Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 5
– Разговор закончен, – обрушиваю резко.
И ухожу.
По пути в зал понимаю, что больше сегодня не выдержу. Нужно уходить. Набраться сил. Ведь завтра они мне снова понадобятся – нам с Сашей предстоит столкнуться на гендер-пати у моей сестры и его друга.
Надеюсь, Чарушин не попросит его быть крестным отцом для ребенка. Лиза же точно меня позовет… Господи, не хватало еще с этим человеком один крест на двоих брать! Как бы я не отвергала навязываемую родителями веру, но к этому вопросу отношусь исключительно серьезно.
Ребенок родится только в конце сентября, а я уже гружусь этим вопросом по полной. Всю дорогу до отеля верчу в голове разные варианты и прикидываю, будет ли уместно, если я сама попрошу Чарушина взять, например, Даню Шатохина? Он прекрасный человек. С ним, как мне кажется, мы духовно близки. Это весомый аргумент.
– Доброй ночи, София, – вырывает меня из тяжелых дум голос Полторацкого.
С удивлением обнаруживаю себя у дверей номера.
– Доброй ночи, Тимофей Илларионович, – выдыхаю со слабой улыбкой.
Прикладываю ключ-карту, три шага, скрежет замков, и я, наконец, остаюсь одна. Могу позволить себе не только расслабиться, но и… горько расплакаться.
Ненавижу его! Ненавижу!!!
Тело пробивает озноб. Обхватываю себя руками, но трясет меня тотально. Кажется, душа из тела выходит.
А он… Этот дьявол Саша Георгиев еще и присылает мне сообщение.
4
Как можно быть одновременно в двух состояниях:
счастливом и несчастливом?
© Соня Богданова
Александр Георгиев: Ты счастлива?
Этот вопрос вызывает у меня глубочайший шок.
Учитывая то, как мы расстались, и с какой ненавистью Саша смотрел на меня сегодня, поражает, что его интересует мое эмоциональное состояние.
Какая ему лично разница, что я чувствую и как я живу?
Едва выхожу из ступора, отчего-то еще сильнее расстраиваюсь. А потом ожидаемо злюсь.
Какого черта он вздумал лезть ко мне с такими вопросами?!
Соня Солнышко: Ты нарушаешь соглашение.
Ему я, конечно, не собираюсь показывать, что меня задело это наглое вмешательство. Сухо указываю на нашу договоренность, одним из пунктов которой было не писать друг другу сообщений.
Александр Георгиев: Просто ответь на вопрос. И я отъебусь.
Меня едва на месте не подбрасывает, такую волну эмоций этот мат подрывает внутри. И дело, увы, не в злости. Просто… Это сообщение характерное. Из моего прошлого. В этом весь Георгиев. Одно слово, и текст оживает. Он заставляет меня чувствовать себя на расстоянии! Вынуждает вспоминать все то, что было у нас когда-то. Необъяснимая реакция! Возможно, даже неадекватная. Но я не могу ее побороть. Меня начинает раздирать противоборствующими эмоциями. Из-за этого дрожь усиливается, и становится физически дискомфортно. Уже знаю, что ни горячий душ, ни два одеяла не помогут с этим состоянием справиться. Долго придется плакать. Оказывается, без чертовых слез иногда невозможно преодоление.
Соня Солнышко: Да, я счастлива.
Отправляю сообщение. И собираюсь заблокировать контакт Георгиева.
Но…
Вместо этого зеркалю вопрос.
Соня Солнышко: А как ты? Счастлив сейчас?
Он прочитывает. И покидает сеть.
Вспышка в груди столь сильная, что кажется, будто реальный ядерный взрыв происходит. Оставляя пылающую воронку в месте, где должно быть сердце, огонь перебрасывается на другие участки тела. Пока внутри все выжигает, кожу, напротив, холодом бьет.
Вот зачем он спросил? Зачем вообще написал? Зачем усиливает боль, которая и без того была непереносимой?
А сам ведь… Там… С ней…
Боже… Как же это мучительно!
«Сейчас он счастлив с Владой…»
Какого черта тогда лезет ко мне?! Какого черта весь вечер смотрел на меня, а не на нее? Какого черта при ней же посмел назвать «родной»?
Любовь и ненависть – гремучее комбо. Движимый ими человек способен не только жизнь объекта своей агрессивной зависимости разрушить, но и свою собственную. Я это понимаю, но приглушить не могу. Оба этих зверя уже вырвались на свободу. И оба готовы бесчинствовать.
