Ночь для двоих - Томас Шерри. Страница 49

Фредди всегда любил эту женщину и думал о ней, но теперь его сердце было настолько переполнено нежностью, что это граничило с болью.

— Я так рад, что ты вернулась, — сказал он и погладил ее по щеке.

— Я тоже, — ответила Анжелика и посмотрела ему прямо в глаза. — Я тоже.

Было уже очень поздно, а ее супруг все еще не вернулся из Лондона.

Элиссанда лежала без сна в полной темноте, устремив взгляд в потолок, который не могла видеть, и думала о своей первой встрече с Виром. Она отчетливо помнила каждую деталь: в чем он был одет, как солнце отражалось от его запонок, теплую улыбку, обращенную к брату.

Если бы только они встретились неделей позже, когда ей больше не надо было никого заманивать в ловушку! Тогда все могло бы сложиться иначе.

Но она заманила его в капкан. И это ему не понравилось. И если он не станет разговаривать с ней и заниматься любовью, она навсегда останутся чужими в этом браке.

Дверь, соединявшая их комнаты, открылась. Он был дома. Он стоял на пороге. Ему оставалось сделать всего лишь шаг, чтобы войти в ее комнату.

Элиссанду охватило волнение, граничащее с паникой. Отчаянно заколотилось сердце. Ей пришлось прикусить губу, чтобы дыхание не казалось таким громким.

Ей следует вести себя тихо. Тогда муж подумает, что она спит. Возможно, тогда он подойдет к ней. Дотронется до нее. А там, кто знает, может быть, она когда-нибудь получить прощение.

Как же ей хотелось, чтобы он оказался рядом, пожелал найти утешение в ее объятиях!

Но дверь тихо затворилась. Он предпочел одиночество.

Старинные напольные часы пробили три. Металлический звон растревожил ночную тишину.

Почему-то всегда было три часа.

Он бежал. Чернильно-темный коридор казался бесконечным. Что-то ударило его по ноге. Он вскрикнул от боли и споткнулся. Но он должен бежать. Он обязан догнать маму и предупредить о смертельной опасности.

Вот и зал. На его другом конце начинается лестница. Он почти успел. Он спасет ее, не даст упасть.

Он еще раз споткнулся, сильно заболело колено. Прихрамывая, побежал дальше.

Однако когда он добрался до последней ступеньки, она уже была там. Под ее головой расплылась лужа крови, такая же красная, как ее платье и рубины на груди.

Он закричал. Ну почему он снова не смог ее спасти? Почем он каждый раз опаздывает?

Кто-то позвал его по имени. Кто-то потряс его за плечи. Наверное, это человек, убивший маму. Он изо всех сил оттолкнул этого человека.

— Пенни, что с тобой? — воскликнул женский голос. — Ты в порядке?

Нет, он не в порядке и никогда больше не будет в порядке.

— Пенни, прекрати, ты делаешь мне больно.

Почему бы и нет? Сейчас в самый раз сделать кому-то больно.

— Пенни, пожалуйста!

Он открыл глаза, тяжело дыша, словно убегал от демонов ада. В комнате было темно, как и в его сне. Он попытался что-то сказать, но голос пока еще не повиновался ему.

— Все в порядке, — наконец просипел он тому, кто сидел на краю постели. Этот человек был мягким и теплым, от него пахло медом и розами. — Мне приснился кошмар.

Женщина рядом с ним ласково погладила его по лицу, взъерошила волосы.

— Это всего лишь плохой сон, — повторила она. — Не бойся.

Что за нелепость! Он ничего не боится.

Она поцеловала его в уголок рта.

— Я здесь, с тобой. Все хорошо. Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Он был большим, сильным и умным. Ему не нужен был никто для защиты от таких эфемерных врагов, как сны.

Она обняла его и принялась укачивать, как ребенка.

— У меня тоже бывают кошмары. Иногда мне снится, что я Прометей, навсегда прикованный к скале цепью. Я в страхе просыпаюсь и больше не могу уснуть. И тогда я представляю себя на Капри. На далеком красивом Капри.

У нее удивительный голос. Как же он раньше этого не замечал? Но сейчас, когда она говорила, ее голос звучал ласково и нежно, журчал, как ручеек прохладной воды в иссохшей пустыне.

