Рыцарь-разбойник - Конофальский Борис. Страница 10

Наконец все расселись, и Волков стал разговаривать с дочерью графа. И опять заметил, что она неглупа, хотя очень своенравна. Девушка с удовольствием смеялась его шуткам, Бригитт тоже, хотя намного скромнее. Особенно им нравилось, когда он шутил над важным видом господ рыцарей, что один за другим с людьми своими выходили, чтобы пройти пред маршалом и гауптманами.

И все было бы хорошо, только вот жарко Волкову оказалось в доспехах да еще в фальтроке поверх них. Хорошо, что лакеи разносили разбавленное вино с ледяной крошкой. И хорошо, что не стал он под доспех надевать стеганку, а надел их прямо на рубаху. Не на войну же шел. Впрочем, ничего, ему было не привыкать: на службе в гвардии иногда он часами стоял на солнце в доспехе и не помер.

Сидеть пришлось недолго: смотр перевалил уже за середину, за Волковым не так уж много господ было. Из тех, что он увидал, все оказались неплохи. Кавалер за шутками с дамами заметил, что только с этого графства можно собрать не менее тысячи хороших бойцов.

Протрубили трубы, оповещая о конце смотра. Герольд прокричал, что завтра на заре начнется второй день турнира, где и встретятся все те, кто сегодня одержал победу, и попросил гостей расходиться.

– Кавалер, друг мой, – остановил Волкова граф, когда все покидали ложи, – не убегайте, скажите, осчастливите ли вы меня?

– Чем же, господин граф? – удивился Волков.

– Маршал, – продолжал граф, обращаясь уже не к Волкову, – вы представить себе не можете, какой бриллиант хранит этот счастливец.

– Какой же? – продолжал не понимать кавалер.

– Да про сестру я говорю про вашу, про Брунхильду! – Граф молитвенно сложил руки и поглядел на небо. – Ах, вот поистине ангельская красота, вы не поверите, маршал, она сочетает в себе силу и жизненность простой крестьянки и благороднейшую красоту прекрасной девы. Жизнь, жизнь так и струится из нее!

Тут граф был прав, Волков тоже так считал, только не высказался бы так изящно.

– Так привезли вы свою сестру? – полюбопытствовал маршал.

– Да, господа, привез, – подтвердил кавалер.

– Так отчего же она не была с нами в ложе? – негодовал граф.

– Она охраняла мой шатер! – спокойно и с улыбкой ответил кавалер.

– Варвар! Дикарь! – закричал граф. – Немедля ее ко мне во дворец, я буду танцевать с ней.

– И я, если она действительно так прекрасна, – добавил маршал.

– Хорошо, но первые танцы она уже обещала, – усмехнулся Волков.

– Обещала? Да кому же? – неистовствовал фон Мален.

– Каким-то трем юнцам.

– Имена, вспомните их имена, я велю не пускать этих мерзавцев во дворец! – притворно злился граф, и все господа, стоявшие рядом и слышавшие их разговор, смеялись.

И Волков смеялся. Так же, как и эти господа. Он вдруг поймал себя на мысли, что они не отличают его от себя, принимают его за такого же. Да, он стал таким же, как они, и ни один из них не вздумает этого оспаривать. Он был им ровней. Он мог шутить с графом! С графом! С господином целой земли. Он запросто говорил с первым маршалом курфюрста, большого сеньора. Раньше, пять лет назад, Волков мог только кланяться таким вельможам и выполнять их приказы даже ценой своей жизни. А теперь этот маршал стоит и с улыбкой рассуждает об очереди на танец с «сестрой» кавалера:

– Скорее скачите за Брунхильдой, кавалер! Нам не терпится видеть вашу сестру.

Волков поклонился:

– Загоню коня, но доставлю ее вам, господа, к первому танцу.

Все присутствующие опять смеялись, но этот смех не был обидным, они смеялись не над ним, а над его шуткой.

Что ни говори, а над человеком, который может поставить под руку свою восемьдесят добрых людей, не сильно и посмеешься. А вот шутки его всегда станут казаться смешными.

Зал обеденный оказался огромен, у герцога де Приньи и то такого зала не было. Нет, не беден был граф, не беден. Столы стояли так, что граф фон Мален, сидевший в центре, видел всех людей, находившихся в зале. А гостей собралось под сотню. Два десятка лакеев едва успевали носить кушанья и разливать вина.

