Книга теней - Клюев Евгений Васильевич. Страница 4

А у Петра во рту был привкус мяты — холодок такой специфический, тревожный. Слова Станислава Леопольдовича задевали слух как-то по касательной: вжи-ик, вжи-ик, вжи-ик… И были, вроде бы, понятны, но в конце концов непонятны. Манили. Манили в область — нет, не обозначить эту область, не зафиксировать. Однако теперь уже молчал Станислав Леопольдович.

— Простите… я… я слушаю Вас… очень внимательно, — напомнил минуты через три Петр.

— Я не забыл. Вот ситуация с ликером, кстати. Она загублена.

— Ликер загублен, — неожиданно для себя поправил Петр. — А ситуация завершена.

— Да? — не поверил Станислав Леопольдович и поднялся со стула. Пошел опять к платяному шкафу, запустил туда руку и извлек на свет божий такую же точно бутылочку. При этом он поморщился и быстро, но потрясающе внятно пробормотал: — Фокус, конечно, да что ж поделаешь, люди добрые!..

Петр наконец обалдел — и, в общем, довольно основательно. Он не мог оторвать глаз от бутылочки — абсолютной копии только что разбитой.

— У Вас, значит, много таких бутылочек?

— Может быть, может быть, — пропел Станислав Леопольдович и так подозрительно счастливо рассмеялся, что Петр засомневался, а был ли сам Станислав Леопольдович действительно уверен в удаче, запуская руку в шкаф. Между тем тот опять поскучнел — видимо, что-то в этом эксперименте все-таки не устраивало его — и, не глядя на Петра, спросил: — Как теперь Вы намерены действовать?

— Очень осторожно, — на полной искренности сказал Петр, взял в руки бутылочку и отправился на кухню к мраморному умывальнику.

— Ну, с богом, — настигло его уже на пороге.

Однако в этот раз горячая вода не потребовалась. Притертая пробка поддалась легко — оказалось достаточно снять с нее какую-то тонкую пленку. А на столе уже стояли совсем маленькие рюмочки, таких маленьких Петр не видел никогда. Ликеру хватило только на один раз — правда, рюмочки были наполнены до краев.

— Это надо пить очень медленно, — предупредил Станислав Леопольдович и немножко хитро добавил: — Лучше все делать медленно. Очень и очень медленно. — Тут он пригубил ликеру и поставил рюмочку на стол. Петр поступил так же.

Вкус ликера не исчезал долго. Пожалуй, это был слишком крепкий ликер: от него немела гортань. Потом слизистую начало покалывать — и только спустя некоторое время ощущались, почти неуловимо чередуясь, горечь и сладость, задерживавшиеся постепенно на более продолжительный срок.

— А Вы всегда один жили?

— Ну, у меня есть Анатолий. Раньше был Козлов и другие. А еще раньше я жил с одной прекрасной дамой. Я очень любил ее. Мы прожили… дай бог памяти, всего лет десять. Двести с лишним лет назад.

— Понятно. — Надо было слышать эту интонацию Петра!

— Неподражаемая интонация, — оценил Станислав Леопольдович. — Кстати, я все чаще думаю о том, что любить — это значит преувеличивать.

Петр кивнул, устыдившись интонации своей и давясь чрезмерным глотком спасительного чая. Непростая он штучка, этот Станислав Леопольдович, очень непростая.

У дверей послышалось царапанье. Станислав Леопольдович едва успел повернуть замок, как на грудь ему прямо-таки упала недюжинная собака.

— У нас гость, — сказал Станислав Леопольдович. Анатолий смело подошел к Петру и протянул лапу.

— Привет, — поздоровался Петр, уважительно эту лапу пожав. Пес один раз качнул огромным хвостом и пошел пить чай из блюдца возле канапе. Станислав Леопольдович стоял над ним с двумя чайниками и ждал, когда блюдце опустеет. Блюдце опустело почти сразу и тотчас же было наполнено вновь.

— А сами Вы чаю не пили, — заметил Петр.

— Я ликер пил, — оправдался хозяин.

Петр взглянул на рюмочку Станислава Леопольдовича и усомнился: вид у нее был нетронутый. Тогда он поднял свою и произнес: — Авось приманенная радость…

— Еще заглянет в угол наш, — без долгих раздумий откликнулся хозяин, несколько все же ошарашив Петра, для которого эта цитата из Баратынского была полной случайностью: ее занесло в память на одной давней вечеринке бог знает когда.

