Бритва Оккама в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 12

Неимоверно легко писать фантастику: можно просто взять — и придумать неизвестные или недостающие детали. Адски сложно писать фантастику: нужно придумывать чертову уйму всего, башка запросто может разорваться на тысячу маленьких медвежат!

То ли дело реализм: что вижу то пою. Стол, стул, дерево. Москва — столица нашей Родины. Пломбир на вытянутой руке, стекающие по пальцам капли мороженого, через дорогу — ларек с надписью «ПИВО», тут же — короткие юбки, загорелые ножки, запах мокрого асфальта, шелест ветра в кронах деревьев, сгоревшая и зудящая кожа на шее… И читатель сразу понимает, о чем идет речь, вполне себе натягивает сову авторского текста на глобус собственного опыта!

А каково это — писать фантастику про будущее, которое я видел собственными глазами? Как это вообще возможно: интересно и весело объяснить, как звучит дабстеп, почему Хагги-Вагги — это детская игрушка, зачем в пломбире пальмовое масло, на белках глаз — татуировка, а ребенку в пять лет — смартфон? И что такое смартфон, и чем отличается Иос от Андроида, шампунь Тимоти от другой субстанции с таким же названием, и почему субстанция думает что она певец?

А еще ведь есть спиннер, свайп, вейп, вайб, вайбер, тиндер, барбер, Бибер, сиди, дивиди, фейс-айди, фейсбук, ноутбук, фэмили-лук, флюгегехаймен, кот Саймон, Кончита Вюрст, силиконовый бюст, буст, Раша Тудей, Автор Тудей, и прокладки супертонкие Лайф Эври Дэй! А еще — слаксы, снюсы, нюдсы, Нюши, Няши и Мяши, и прочий жупел, месть, смерть и преисподняя!

— А йо-о-о-оп твою мать! — я судорожным движением вырвал из печатной машинки испорченные листы бумаги, скомкал вместе с копиркой и швырнул в дальний угол комнаты. — Чтоб я сдох!

На самом деле всё началось с интернета и смартфонов, да. И я честно попытался объяснить, что это такое, но… Но чтобы сделать это технически достоверно мне не хватало образования в айти… Черт меня бери, еще и что такой айти объяснять! Короче, не хватало. А если делать поверхностно — то получится как у Жюля Верна с этим его «Наутилусом». Он такой потому что такой, ибо автор так захотел!

С другой стороны… Какого хрена? Машеров же так и сказал — Жюль Верн, значит — будет Жюль Верн. К черту заклепки, полупроводники и вот это всё хомячество! Я пишу приключенческий роман!

— Ой-ёй!- сказала Яся через окно.- Приключенческий роман? Вы книгу пишете? А я думала, вы — журналист!

— Журналист, — сказал я, холодея от мысли что всё это говорил вслух. — А еще — водитель, строитель, учитель, грузчик, могильщик, молотильщик, льна теребильщик и швец, и жнец, и на дуде игрец. Рад видеть! Ну что там, как экзамены?

— Так послезавтра следующий! Я опять почту развожу, тётя Тоня же в больнице! Я газеты принесла для Василия Петровича! А пенсию, кстати, теперь только с милицией будут развозить.

— И хорошо, и правильно! А тётю Тоню свою ты видела? На поправку она идет? Какие прогнозы? — поинтересовался я, любуясь на девицу-красавицу.

Эта Яся и вправду была прехорошенькой.

— Видела! Даже говорила с ней! — она ловким, простым движением поправила стянутые в хвост волосы и тряхнула головой, приводя прическу в порядок.

Очень естественная, живая, славная девочка, уже почти девушка, без жеманства и кокетства, зато — явно умненькая. Таких там, в двадцать первом веке будут считанные единицы. В основном барышни станут склонны к использованию всяких-разных образов и масок, как чисто внешних — типа крашеных волос, макияжа и пирсинга, так и поведенческих, навязанных мейнстримом. Ну вот это «я бываю нежной, я бываю дикой…» Тут тоже такие уже водились. Та же Май до замужества. Но Ясей и Тасей пока что было гораздо больше, чем этих стерлядей. Да и стерляди, получается, пока еще имели все шансы превратиться в настоящих женщин, потому что тут стерлядство в целом порицалось. В будущем ситуация поменяется не в лучшую сторону… Стерлядство-то будет превозноситься, холиться и лелеяться не только самими женщинами, но и солидным процентом мужиков!

— Чего вы на меня так смотрите? — спросила Ярослава.

