Ночь для двоих - Томас Шерри. Страница 48

— Понимаешь, — взволнованно сказала леди Кингсли при встрече утром, — я думаю, он вот как вынуждал торговцев расстаться с деньгами. Вначале он даже не думал о вымогательстве, а просто хотел убедиться, что искусственные алмазы действительно неотличимы от натуральных. Когда же синтез искусственных алмазов не удался, он проанализировал ответы, которые получил. Некоторые из них оказались небрежно написанными и оставляли впечатление, что торговец не имеет ничего против торговли искусственными алмазами. Наш герой, всегда имевший криминальные наклонности, решил связаться с большим числом людей, занимающихся добыванием алмазов. Полученные ответы он разделил на две части. Авторы тех из них, которые содержали не слишком осторожные выражения, стали его мишенями.

Но для Вира самая важная часть загадки осталась неразгаданной. Он хотел знать настоящее имя человека, выдававшего себя за Эдмунда Дугласа. Пока Фредди и Анжелика не упомянули о собственном расследовании, он и не думал заходить с этой стороны. Теперь ему хотелось дать самому себе пощечину за то, что упустил такой очевидный и важный ключ к разгадке.

Иногда лучше быть удачливым, чем умным.

Киприани было семьдесят пять лет. Он жил в большой квартире в Кенсингтоне. Вир ожидал увидеть лавку антиквара, но Киприани оказался безжалостным хранителем собственной коллекции. В гостиной, где он принял гостей, висели картины Грёза и Брейгеля. И все.

Анжелика подробно описала картину, которую запомнила в доме викария. Киприани слушал ее со всем вниманием.

— Помню, я купил ее у молодого человека весной семидесятого.

Тридцать семь лет назад.

— Он был художником? — спросила Анжелика.

— Он утверждал, что картину ему подарили. Но, судя по его нервозности, которую он не мог скрыть, пока я осматривал картину, я бы сказал, что именно он написал ее. Да и инициалы художника на полотне совпадали с его инициалами.

Вир надеялся, что на его лице читается скука, а не восторг. Еще он надеялся, что Фредди или Анжелике хватит сообразительности поинтересоваться именем художника.

— Как его звали? — спросил Фредди.

— Джордж Каррадерз.

Джордж Каррадерз. Конечно, это мог быть псевдоним. Но, по крайней мере, есть с чего начать.

— Вы когда-нибудь еще встречались с ним или с его картинами?

Киприани покачал головой:

— Полагаю, что нет. А жаль. Молодой человек, вне всяких сомнений, был талантлив. Обладая желанием и имея хорошего наставника, он мог бы многого достичь.

О Джордже Каррадерзе было уже все сказано, и Анжелика и Фредди заговорили со стариком о последних событиях в области искусства. От Вира не укрылось, какие взгляды они бросали друг на друга. Ему оставалось только надеяться, что он не помешал их первому любовному свиданию.

Он мысленно улыбнулся. Маркиз всегда желал счастья младшему брату, причем не только ради него, но и ради себя. Ему тоже хотелось оставить после себя что-то на земле. Пусть даже потомство Фредди.

Вир вспомнил, как смотрела на него супруга — тогда на реке Дарт, как будто у него было полно возможностей. Как будто у них было много возможностей.

Но он уже все решил. Пора бы ей понять.

Когда они встали, чтобы попрощаться с Киприани, Вир вспомнил, что есть еще один вопрос, который никто не удосужился задать.

Пришлось сделать это самому.

—Мистер Киприани, а тот молодой художник говорил, почему он продает картину?

— Да,— ответил Киприани. — Он сказал, что собирает деньги для поездки в Южную Африку.

Глава 17

Кровать Анжелики была застелена малиновым итальянским шелком. На нем бесстыдно раскинулась обнаженная хозяйка дома. Часть существа Фредди приказывала ему отвести глаза, а еще лучше — отвернуться. Но другая часть, взявшая верх, велела ему протянуть руку и еще раз приласкать совершенные груди.

— Это было здорово,— сообщила Анжелика.

Его щеки порозовели. Наклонившись, Фредди коснулся губами ее губ.

— Все это следовало сказать мне.

Как, интересно?

— Могу я сделать признание? — неуверенно спросил он.

— Хм. Ты никогда не делал никаких признаний. Приступай немедленно.