Жареные поросята, печенные с травами бараны, голуби и вальдшнепы, пироги, пироги, пироги. Волков уже не считал, сколько их. Оленьи паштеты, паштеты из гусиных печенок, томленые кабаньи ноги, зайцы и куропатки… И ко всему этому соусы: и белые, и красные, и острые, и винные, и с чесноком, и из сливок. Подавали также пять видов вин: красное двух урожаев, белое, херес и портвейн. Самое плохое из этих вин было изысканней, чем то, что покупал себе Волков. А потом принесли фрукты и сладости. Кавалер не ел апельсинов и гранатов с тех самых пор, как подался с юга в гвардию.

Он почти не разговаривал, в основном слушал, что говорит Элеонора Августа. Она, кажется, знала всех людей, что находились в зале, молодая женщина была умна и остра на язык. Она рассказала обо всех гостях. Ну, конечно, о тех, что были достойны ее внимания. Кавалер разглядывал присутствующих и вдруг с тоской понял, что оказался, кажется, единственным, кто нацепил на себя серебряную цепь. У остальных цепи были либо золотые, либо их не имелось вовсе.

Он уже подумывал, как бы снять ее тайком между переменами блюд. Уж больно часто люди посматривали на него. Не из-за этой ли простой цепи, которую носят, возможно, одни бедные провинциалы. Или, может, смотрели на Волкова по другому поводу. Может, потому что по правую руку от графа сидел старый епископ Малена, отец Теодор, а по левую руку графа оказался вовсе не его гость, не первый маршал его высочества и не сын его, молодой граф фон Мален, а девица Брунхильда Фолькоф. Вот и хотели все господа графства знать, кто они – эти брат и сестра? Отчего им такая милость? Почему девица сидит рядом с графом? Потому что у брата ее самый сильный отряд в графстве или оттого, что она самая красивая в графстве женщина?

И тут на балконе заиграла музыка, и это были не тихие лютни, что и так играли во время обеда, а настоящий оркестр. Он стал играть громко и призывно.

– Ну, наконец-то! – воскликнула Элеонора Августа, отодвигая от себя чашку с фруктами, залитыми медом и присыпанными льдом. – Танцы! Бал, господа! Хватит есть!

Лакей кинулся отодвигать ей стул, и Волков тоже стал вставать. Вставал, видимо, неуклюже, и дочь графа это заметила:

– Ах да, вы, наверное, танцевать не станете?

– Думаю, что это удовольствие мне недоступно, – с сожалением улыбнулся Волков. – Но я буду смотреть, как танцуете вы.

Тут женщина подняла призывно руку и крикнула:

– Барон, барон, идите ко мне!

Высокий человек увидал ее и с улыбкой двинулся к ним. Это был великолепно одетый господин, совсем еще не старый, не достигший и тридцати, высокий, едва ли не выше Волкова, цепь его украшала золотая. Он подошел, учтиво кланяясь и улыбаясь. И сначала Волкову он не понравился. Ну, всем был хорош этот барон. Просто записной красавец.

– Вы знакомы, господа? – спросила Элеонора.

– Не имел чести, хотя много слышал о вас, господин Эшбахт, – учтиво улыбнулся барон.

– Кавалер, это ваш сосед, кажется… Я права, барон?

– Да, наши владения граничат, – кивнул красавец.

– Да. Значит, вы соседи, это кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт, – продолжала дочь графа. – А это Адольф Фридрих Баль, барон фон Дениц. – И, чуть понизив голос, добавила: – Не ссорьтесь с ним, он лучший рыцарь нашего графства.

– А вы, кавалер, выезжаете к барьеру? – поинтересовался барон.

– К сожалению, нет, – ответил Волков.

– Ах, простите мою бестактность, я совсем забыл, мне говорили о ваших ранах. – Барон положил руку ему на плечо. – Я забыл, что вы получали свои раны в настоящих делах, конечно, вам не до глупых забав богатых повес. – Кавалер не нашелся, что ответить, он не понимал, говорит барон с сарказмом или искренне, а барон продолжал: – Кстати, у вас редкая цепь.

Волков уже ожидал, что вот теперь-то и начнутся шуточки насчет его серебряной цепи. Он жалел, что не снял ее.

– В этом зале всего две такие цепи, – рассказывал фон Дениц. – Одна у вас, а другая у гауптмана Линкера. Гауптман получил ее от герцога за оборону Клюнебурга. Он просидел там в осаде полтора года, отразив девять штурмов еретиков. А вы за что получили такую цепь?