Сотворение света - Шваб Виктория. Страница 14
И вот свершилось.
Осарон улыбнулся, и речные воды затрепетали. Засмеялся, и воздух пришел в движение. Потянулся, и мир заходил ходуном.
Этот мир был ему рад.
Этот мир хотел перемен.
Этот мир знал, глубоко-глубоко внутри, что может достичь большего.
И шептал ему: твори, твори, твори!
Этот мир пылал обещаниями. Его мир тоже когда-то пылал, но потом сгорел дотла. Но тогда он был совсем молодым богом, жаждал дарить, жаждал любви.
А теперь стал умнее.
Из людей не получаются хорошие правители. Они дети, слуги, подданные, рабы, еда, корм. Они должны знать свое место. А у него есть свое. Он станет тем богом, какой им нужен, и они будут любить его за это. А как – он их научит.
Он будет дарить им силу. Ровно столько, чтобы привязать их к себе. Даст почувствовать, каким может стать их мир. Какими могут стать они сами. Он будет сплетаться с ними, растворяться в них, получать он них силу, магию, потенциал, будет расти на нем, и они поделятся с ним легко и охотно, по доброй воле, потому что он будет принадлежать им, а они будут принадлежать ему, и вместе они достигнут необычайных высот.
«Я – милосердие», – шептал он им в уши.
«Я – сила».
«Я король».
«Я бог».
«Преклоните колена».
И по всему этому городу – его новому городу – люди опускались на колени.
Встать на колени – это же так просто. Надо всего лишь поддаться гравитации, и твой вес сам увлечет тебя вниз. Только не мешай ему. Почти все они сделали это по доброй воле, он ощущал их покорность.
А те, кто не согласен, те, кто отказывается…
Им нет места в новом царстве Осарона.
С ними разговор будет коротким.
«Дважды выпьем за добрый ветер!
Трижды выпьем за дам прекрасных!
За доброе море – четырежды сдвинем бокалы!»
Последние слова утонули в грохоте стаканов по дощатым столам, в плеске хмельного эля.
– Разве оно так поется? – вопросил Васри, прислоняясь головой к стене. – Мне казалось, дважды – там за добрый эль, а не за ветер.
– Без ветра морских песен не бывает, – сказал Тав.
– Это без эля морских песен не бывает, – возразил Васри не очень внятно – Ленос так и не понял, было это нарочно или просто потому, что моряк – как, впрочем, и вся команда – был изрядно навеселе.
Точнее, вся команда, кроме Леноса. Он никогда этим делом не увлекался, потому что ему не нравилось, когда в голове все путается, а потом много дней маешься похмельем. Но никто не обращал внимания, пьет он или нет, главное – чтобы при каждом тосте у него в руке был бокал. А это он соблюдал исправно. Держал в руке бокал, когда команда выпила за Алукарда Эмери, своего капитана, победителя Эссен Таш. Они повторяли это каждые полчаса или около того, пока он со счету не сбился.
Турнир уже закончился, и вымпелы стояли на столах, промокшие от эля. Серебристо-синее пламя на знамени Алукарда становилось все мутнее.
Их блистательный капитан давно ушел – наверное, пил за свое здоровье на балу победителей. Если прислушаться, сквозь гам толпы в «Блуждающей дороге» Ленос различал далекое эхо фейерверков.
Утром состоится торжественный парад, праздники продолжатся (для тех, кто сможет стоять на ногах), а сегодня дворец отдан победителям, а таверны – всем остальным.
– Не видали Бард? – спросил Тав.
Ленос огляделся. Он не видел ее с тех пор, как бокалы подняли в первый раз. Команда подшучивала над ним за то, что он всегда был рядом с ней, говорили, что он ее побаивается и что пытается за ней ухаживать. Может, он и впрямь боялся, немного, но это была скорее разумная осторожность. Ленос боялся Лайлу, как кролик боится собак.
Как смертный боится молнии.
Внезапно его пробрала холодная дрожь.
Он всегда хорошо чувствовал равновесие. Мог бы и жрецом стать, если бы лучше владел магией. Знал, когда дела идут как надо – это было чудесно, как теплое солнышко холодным днем. Знал, когда появляется авен, такой, как Лайла, с ее загадочным прошлым и еще более загадочными способностями. И знал, когда что-то идет не так.