— Я часто представляла себе, что у меня есть своя лодка, — шептала она. — Когда тепло и дует свежий вечерок, я уплываю в море, сплю под открытым небом и загораю дочерна, как рыбак. А когда штормит, я стою на скалах и смотрю, как злится море, зная, что бурное море никого ко мне не подпустит и я в безопасности.

Дыхание Вира выровнялось, стало спокойнее и тише. Он понимал, что она делает. После внезапной смерти матери он так же успокаивал Фредди: обнимал его за плечи, прижимал к себе и говорил о постановке сетей на форель и ловле светлячков, пока он не засыпал.

Однако он никогда не позволял никому делать то же самое для себя.

— Я всегда знала, что мои мечты никогда не сбудутся, и даже если удастся сбежать от дяди, мне придется зарабатывать себе на жизнь. Женщинам за работу много не платят, а нужно еще что-нибудь отложить на черный день. Так что мне повезет, если когда-нибудь я сумею скопить на билет до Брайтона. — Ее пальцы снова погладили его лоб, задержались на скуле. — Но все равно о Капри мечтать не перестала. Это был мой огонек в ночи, счастливое избавление, когда избавления нет.

Вир только теперь понял, что все еще обнимает ее.

— Я знаю все, что только можно знать о Капри, по крайней мере, все, что люди сочли необходимым написать в путеводителях: историю и топографию, этимологию названия. Я знаю, что растет на острове и плавает в омывающих его водах. Я знаю, откуда приходят течения и ветры.

Элиссанда говорила и говорила. Ее слова были тихими и производили почти что гипнотическое воздействие. Она вполне могла бы убаюкать его, если бы ее тело так уютно не прижималось к его телу.

— Так расскажи мне, — попросил маркиз.

Она, должно быть, почувствовала происшедшие в нем физиологические изменения, но не отодвинулась, а наоборот, прижалась к нему теснее.

— Сейчас там, наверное, очень много людей. В одной книге было сказано, что там создана колония писателей и художников из Англии, Франции и Германии.

Маркиз больше не мог сдерживаться. Он целовал ее лицо и шею, одновременно расстегивая ее ночную рубашку. Гладкость и бархатистая нежность ее кожи заставляла сердце биться неровно.

Конечно, — продолжила она, но теперь ее голос звучал неровно, — в мечтах я игнорировала присутствие людей и сохраняла иллюзию земного рая. Я представляла себе, что нет ничего, кроме острова, моря, солнца и меня.

— Конечно, — согласился он.

Вир снял с жены ночную рубашку, избавился от своей и уложил Элиссанду на себя.

— А о чем ты думаешь, — едва слышно спросила она, — когда просыпаешься после кошмара?

Он потянул за кончик ленты, удерживавшей ее волосы, и они тяжелой копной рассыпались по плечам.

— Об этом, — ответил он. — Я думаю об этом.

Он имел в виду не сам половой акт, а присутствие другого человека. Близость, которая успокоит и защитит его.

Когда у него был кошмар в Хайгейт-Корте, проснувшись, он думал о ней. Как она игнорировала присутствие колонии иностранцев на каменистых берегах Капри, так же и он игнорировал ее антагонизм и свое негодование ее лживостью и помнил только ее чарующую улыбку.

Каждый по-своему старается пережить ночь.

Элиссанда, мягкая и податливая, лежала на нем. Она не просто разрешила, она потребовала, чтобы он проник в глубь ее тела. Она стонала и всхлипывала от наслаждения, а ее дыхание, щекотавшее ухо, вызывало прямо-таки яростное желание.

За разрядкой наступило благословенное забытье.

Ее дыхание шевелило его волосы. Ее сердце билось рядом с его собственным. Ее руки в темноте нашли его руки, и их пальцы переплелись.

Близость, которая укрыла и защитила его.

И все же в этом сонном тепле он не нашел мира. Что-то было не так. Возможно, все было не так. Он не хотел думать.

Ночь стала его убежищем. После рассвета наступал хаос. А в темноте существовали только ее объятия.

Вир пробормотал слова благодарности и позволил сну овладеть им.