Ночь проходит тяжелее, чем любая предыдущая за эти три месяца. Но утром я прилагаю все усилия, чтобы выглядеть счастливой. Хочу, чтобы Георгиев верил моим словам. Ведь если он поймет, что мне больнее, чем в ночь разлуки, я буду чувствовать себя еще хуже.
– Соня… Ты приехала!
Вот, кто точно рад мне – моя любимая сестра Лиза. Да я сама захлебываюсь от восторга, что сумела отвоевать свой шанс воссоединиться с близкими. Это, по сути, было моим единственным условием в сделке с Полторацким. После того, как мы с ним вместе появились в сатанинском логове, Георгиевы не посмеют меня тронуть. Любые угрозы мне равносильны угрозам ему, а они ведь как раз пытаются скрыть свое истинное нутро.
– Конечно, приехала! – выпаливаю на радостях и обнимаю Лизу. Беременность сделала ее еще нежнее. Дух захватывает, какая она красивая! – Хочу знать, кто там у меня: племянник или племянница… Снимки увидеть. Ой, так счастлива за вас! Вы же светитесь! Чара Чарушин, – обнимаю зятя сразу после сестры. – Ты невозможный красавчик!
Гостей много. Но я сразу же выделяю стоящего неподалеку от нас Георгиева. Прямо на него не смотрю, а сердце все равно реагирует, будто на мощнейший стимулятор. Срывается и принимается колотиться, как одуревшее.
Пока у Саши не звонит телефон, и он не отходит от шумной толпы, чтобы принять этот входящий.
Тогда мой чувствительный мотор резко сжимается и сдувается, словно получивший прокол шарик. Я вроде как и дальше улыбаюсь, но тот самый волнующий трепет, который и дает людям возможность парить, рассеивается.
Это она звонит? Почему не с ним здесь? Ревнует ко мне? Боится его потерять, как когда-то боялась я?
Господи… Я только пришла, а уже схожу с ума!
Что же будет дальше?!
– Соня-лав, Соня принцесса-воин, Соня Солнышко… – перечисляет Данька Шатохин с завораживающей улыбкой сексуального паскудника. – Наконец-то в Одессе будет настоящее Солнце!
– Даня Шатохин! Я по тебе тоже очень скучала!
И тут же визжу, когда он, обнимая, отрывает меня от земли.
– Боже, Даня! Поставь меня, пожалуйста, на место.
Он ставит, но руки с моей талии не снимает. А мне как-то неудобно самой отстраниться. Да и, что скрывать, его внимание действительно приятно.
– Как ты могла променять нас на город каштанов? – серьезно так удивляется.
– Обстоятельства, – бросаю тихо и взглядом прошу не развивать тему.
– Понял, – соображает Данька, как и всегда, быстро. – Торчишь лично мне три штрафных. Потом развратный танец. А потом… Бухой прыжок с пирса.
– Май месяц! – возмущаюсь, но смеюсь. Я немного переживала, что мы отдалились за эти месяцы. Но нет. С ним легко, как и раньше. – И вообще, Дань, мы на гендер-пати, а не на отвязной вечеринке. Привыкай уже, что часть твоих близких уже семейные…
Он, Чарушин, Бойко, Фильфиневич и мой Георгиев – лучшие друзья большую часть жизни. И «друзья» в их случае – не формальное определение отношениям. Они действительно родные люди.
– Все равно тебя окуну, – заявляет Шатохин, вызывая уже у всех хохот. – Ты же ненадолго, как я понимаю. Когда еще море увидишь?
– Да… Я всего на неделю. У меня ведь учеба, работа, быт – полный комплект.
– Приглашай в гости, – набивается тут же. По части наглости он точно в их пятерке берет первенство. – Хочу посмотреть, как ты живешь.
– Ни за что, – отмахиваюсь я.
– Почему?
– Потому что я не одна живу.
– А с кем?
– А это уже секрет.
– Который ты мне выдашь, когда я тебя напою. Понял.
И подмигивает.
Я не обижаюсь. На него невозможно обижаться, хоть и ходит он порой, что называется, за гранью приличия. Со смехом качаю головой.
А потом… Георгиев возвращается в общую компанию, и наши с ним взгляды пересекаются.
Как можно быть одновременно в двух состояниях: счастливом и несчастливом? Второй день ощущаю эту дикую бурю при первом контакте глаза в глаза.