Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 89

– О, – протягивает Татьяна Николаевна. – Надо же… А ты не была против?

О наших сложных отношениях с Георгиевой все, конечно же, знают.

– Нет. Наоборот. Это решение позволило мне прилететь на часть праздников к вам в Одессу. Иначе бы я не смогла оставить Анжелу Эдуардовну. Да и… Думаю, после всех событий Людмиле Владимировне нужно отвлечься.

Тёмина мама застывает, а потом вдруг бросается ко мне, чтобы обнять.

– Ой, Сонечка, ты невероятный человек, – проговаривает с дрожью в голосе, гладя меня по голове и плечам. – Трудно вообразить все, что пережила… И все равно… Осталась собой… У меня просто нет слов… Сердце за тебя болит… Но какая же радость видеть, что ты не сломалась. Наше ясное Солнышко.

И у меня болит. Хоть я и не признаюсь никому. Только в этих объятиях позволяю себе задержаться. Соскучилась по ласке и поддержке. Устала быть сильной. Но… Впереди еще столько всего. Перевожу дыхание и мягко отстраняюсь.

– Это вы невероятные. Я вас, Чарушиных, просто боготворю! – тараторю с улыбкой. – Безмерно счастлива, что Лиза стала частью такого клана!

Татьяна Николаевна легко отражает мой смех, хоть в уголках глаз все еще поблескивают слезы.

– Мы твою Лизу очень любим, – говорит мне не в первый раз.

Но я готова слушать это вечно. После каждого ведь такого признания испытываю счастье.

Мы возвращаемся к готовке. А минут десять спустя на помощь нам приходят Лиза с Риной, и в кухне становится очень шумно и весело. Смеюсь над высказываниями последней и активно участвую во всех обсуждениях, но, честно говоря, мысленно ломаю голову над тем, где сейчас Георгиев.

Будет ли он на ужине? Останется ли ночевать?

Поглядывая в окно, вижу, что снег продолжает падать. Прихожу к выводам, что уехать сейчас кому-то в город просто нереально. И… Как не торможу себя, радуюсь возможности побыть рядом с ним.

А вот рад ли этому сам Саша?

По тому выражению лица, которое у него сохраняется за ужином, догадываюсь, что нет. Как Даня ни пытается его растормошить своими шуточками, Георгиев остается угрюмым. И даже так… Каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, я ощущаю в груди сумасшедшую вспышку жара.

– Да расслабься ты, – подбивает Шатохин. – Ну не попадешь завтра в офис, и что? Работа заводов без тебя не встанет, порты тоже погрузки не прекратят.

– Данька дело говорит, – поддерживает будущего зятя отец всех Чарушиных. Да и не только Чарушиных. Он – батя для всех друзей своих детей, что меня всегда умиляет. – За день-два кризиса не случится.

– Сейчас идет перезаключение многих договоров, – говорит Саша с той же серьезностью. – Чаще всего возникают вопросы, которые требуют незамедлительного решения.

– Знакомо. Но поверь, почти все эти вопросы можно решить в телефонном режиме. Не загоняйся раньше времени, – убеждает его Артем Владимирович. – Кроме того, когда что-то такое случается, – дергает подбородком в сторону окна, – это обычно неспроста. Значит, ты должен быть здесь. Значит, нужна эта пауза. Значит, надо использовать.

– Саня, ешь, – подключается Татьяна Николаевна.

– Саня, пей, – со смехом поддерживает маму Артем.

Все, кроме Лизы и Рины, немного выпивают. Но Саша к своему бокалу с вином упорно не притрагивается.

– А может, просто оставите человека в покое? – вопрошает Рина, закатывая глаза. – Что он вам сделал?

Реакцией на это замечание является общий смех. Но после большинство советчиков, и правда, извиняются перед хмурым Георгиевым за навязчивость и переключаются на тему предстоящей свадьбы Дани и Рины.

В этом счастливом шуме наши с Сашей взгляды в очередной раз неизбежно встречаются, и мой желудок совершает резкий переворот. А уж когда я осознаю, что он задерживает зрительный контакт, к акробатическому выступлению присоединяется сердце.

В темных глазах Георгиева заперто столько эмоций, что они попросту валят с ног. Всего пара секунд, и я понимаю, что повержена. В грудь будто нож всадили, не могу вздохнуть.

И вдруг… Свет в кухне мигает и гаснет.

