Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Варей Мари. Страница 26

– Все хорошо? – спрашивает он. – Ты ужасно побледнела.

Не могу ответить: свело горло. «Все хорошо»? До чего же я ненавижу эти два словечка, этот вопрос, который и во французском, и в английском является чисто риторическим, который требует систематического и необдуманного «да» и который постоянно напоминает тебе: нет, все плохо, и в ближайшее время улучшений не предвидится.

Тишину разрывает громкий гудок клаксона, за которым следует резкий удар по тормозам. Саранья вскрикивает от удивления. Таксист, которого мы подрезали, возмущенно машет рукой.

– Оставь в покое зеркало заднего вида, – злится Джереми. – Мы чуть не «поцеловались» с задней машиной.

Внимание отвлекается от меня, и я снова закрываю глаза, сосредотачиваясь на прикосновении к браслету. Вспоминаю шелест воды, мокрую полосу от волны, которая схлынула обратно в океан, следы моей сестры на влажном песке, шлепанье наших ног. Мы бежим. Облизываю пересохшие губы и чувствую вкус соли и ветра. Молча прошу прощения за свое предательство. За очередное предательство. Потом вспоминаю, что сестра всегда мне все прощала, и снова вздыхаю.

Саранья тем временем с энтузиазмом рассказывает о своих сестрах.

Она очень о них заботится. Ей нравится заботиться о других, о тех, у кого никого нет, поэтому она работает в доме престарелых. Постепенно ее голос успокаивает меня.

Вопреки всему они с Джереми неплохо ладят и дополняют друг друга: Саранья говорит, Джереми слушает. И так до тех пор, пока мы не оказываемся в гипермаркете «Метро». Я уже успела прийти в себя.

Шопинг проходит хаотично. Похоже, Саранья полна решимости скупить весь магазин. Она дала каждому из нас по тележке, и меньше чем за двадцать минут ее тележка заполнена продуктами доверху. Джереми с невозмутимым видом помогает достать товары с высоких полок. Саранья уже зовет его «Джер» и фамильярно похлопывает по спине, пока он перекладывает центнеры риса в свою тележку, при этом ни на секунду не переставая говорить.

– Интересно, когда она успевает дышать, – недоумевает Джереми, наблюдая, как Саранья бежит к одной из сотрудниц, чтобы узнать, где лежит одноразовая посуда. – Мне нравятся разговорчивые люди, – задумчиво добавляет он. – Не приходится беспокоиться о том, что говорить.

Это замечание меня удивляет. Я думаю точно так же.

После того как выходим из магазина, нам требуется еще добрая четверть часа, чтобы запихнуть покупки в машину, и теперь та набита битком. Саранья хватает телефон Джереми и вбивает в навигатор адрес, ворча, что у него нет айфона, как у любого нормального человека. Ресторан родителей Сараньи «Сады Тадж-Махала» находится в Десятом округе. Мы помогаем разгрузить машину, и Саранья предлагает нам выпить по чашечке кофе. Я соглашаюсь, а Джереми вежливо отказывается:

– Мне нужно забрать дочь от ее матери.

Это простое предложение вызывает у Сараньи пулеметную очередь вопросов: сколько девочке лет, как ее зовут, Джереми с женой пока живут раздельно или уже развелись, почему развелись и так далее.

– Мне пора, – извиняется Джереми, явно желая избежать разговора на эту тему, и поворачивается ко мне. – Алиса, если тебя нужно подбросить…

– Нет-нет, все в порядке. Я поеду на метро.

– Как скажешь. Тогда хороших выходных.

Он возвращается к своей машине.

– Джереми?

Он поднимает голову и вопросительно смотрит на меня. Я впервые за все время улыбаюсь ему искренне.

– Спасибо.

– Не за что, – отвечает он.

Помогаю Саранье распаковать продукты, после чего она приглашает меня подняться к ней в студию, которая находится над рестораном. В студии царит такой ужасный беспорядок, что я чуть не падаю в обморок. Впрочем, похоже, я начинаю привыкать к причудам своей новой подруги. Благодаря ей мне не нужно огораживаться колючей проволокой. Саранья отодвигает одежду, валяющуюся на кровати, торопливо поправляет одеяло в цветочек и делает мне знак садиться.

– Располагайся!

Она тянется за упаковкой кофейных капсул, которые лежат на комоде между банкой с карандашами для макияжа и стопкой книг в мягкой обложке.