И вот сейчас всё шло совсем не так, как надо.
Чтобы успокоить нервы, Ленос сделал глоток эля – на янтарной поверхности мелькнуло его хмурое отражение – и поднялся на ноги. Первый помощник на «Шпиле» встретился с ним взглядом и тоже встал. Стросс знал о его предчувствиях и, в отличие от остальных, не считал его чудаком. Стросс ему верил. Или, по крайней мере, не выказывал недоверия в открытую.
Ленос прошел по залу, как в тумане. Всё то же странное чувство, ощущение неправильности, тянуло его за собой, как на канате. Когда он был на полпути к двери, от окна донесся первый крик.
– Смотрите! Там, на реке, что-то есть!
– Ну да, – буркнул Тав. – Большие арены. Они там уже неделю.
Но Ленос упрямо шел к выходу. За ним по пятам шагал Стросс. Он распахнул дверь, и даже порыв холодного ветра его не остановил.
На улицах было меньше народу, чем обычно, но кое-где из окон уже высовывались головы.
Ленос свернул за угол и увидел край ночного рынка. Люди стягивались к речному берегу, словно плохо привязанный груз на корабле.
С колотящимся сердцем Ленос протолкнулся поближе. Его худощавая фигура легко просачивалась там, где могучий Стросс застревал и мешкал. Впереди сияло алое зарево Айла, и вдруг…
Ленос застыл как вкопанный.
По воде растекалось, как нефть, огромное пятно. Черное, блестящее, неправильное. Темнота подползла к берегу, выжгла сухую зимнюю траву, выплеснулась на каменную мостовую. Волна за волной оставляли на земле черные мерцающие полосы.
От этого зрелища у Леноса подкосились ноги, странная сила потянула его вниз, и он невольно шагнул вперед, но потом усилием воли оторвал взгляд от воды, велел себе остановиться.
Справа от него кто-то ковылял к берегу реки. Ленос хотел поймать его за рукав, но человек уже прошел мимо, а следом бежала женщина. Повсюду, куда ни глянь, толпу раздирали две силы: одна вселяла страх, и люди пятились прочь, другая тащила к реке. У Леноса не хватало сил уйти, он мог только стоять и сопротивляться.
Человек, только что пробежавший мимо Леноса, дошел до реки.
– Стой! – крикнул ему стражник, но несчастный опустился на колени, протянул руку к речной воде. Река в ответ сама потянулась к нему: навстречу вынырнула рука, сотканная из черной воды, схватила беднягу и потащила вниз.
Люди закричали. Потом раздался плеск, мгновение борьбы, и человек скрылся под водой. Толпа отпрянула. Маслянистый блеск разгладился, словно река ждала, что тело всплывет на поверхность.
– Отойдите! – требовал другой стражник, проталкиваясь вперед.
Он был почти у реки, когда человек появился. Стражник в ужасе отпрянул. А утопленник медленно поднялся из воды. Он не хватал воздух ртом, не вырывался из черной хватки, а шел спокойно и неторопливо, как будто вставал из ванны. По толпе пробежал шепоток. Человек вышел на берег, не обращая внимания на то, что с одежды струится вода. Капли, стекавшие с рук, казались чистыми и прозрачными, но, коснувшись камней, мерцали и двигались, как живые.
На плечо Леноса легла суровая рука Стросса, но он не мог оторвать взгляда от человека на берегу. В нем что-то было не так. Очень сильно не так. В глазах, будто клубы дыма, кружились тени, а вены на смуглой коже стали черными. Но больше всего пугала Леноса застывшая, разверстая улыбка.
Человек распростер руки, с которых струилась вода, и провозгласил:
– Вот пришел король!
Он откинул голову и захохотал. По берегам вокруг него карабкалась тьма. Щупальца черного тумана расползались, как жадные пальцы. В толпе вспыхнула паника. Те, кто видел ужасное зрелище, бросились врассыпную, но задние ряды преграждали им дорогу. Ленос обернулся, ища Стросса, но того не было видно. На берегу опять раздался крик.
Где-то вдалеке послышались те же слова, сначала женскими устами, потом детскими:
– Вот пришел король!
– Вот пришел король!