Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма. Страница 29

Не суй свой член в сумашедших.

Не позволяй им оставаться на ночь.

И определенно не позволяй им оставлять что-то, что они захотят, чтобы ты вернул на следующий день.

Крупная капля дождя падает мне на лобовое стекло, за ней другая. В конце концов, они сливаются воедино и заслоняют мне вид на идеальную задницу Авроры в этих спортивных леггинсах, пока она удаляется от моего Bugatti.

Да, и не пялься на невесту своего дяди.

Горький смешок срывается с моих губ. Это похоже на неверие.

Большой Ал — везучий ублюдок, и он даже не осознает этого. Оказывается, его последняя подружка — нечто большее, чем горячая штучка, она — нечистая совесть, запертая в подтянутом, упрямом теле. Если бы она не была такой чертовски горячей, тот факт, что она считает, что мелкое воровство и то, что она немного любит поработать ножницами, когда зла, оправдывают признание Анонимным грешникам, был бы в некотором роде очаровательным.

Я бросаю взгляд на телефонную будку напротив церкви, затем на свой сотовый на центральной консоли. Я мог найти её звонки на горячую линию в течение нескольких секунд. Это определенно помогло бы скоротать время, пока я жду, когда она выйдет, закончит с тем, что она, блять, делает в Заповеднике.

Крутя свой айфон между большим и указательным пальцами, я несколько минут обдумываю эту идею. Мой член возбуждается при мысли о том, что у меня есть что-то на неё, чем бы тривиальным это ни было, что я бы мог использовать с своих целях. Возможно, я смог бы убедить её, что искупать свои грехи лучше, чем признаваться в них.

Может быть, она позволила бы мне наказать её, перегнув через колено, стянув эти неприлично обтягивающие спортивные леггинсы и хорошенько отшлепав по заднице.

Или, может быть, я смогу добиться от неё других тривиальных признаний, запустив руку в эти золотистые кудри, которые мой дядя, кажется, так сильно ненавидит, и…

Господи, блять, Иисусе. Я стучу кулаком по рулю, пытаясь выбросить эти мысли из головы. Мой член теперь болит, напрягаясь под моими брюками, как будто я чертов школьник, который не может контролировать свои позывы.

Возьми себя в руки, Анджело. Я тридцатишестилетний мужчина, соблазняющий девушку почти вдвое моложе меня. Я не мой чертов дядя, и мне нравится думать, что я пропустил садистский ген, который есть у всех Висконти из Бухты. Для них женщины — это валюта, то, что можно покупать и продавать, обменивать на что-то. С какой гордостью Альберто рассказывал мне, что последняя в его длинной череде невест была девственницей, как будто это делает её достойной небес. Самое печальное, что на всех остальных старых ублюдков в его клубе Мажоров это произвело бы впечатление. Даже вызвало бы зависть.

Образ моего дяди, трахающегося на её крошечном теле в их первую брачную ночь, достаточно, чтобы мой стояк быстро испарился. Блять. Теперь я взвинчен по-другому. Горячее, зудящее раздражение покалывает меня под воротником, как жаропонижающая сыпь. Ещё девять лет назад я, вероятно, начал бы гражданскую войну Висконти только из-за этого чувства, но сейчас я другой.

Я больше не часть этого мира, а просто посещаю его, чтобы покончить со всеми делами.

Я не гоняюсь за острыми ощущениями от насилия и не изощряюсь в мести, которая намного серьезнее преступления. Я не взрываюсь из-за пустяка и не наношу непоправимый ущерб.

Я больше не Порочный.

Распаляясь, я снимаю пиджак и бросаю его на пассажирское сиденье. Ослабляю галстук. Несмотря на дождь, льющий как из ведра, я на пару сантиметров опускаю все окна, чтобы впустить немного холодного воздуха, а также прогнать сладкий аромат её ванильных духов. Господи, она чертовски раздражает.

Если Висконти садисты из-за того, что обращаются с женщинами как с валютой, то кем это делает меня?

Я отношусь к ним так, словно они вообще ничто.

Мокрое отверстие, в которую можно погрузить мой член. Рот для жесткого минета. Но, по крайней мере, я не притворяюсь, что они нечто большее.