— Меня не слишком интересовало происхождение картины с ангелом.

— Нет? — Удивление Анжелики было не наигранным.

— Твоя старинная подруга хочет, чтобы ты нарисовал ее обнаженной. Ты испытываешь адское искушение, но не знаешь, как сказать «да». Разве не резонно найти какое-нибудь правдоподобное задание и для нее, чтобы можно было говорить об обмене любезностями?

Анжелика села, прикрыв грудь малиновым шелком.

— Фредди! Я и не думала, что ты такой коварный!

Фредди отвел глаза.

— Я и не коварный, по крайней мере, как правило. Просто мне не хотелось, чтобы мои желания были совершенно очевидными.

Она легонько ударила его по руке.

— Ты гений маскировки. Не выдал себя ни словом, ни намеком! Я уже отчаялась, решив, что ты никогда не обратишь на меня внимание.

— Ты могла просто сказать мне все, что хотела.

— Если бы могла, я бы сделала это десять лет назад. — Она поцеловала то место, по которому ударила! — Думаю, даже лучше, что я этого не сделала. Ты всегда считал меня лишенной всяческой женственности.

— Это неправда. Точнее будет сказать: я никогда не видел в тебе женщину. Ты всегда была — ну и есть, конечно — моей стариной подругой. Тебе не нужны были грудь и ягодицы, чтобы иметь для меня значение.

— Полагаю, моя грудь и мои ягодицы с этим не согласятся.

Фредди улыбнулся.

Анжелика придвинулась к нему ближе.

— Ты считал, что я тебя слишком часто критикую? Или указываю, как надо поступить?

— Нет, дело не в этом. Это отец слишком часто меня критиковал. Ему доставляло удовольствие унижать меня. А я никогда не мог дать ему достойный отпор, как Пенни. Твои предложения всегда имели основанием искренний интерес ко мне. И наша дружба не зависела от того, сделаю я, как ты сказала, или нет. Ты давала совет, а я мог следовать ему или нет.

— Хорошо, — улыбнулась Анжелика.

Фредди явно колебался.

Анжелика смотрела на него и ждала.

— Ты что-то еще хочешь сказать? — наконец спросила она, так и не дождавшись продолжения. — Ну давай же, я хочу знать все.

Он уже и забыл, как хорошо она его знает.

— Было время, когда я считал тебя слишком честолюбивой для меня. Ты постоянно твердила, что я должен рисовать быстрее, выставляться, создать большой запас картин.

— Ах, вот ты о чем. Это было, когда я отчаянно ревновала тебя к леди Тремейн. Я хотела дать тебе понять, что она далека от искусства, в то время как я — настоящий эксперт.

Он действительно был слеп. Ему ни разу не пришло в голову, что ее, по-видимому, неистовое желание подтолкнуть его к известности в художественном мире как-то связано с сердечными тайнами.

Фредди накрутил на палец ее шелковистый локон. Похоже, он ошибся при подборе красок. Волосы Анжелики отливали еще и рыжиной.

— Перед тем как леди Тремейн уехала в Америку, она хотела, чтобы я утешился в твоих объятиях. Но когда ты пришла меня утешить, я тебя почти что выгнал.

— Я не виню тебя. Сама виновата. Проявила несдержанность.

— Когда ты неожиданно вышла замуж за Каналетто, меня постоянно мучила мысль, что твое решение было спровоцировано моим поведением в тот день. Знала бы ты, как я об этом сожалел.

Анжелика встряхнула головой.

— Моя неспособность справиться с разочарованием, не делая глупостей, не твоя вина. Это мой недостаток. Кстати, в то время я твердо решила, что даже если ты дашь мне от ворот поворот, не стану делать никаких глупостей — например, не пересплю с Пенни, чтобы утешить оскорбленное самолюбие.

— Пенни был бы травмирован. Он считает тебя сестрой.

— Я тоже была бы травмирована, — фыркнула Анжелика.

Она начала машинально крутить в пальцах маленькую картинку в рамке, стоявшую на ее ночном столике. Фредди увидел, что это карандашный набросок ее лица, который он сделал много лет назад и подарил ей. Живший в Анжелике художественный критик должен был найти в этом простеньком наброске слишком много дефектов в композиции и технике исполнения. Только искренности там было с лихвой.