— Говорю же — вы на девчат моих похожи. У меня их три: Ася и Вася — маленькие, а Тася, моя жена- побольше. Все три — ну такие красавицы, что просто ужас!

— Хи! — сказала девушка. — Тася, Вася и Ася. А я, получается, Яся! Действительно — подходит.

— Действительно, — согласился я. — Давайте я чаю нам налью, и выйду во двор, а то неудобно через окно разговаривать. Очень мне хочется узнать что вам Антонина поведала. Наверняка с вами она более откровенна была, чем с сотрудниками милиции, да?

— Ой-ёй, а я ей про вас тоже рассказала! Про то что это вы ее спасли!

— Ну, не я, а Соломин… — было забавно наблюдать, как изменилось ее выражение лица при упоминании симпатичного майора милиции.

— Да что вы такое говорите? Я ж помню как вы подкинулись и побежали, и про участок спросили… Вы что-то знали, да? Или — чувствовали? — ей прямо нравилось ощущение причастности к возможной тайне.

А какой девочке в шестнадцать это бы не нравилось? И мальчику, впрочем, тоже.

— Чай, Яся. Ага?

— Ага…

Я почти не удивлялся, когда сидя на лавочке под деревом с чашкой чая в руках юная почтальонша рассказывала о странных вещах, которые поведала ей Антонина. Самым правдоподобным среди них фактом была необходимость делать теперь большой крюк до Ивашкович от Букчи — на бывшем военном полигоне велось активное строительство, и лесные дороги сейчас оказались недоступны. Посты с солдатами, движение строительной техники… Даже знакомство кое с кем из охраны полигона тут не помогало: их отставили в стороночку ребята посерьезнее. Так что приходилось ездить мимо кладбища…

— Которое на холме, где мина? — уточнил я.

— Какая мина? — удивилась Яся.

Вот как! В мое время для местных эта самая «мина» была явлением самым обычным! То ли на местном, то ли на военном жаргоне «миной» называлась огневая группа из нескольких ДОТов, соединенных подземными ходами. Линия Сталина, выстроенная в конце тридцатых годов располагалась и тут тоже — эти бетонные подземелья входили в Мозырский укрепрайон. Потом Западную Беларусь и Западную Украину у Польши забрали, граница сдвинулась километров на триста на запад — и бункеры так и не смогли сыграть свою роль в Великой Отечественной войне… А я ведь лазал там, году эдак в 2018 с теми самыми байдарочниками. Жуткое место!

Холм, на вершине холма — кладбище, под холмом — бункер с галереями, казематами и переходами. Местные там еще чучело в противогазе и ОЗК посадили, и когда луч фонарика его из тьмы выхватил, я чуть не охренел от страха. Но — да, что-то такое говорили что вход открылся только после обильных дождей в конце восьмидесятых, а до этого основным объектом для поисков приключений у пацанов были ДОТы у железнодорожной станции Птичь.

Потому я сделал в мозгу пометочку, и сказал:

— Нет, нет, это я оговорился… Кладбище на холме, за Ивашковичами, да?

— Ну… Да! Ну так вот, мы ведь из Букчи, ну, вы, наверное знаете. Поселковые любят про нас поговорить, всякое-разное… Вот тётя Тоня и постеснялась Олеже рассказать, а я думаю — вам скажу, вы вон маньяка ловили, браконьеров ловили, может и тут что-то сможете… Понимаете, она там у кладбища кого-то видела! — Ярослава взяла кусочек рафинаду с блюдечка, обмакнула его краешек в чай и дождалась, пока влага дойдет до самых пальцев, прежде чем положить сахар на язык и зажмуриться.

Я напрягся, но виду не подал: пододвинул к ней поближе блюдечко с печеньем. Видно же, что дома у них сладкое было не в чести.

— В каком смысле — кого-то? Там же деревня рядом, почему бы ей кого-то не увидеть?

— Ну, мне как бы тоже неловко такое говорить, мой отец, он… Ну… В общем — мы верующие, нам как бы не следует…

— Яся, скажите уже, а? Я кое-что в жизни пережил, и тоже видел много всего странного, так что обещаю не смеяться и воспринять всё с максимальной серьезностью.

— Видела фигуру. Страшную. На дереве. Похож на человека, но не человек. Лохматый, жуткий! Говорит — показалось, что глаза горели, но это не точно, ночь была лунная, скорее всего — отблески. Может — медведь то был, или может рысь, или и вправду — человек… Она настолько напугана, что сама не знает — верить глазам своим или нет? Но ивашковические в последнее время говорят про… Ну…