге был... нельзя сказать, чтобы просто непонятен. Скорее, невозможен. Где тут логика? Ее логика пасовала перед Даниной железобетонностью и пряталась в дальнем темном чулане, боясь выйти и опять увидеть всю эту нелепицу.

Сцепив руки на груди, Катя расхаживала по комнате с отрешенным видом.

Немо тихо вошел, тихо подсунул матрас Гвоздю под задницу, тихо накрыл его одеялом и тихо удалился, ни слова не проронив. Иногда генерал готов был молиться на Немо.

А Катя тем временем всё вышагивала с каменным лицом.

– Стоп, Катя. Стоп, балда андреевна. Ты мне до жути нужна, и если ты не поможешь, никто не сумеет помочь.

Это, кажется, ее проняло. Она всегда была готова помочь любому, кто бы ни попросил, и генерал знал, на какую наживку клюнет рыбка Катя.

Она внимательно посмотрела на генерала. Она вышла из ступора.

«Ну вот и отлично. Включайся, без тебя я и вправду не потяну такое дело».

– Ты единственная из нас, кто может ухаживать за беспомощным человеком. День за днем. Неделя за неделей. А если понадобится, то и месяц за месяцем. Горшок, Катя. Питье, еда. Мыть-протирать, сопли подбирать, Катя. Ты справишься?

И тут Катя переменилась. Эта перемена была столь внезапной и столь разительной, что Даня растерялся. Она даже двигаться стала иначе. Минуту назад была такая дерганая, чумовая, а сейчас разом успокоилась и обрела свою обычную медлительность и плавность. Даня почувствовал, до чего же он все-таки пацан перед этой женщиной. До чего они все пацаны, и как здорово сделала жизнь, подсунув им сильную и добрую Катю.

– Ты знал, чем ущучить меня, Даня. Но я не в обиде. Знаешь, ты сам не понял наверное, как глубоко влез мне в душу, какую струну задел. Я позабочусь о Гвозде. Кругом война, Даня, дрянь, сумасшедшая жизнь. Я до того устала, ты даже наполовину почувствовать не сумеешь... Может быть, хоть от Гвоздя отогреюсь. Мне так холодно, так холодно! Мне очень холодно, Даня... В общем, ты сделал большой подарок, сам того не желая.

Она хотела добавить в самом конце слово «мальчик», но удержалась. Какой он мальчик? Он мужик, хотя ему и шестнадцати нет. Чувствует и действует грубо, как мужик. Зато и не выдаст, и собой загородит, если... в общем, тоже как мужик.

Даня подошел и молча погладил ее по руке. Муж мог бы так сделать, сын – никогда. Катя с легкой горечью подумала: «Теперь я им в мамашки уже не гожусь». А потом вспомнила последние дни и поправила себя: «Почти».

Даня деловито сказал:

– Спит – и хорошо. Чем дольше проспит, тем лучше. Так, Катя, отправь Тэйки и Немо выгружаться. Тайный въезд в подвал, который у Гвоздя раньше гаражом был вот где... – он нарисовал пальцем на ладони несколько линий и добавил пару объясняющих фраз, – передай им и иди сюда. У нас будет особенная работёнка. Совершенно особенная.

И пока Катя разъясняла остальным, как, куда и что (это отняло у нее вчетверо больше времени, чем у Дани, когда он показывал ей самой), генерал занялся поисками тряпья в Гвоздевом хозяйстве. Годились полотенца, старая одежда, грязные подштанники, чехлы, постельное белье, отработавшее свой срок... Барахлишком Гвоздь всегда был богат. Но никогда не помнил, какая вещь где лежит, и из какой кучи надо вынуть новую рубашку, дабы она не превратилась в старую, будучи ни разу не одёванной.

Даня намародерил целую гору. Вернулась Катя, и он вместе с ней решил, без каких тряпок команда вполне может обойтись. Потом долго искал ножницы и клей...

В течение часа они вдвоем обклеивали койку тряпьем. Все углы, все плоскости. Катя в самой начале поинтересовалась смыслом этой работы, и Даня с несвойственной ему застенчивостью объяснил:

– С ним будут твориться... странные вещи, Катя. Возможно, ему захочется попортить свое тело. Или... совсем... того. Ну и... он нас будет пугать... мол, самоубьюсь, гады, дайте порошочку, а то самоубьюсь. А мы... нам нельзя дать ему ни единого шанса. Даже стул не надо придвигать в койке. Еду ставить на пол, воду на пол. Лохани и горшок ему из покрышечной резины нарежем... Такие дела.

Когда они закончили, Гвоздь все еще спал.

– Напоследок поищем его поховки.

– Что?

– Ну, где он наркоту держит.

И они обыскали две комнаты. Поставили все вверх дном, не пропустили ни одной щели.

Это был траб. Совсем немного серого порошка, граммов тридцать. И это была радужная пыль, две упаковочки под одну инъекцию каждая. И еще это был Линкс-А, литровая банка, пустая на треть.