– Ты придешь на Дивали?

– Честно говоря, даже не знаю…

– О, я настаиваю! Я была бы очень рада, если бы ты пришла.

Теперь Саранья стоит на четвереньках и пытается воткнуть шнур от кофемашины в розетку, спрятанную за шкафом. Распахнутые настежь дверцы открывают взгляду горы разноцветной одежды, сложенные вопреки здравому смыслу. Саранья откапывает две побитые кружки, идет в крошечную ванную и сует под струю воды.

– Места здесь маловато, – констатирует она, перекрикивая шум воды, – но зато у меня есть какая-никакая независимость. В любом случае, с моей зарплатой невозможно снимать квартиру в Париже, а я лучше умру, чем буду жить в пригороде! Тебе нравится Париж? Ты рада, что приехала? Тебе нужен сахар?

Саранья наконец протягивает мне кофе. Я ожидаю, что она продолжит говорить, как обычно не дожидаясь ответа, но она подносит свою чашку к губам и выжидающе смотрит на меня большими глазами олененка Бэмби.

– Моя мать была француженкой, – помолчав, говорю я и дую на кофе, – поэтому я всегда мечтала увидеть Париж. Читала путеводители, копила деньги, чтобы купить билет… Но я думала, что приеду сюда при других обстоятельствах. Более… радужных. Если вкратце, то… я думала, что у меня есть все время в мире, а когда поняла, что заблуждаюсь, было уже слишком поздно.

Нахмурившись, Саранья отпивает глоток.

– Знаешь, за время работы с моими старичками и старушками я поняла две важные вещи. Первая: люди зачастую ломают голову над проблемами, о которых через год даже не вспомнят, поэтому можно сказать, что в масштабах жизни все проблемы – сущая ерунда. Вторая: не всем выпадает удача дожить до старости, поэтому если хочешь что-то сделать, не жди и не откладывай, а делай сейчас. Никогда не знаешь, когда все закончится.

Не сдержавшись, беру с кровати смятый в комок свитер и аккуратно складываю.

– Хочешь, я помогу тебе убраться? Честно говоря, меня немного напрягает этот беспорядок.

Саранья заливается звонким смехом.

– Если это доставит тебе удовольствие, то вперед!

Ставлю кофе в сторону, начинаю складывать и убирать разбросанное вокруг белье, заправляю постель, раскладываю книги, валяющиеся на прикроватной тумбочке, и поднимаю разбросанные по ковру туфли. Саранья лениво поддерживает светскую беседу, а потом в какой-то момент оборачивается и пристально смотрит на меня. Ее подведенные глаза кажутся почти черными.

– Алиса, я хотела извиниться. Прости, что спросила о братьях и сестрах, мне нет оправдания. Анджела предупреждала, что ты потеряла сестру…

Не отвечаю, потрясенная до глубины души. Мне плевать, что Саранья в курсе моего вранья, но я чувствую себя преданной из-за того, что Анджела рассказала ей о моей жизни.

– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение или расстраивать напоминанием о плохом, – продолжает Саранья. – Я часто говорю не подумав.

Она дружелюбно улыбается, но выглядит взволнованной. Я на нее не обижаюсь, однако все равно торопливо начинаю собираться.

– Ничего страшного. Я… Я только что вспомнила… У меня дела, мне нужно идти.

Саранья провожает меня до дверей. Я знаю, что ей искренне жаль, но не хочу продолжать этот разговор, не хочу, чтобы мы копались в подробностях моей прошлой жизни. На самом пороге она, словно что-то вспомнив, спрашивает:

– Кстати, можешь дать мне номер Джереми?

– О… Да, конечно. Без проблем.

Достаю телефон и нахожу то единственное сообщение, которое прислал мне Джереми. Диктую номер Саранье, после чего та шлет мне воздушный поцелуй и закрывает за мной дверь.

Решаю пойти домой пешком. День клонится к вечеру. Неторопливо прогуливаюсь по парижским улочкам, вдыхая запах теплых каштанов, заглядывая в магазин, чтобы кое-что купить, а потом позволяя себе соблазниться аппетитной малиновой тарталеткой, которая красуется на витрине кондитерской. Впервые за долгое время у меня выдался хороший день, однако предательство Анджелы оставило во рту горький привкус. Как она могла рассказать Саранье подробности моей личной жизни и даже не упомянуть об этом? Она ведь так хорошо меня знает! Решаю написать ей и прояснить ситуацию.