Темноту прорезает серия негодующих возгласов, но практически сразу же за ними звучат смешки. У меня начинает кружиться голова, и я вспоминаю о необходимости дышать. Медленно восстанавливаю эту функцию. К тому времени, как на столе появляются зажженные свечи, вполне владею собой.

Ровно до того момента, как приходится вновь столкнуться взглядами с Георгиевым. В кажущейся интимной обстановке этот контакт становится совершенно невыносимым.

– Простите, – шепчу и поднимаюсь из-за стола. – На минуту отлучусь.

– Осторожно там… – кричит мне вдогонку Чарушин. – Возьми свечу.

– Окей, – бормочу, прежде чем забрать одну из нескольких самых толстых, стоящих в углу кухни, и выйти в темноту.

Изначально планировала воспользоваться ванной, чтобы умыться и перевести дыхание. Однако уже на пути к ней понимаю, что ни первое, ни второе успокоиться мне не помогут. Поэтому я направляюсь в выделенную мне радушными хозяевами комнату.

Прикрыв за собой дверь, ставлю свечу на тумбочку, переодеваюсь в пижаму и набираю для сестры сообщение.

Сонечка Солнышко: Лиз, я очень устала с дороги. Лягу спать пораньше. Объясни всем, пожалуйста. И извинись за меня. Завтра поболтаем.

Не забираюсь в постель, пока жду ответ. Только покрывало стягиваю и взбиваю подушки.

Лиза Чарушина: Хорошо. Не волнуйся. Отдыхай. Спокойной ночи.

Собираюсь ответить на пожелание, но и думать об этом забываю, когда за спиной раздаются скрип двери и чьи-то шаги. Инстинкты, реагируя на подобное как на опасность, подгоняют резко развернуться. Только вот эмоциональный перегруз делает мои движения каким-то заторможенными. Пока медленно оборачиваюсь, дыхание звучит рвано и высоко. А когда, наконец, завершаю этот процесс и сталкиваюсь лицом к лицу с Георгиевым, и вовсе обрывается.

Сердце перестает биться. И по всем показателям долгое мгновение кажется, что я попросту рухну замертво. Пока мой организм, справившись со стрессом, не выплескивает мне в кровь одуряющую дозу адреналина. С этой лютой примесью сердце, словно реактивный двигатель, заводится и стремительно набирает максимальную скорость.

Взгляд, запах, подавляющая сила и волнующий жар… Поверить не могу, что снова так близко все это ощущаю. В попытке побороть желание обнять Сашу, отчаянно сгребаю пальцы в кулаки.

– Почему ты здесь? – все, что удается вытолкнуть.

Голос не только дрожит, но и звенит от напряжения.

Он шагает ближе. Я на автомате отступаю. Пока не притискиваюсь спиной к прохладной поверхности шкафа. Пространство вокруг нас сжимается. Я ощущаю дикую нехватку кислорода. А Георгиев еще и касается лицом моего лица, упирается лбом в мою переносицу, ведет ладонями по моим повисшим вдоль тела рукам… Боже… Мурашки, которые разлетаются по моей коже, такие жгучие, что кажется, будто под нее тысячи раскаленных спиц загоняют.

Я хочу сказать Саше, чтобы он убирался.

Но вместо этого повторяю лишенный смысла вопрос.

– Почему?..

– Потому что не могу сдержать свое слово, – шепчет он сипло, заставляя мое сердце делать очередную критическую остановку. – Соня… Я все понимаю, но… – хриплый выдох, и за ним – глубокая пауза. – Будь снова моей. Навсегда.

Просто озвучь, что я должен сделать?

Любовь – сила.

Самая могучая. Самая сокрушающая. И самая, мать вашу, живительная.

Достигнув всех стратегических целей войны, которая долгое время являлась смыслом моей жизни, полагал, будто выгорел до золы. Но именно сейчас – после всех событий, накопленных слов, заглушенных эмоций и задавленной тоски – вижу Соню, и в окрепшем организме вспыхивают остатки жара. За грудиной разгорается такое лютое кострище, что преисподняя в сравнении с этим пламенем кажется беспонтовым Диснейлендом.

Вдох. Выдох. Короткая передышка. И повтор сумасшедших ощущений.

Первое чувство, которое заполняет большую часть моей пустоты – это страх. Я был уверен, что рычаги, влияющие на его возникновение, задубели и, в конце концов, атрофировались. И вдруг чуть не трогаюсь умом от феерического возвращения этого гребаного чувства. Нутро топит столь бешеной волной, что меня резко бросает в пот и дрожь.