На цифровых часах на моей приборной панели отсчитываются минуты. Я проверяю электронные письма от акционеров, сообщения от моих помощников в которых они спрашивают, когда я вернусь. Смотрю заметки, сделанные на собраниях, на которых я должен был председательствовать. Через мой мобильный Visconti Capital продолжает работать без меня, и мой угловой офис с видом на Гайд-парк в моей штаб-квартире в Лондоне кажется намного дальше, чем просто по другую сторону Атлантики.

Когда я вижу, как из-за деревьев показываются светлые кудри Авроры, я бросаю свой мобильник на консоль и поворачиваю ключ в замке зажигания. У неё пружинистый шаг, она практически подпрыгивает в своих заляпанных грязью кроссовках, когда переходит дорогу. Всё ещё идет дождь, и если бы я был лучшим человеком, я бы вышел со своим пиджаком, чтобы укрыть её от него.

Но я не такой. Вместо этого я наблюдаю, как капли воды делают прозрачным белый топ под её расстегнутой толстовкой, открывая очертания лифчика.

Розовый. Кружевной. Ну конечно. Бьюсь об заклад, она всегда носит нижнее бельё комплектом. На самом деле, держу пари, вся её коллекция нижнего белья такая же милая и глупая, как и её глупые грехи. Девушка не узнала бы настоящего греха, даже если бы он ударил её по лицу.

Боже, я терпеть не могу таких девушек, как она.

Когда она подходит к машине, мы встречаемся взглядами, и она замедляет шаг, чтобы остановиться. Она стоит там в свете моих фар, переминаясь с ноги на ногу, как будто только что вспомнила, что я её попутчик, и размышляет, не безопаснее ли вместо этого убежать обратно в Бухту.

Я выдерживаю три секунды, прежде чем нетерпение берет надо мной верх, и я нажимаю на гудок. Она взвизгивает, затем бормочет одно из своих дурацких птичьих слов, и я прячу ухмылку тыльной стороной ладони, когда она распахивает пассажирскую дверь и залазит внутрь.

Да, ты действительно плохая, девочка.

Шины машины визжат, когда я выворачиваю руль на полную и выруливаю обратно в направлении Бухты Дьявола.

— Твой отец Стиг с Свалки?

Я чувствую, как она замирает рядом со мной.

— Что?

Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида как раз в тот момент, когда лес исчезает за поворотом.

— Он живет в лесу. Никто не живет в этом гребаном лесу.

— Откуда тебе знать, живет ли кто-нибудь в лесу? Ты ведь не мэр Дьявольской Ямы, — она ерзает на своем месте. — Держу пари, ты даже не знаешь, кто занимает этот пост.

Ещё одна ухмылка появляется на моих губах, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы остановить её появление. Единственное плохое в этой девушке — это её колкость.

— Ты целуешь моего дядю этими губами?

— К сожалению.

Что-то мерцает у меня в животе. Что-то, чему я не хочу давать названия.

Я прочищаю горло.

— Всезнающие женщины не слишком популярны в Коза Ностре, Сорока.

— Я уже заметила, — бормочет она.

Тон её голоса побуждает меня украдкой взглянуть на нее, и я тут же жалею, что сделал это. Она смотрит прямо перед собой, мой пиджак перекинут через её колени, а её руки рассеянно поглаживают шерстяную ткань. Я забыл, что бросил его на пассажирское сиденье, и она ни о чем не упомянула, когда садилась в машину. И теперь она сидит там, используя мой, блять, пиджак в качестве одеяла, как будто это самая естественная вещь в мире.

Моя рука зависает над циферблатом обогревателя, но затем я останавливаюсь. Кладу руку обратно на руль, не переключая его вверх. Моя челюсть сжимается так сильно, что болят зубы.

— Он лесничий.

— Что?

Аврора роется в своей сумочке и достает шоколадный батончик. Она снимает обертку из фольги и, глядя на меня большими, как у лани, глазами, откусывает кусочек. Если она делает это нарочно, то это, черт возьми, работает. Я ерзаю на сиденье, чтобы остановить возбуждение моего члена.

— Мой отец. Он лесничий заповедника Дьявола. Ну, он был раньше. Сейчас он на пенсии, но всё ещё живет в домике на берегу озера.