— Вот уж не ожидал, что Вы тоже знаете… — не очень-то вежливо констатировал Петр и услышал потрясающий ответ: — Я все знаю, -будничным совершенно голосом.

Относиться к этому Петр не стал никак. Анатолий допил чай и развалился возле дивана, не глядя ни на кого. А Петр допил ликер, не дожидаясь Станислава Леопольдовича. Теперь следовало попрощаться, поблагодарить и уйти.

— Мне не хочется уходить от Вас, — вместо всего этого сказал Петр и не ушел.

— Очень рад, — серьезно, с жутковатой даже серьезностью, отвечал Станислав Леопольдович. — Да и ситуация еще не исчерпана. Если бы Вы знали, насколько не исчерпана…

— Мне спросить, насколько?

— Во-о-от насколько! Станислав Леопольдович, смеясь, широко развел руки. — Дайте-ка Вашу ладонь. Петр протянул руку ладонью вверх.

— Все уже не так, — сказал Станислав Леопольдович.

— Хиромантия?

— Я ветеринар, — напомнили в ответ. — А Вас интересует эта область — хиромантия, евгеника, гороскопы?

— Не так чтобы…

— Ну да, конечно. Вы ведь практик, лингвист.

— Послушайте, Станислав Леопольдович! Не слишком ли много Вы обо мне знаете для первой встречи? — Петру становилось уже просто страшно.

— А что я знаю? — со всевозможным простодушием.

— Ну, имя вот… и еще это, как его… род занятий… что я лингвист, например!

И опять смех. Мягкий, успокаивающий, убаюкивающий смех. — Я старый-старый, — это уже отсмеявшись, всерьез. — И потом, я уже говорил, что живу внимательно и медленно. Стало быть, успеваю заметить кое-что. Скажем, в троллейбусе сумка Ваша прямо у меня перед носом моталась, а оттуда тетрадь торчала — с надписью по корешку: Грамматика. Петр Ставский. Так что у всего бывают простые объяснения. И зря Вы паникуете, голубчик. Знаете, телепередача такая есть — «Это вы можете» называется? Уверяю Вас: это и Вы можете. И никакой мистики.

Нельзя сказать, что признание Станислава Леопольдовича успокоило Петра до конца, — правда, отлегло, что называется, но общее ощущение аномальности ситуации в целом осталось. Было нечто такое в поведении Станислава Леопольдовича, что не поддавалось осмыслению, ускользало, улетучивалось — ну да ладно.

— Знаки, знаки… — бурчал, однако, тот. — Подлинные знаки — вот чего мы напрочь не умеем воспринимать. Казалось бы, все уже яснее ясного и сердце знает: подан знак, ан нет! Не верит, соглашаться не хочет, сопротивляется. Что же мы так толстокожи-то, а? Вы вот — почему так толстокожи?

В ответ на темный… темноватый этот монолог Петр тут же почему-то вспомнил цыганку с бульвара, благополучно выпавшую из его сознания на все это время, и спросил, боясь своего вопроса:

— Вы… Может быть, Вы что-то конкретное имеете в виду?

— Ах, да ничего конкретного я в виду не имею, — беспечно отозвался хозяин. — Я ведь вообще говорю… ingsgesamt, так сказать. А у Вас что-нибудь конкретное на памяти?

— Цыганка у меня на памяти. И сын ее. — Только не смотреть, не смотреть в это время на Станислава Леопольдовича: сейчас хозяин выдаст себя как человек «оттуда» (откуда, боже мой?). Но скучное-скучное, вялое-вялое в ответ:

— Цыга-анка… Ну их к лешему, этих цыган, знаете ли. Кто их поймет! Странный народ, не обращайте внимания.

— На что не обращать внимания? — Вот он и пойман, милейший хитрован этот. А ну-ка, еще раз: — На что не обращать внимания, Станислав Леопольдович? — И — глаза в чай.

— Да на цыганок, на гадалок, на фокусников, на заклинателей змей… Видите ли, ручное все это.

— Какое? — несколько обалдел Петр, вообще не поняв определения.

— Ручное. Hand made, не по-русски говоря. Впрочем, у Вас второй язык…

— Английский, — успокоил Петр. — Только у нас второй язык плохо преподают. Почему hand made?

— Да кто ж их знает почему? Так они предпочитают, должно быть.

— Не понимаю я, — сдался Петр.

— А не все нужно понимать, — просто реагировал Станислав Леопольдович. — Есть и непонятные вещи. Много непонятных вещей.