Бритва Оккама в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 16

— Хорошие люди, — сказал он. — Работящие, порядочные. А штунды там, или не штунды… Сам посмотришь.

Редакционная машина «Петрыкаускiх навiн» — раздолбанный красный москвич — нещадно тряслась на ухабах. За рулем сидел сам Артёмов. Он был специалистом широкого профиля, работал на полторы ставки: журналистом, фотокорреспондентом и водителем — по нольпять.

— Вообще-то тут можно бы и пешком, от Талицы до Букчи пять километров, все ходят… Но раз машина есть — почему бы не прокатиться? — Артёмов курил в окно, делая глубокие затяжки. — Ты из-за самоубийств этих приехал? Шумное дело было… Не вздумай лезть к букчанским с вопросами по этому поводу. Там девочка одна была…

— Ярослава, — сказал я. — Слава Богу- не была, а есть. Они все за ней ухлестывали.

— Ну, не то чтобы ухлестывали… Но да, симпатию проявляли. Вот и представь себе ее состояние. Тут у нас до Соломина следователь работал, из прокуратуры — так он такую версию состряпал, закачаешься! Там полдеревни на опросы-допросы таскали. Мол, сектанты пацанов угробили. Первый подозреваемый — конечно, отец Ярославы. Иван Степанович Ратушный. Мол, оберегал кровиночку от похотливых безбожников, вот и повесил их всех… Да только алиби у него железное: местные общиной трудятся, от зари до зари, все у всех на виду. А вечером — в молельный дом. Да и признаков насильственной смерти вроде как обнаружено у пацанов не было… Потом этот психиатр приехал, свою теорию уже выдвинул — и все наши отцы района за нее уцепились. Мол — феномен! Заражение. Никто не виноват, так сложилось! Говорят, он собирается защищать какую-то научную работу, академиком станет. Тьфу, падальщик!

Это его «вроде как» мне сильно не понравилось. Но переспрашивать я не стал. Я эту историю слышал уже вчера, от Сан Сана, только несколько в другом ключе. Букчанские подростки с Талицкими враждовали — это как водится. Но район на район и в Дубровице ходили, в этом чисто географическом разделении на племена ничего удивительного не было. Тут накладывалась еще и местная специфика: «штунды» всегда держались особняком и сплоченно, вели себя по меркам пионеров и комсомольцев весьма странно, и, что самое неприятное: чаще всего хорошо учились. Проблемы начинались, если в одном классе училось меньше трех-четырех букчанских — всегда находилось несколько идиотов, желающих превратить жизнь «не таких» в суровое испытание. Конечно, в первую очередь это касалось мальчишек. Но и девчатам могло приходиться не сладко…

Если говорить совсем уж грубо: вешаться по всем законам жанра нужно было «штундам». А не тем, кто их травил. Надегустировавшись от души, такую мысль выдал интеллигентный физик Сан Сан. Трое повешенных именно этим и занимались: прессовали оказавшихся в меньшинстве букчанских. А вот Федор — тот, который утонул, напротив: нередко даже вставал на защиту угнетенных! Например, Ясю от навязчивого внимания товарищей порой оберегал весьма решительно. Так что версия про «месть штундов» явно не плясала.

А Мих-Мих, который француз — он больше отмалчивался и хмурился.

За окном замелькали стройные ряды стеклянных теплиц и я волей-неволей понял, о чем говорил Соломин: настоящие огуречные плантации! Трава вокруг парников была выкошена, сами теплицы — сверкали чистотой, внутри них виднелись аккуратные шеренги подвязанных к специальным рамкам вьющихся растений. Там и тут можно было заметить деловитых людей в темной (коричневой, серой или черной) одежде, которые что-то поправляли, подкапывали, рыхлили… У них тут была система капельного полива! Я понятия не имел, что в восьмидесятые ее уже изобрели. А тут, в полесской глуши… Какой-то весьма продвинутый народ здесь живет! Может это они — попаданцы-прогрессоры, а не я?

Чем дальше мы ехали, тем больше я офигевал. Чистые улицы, высокие беленые дома, дороги — мощеные брусчаткой! Розоватая брусчатка произвела на меня неизгладимое впечатление: местные умудрились не только сохранить достояние прошлого века, но и приумножить ее! Добрая половина улиц была заложена аккуратными прямоугольничками камня!

О чем задумался? — спросил Артёмов. — Скоро подъезжаем, собирай манатки, готовься к десантированию. Ратушный ждать не любит, он человек дела!

Я задумался о довольно странной штуке: сейчас мне казалось, что в хибаре старой Христони, где мы спасли от Зебры и его собутыльников почтальоншу Антонину, пахло яблоками. Вспомнить запах — это было что-то новенькое! Но тошнотворная кислятина, от аромата которой я избавился только в летнем душе у Гумара, вымывшись и переодевшись, определенно имела яблочное происхождение!

Вот лезет же в голову всякая хрень? Зачем мне думать про яблоки, когда сейчас речь пойдет об огурцах?

Иван Ратушный — благообразный мужчина в сапогах, каких-то интересных шароварах, рубахе и жилетке встретил нас у конторы огуречного кооператива. Вывеска, правда, гласила " Кооперативное предприятие по выращиванию плодоовощной продукции «Букча»", но сути это не меняло: это было НЕ государственное учреждение. Кооператив!

«Закон о кооперации» приняли на восемь лет раньше, и пока — только применительно к Беларуси. Машеров вообще, похоже, взял за правило: обкатывать на отдельно взятой и хорошо знакомой ему синеокой республике нововведения, которые потом планировал расширить на весь Союз. Как хозрасчет для редакций газет или те самые великие и ужасные децентрализованные закупки… Всё-таки моя волшебная папочка кое-что изменила в этой реальности — от «режима наибольшего благоприятствования» в пользу республик Прибалтики и Закавказья, и тем более — Средней Азии отказались. У нынешнего руководства Страны Советов в приоритете был Дальний Восток и, как экспериментальная площадка — БССР.

Насколько я знал, от уродской практики с «четырьмя категориями снабжения» тоже начинали отходить — и это не могло не радовать. С какого хрена Рига или Тбилиси должны кушать лучше Саратова или Гомеля? За какие-такие особые заслуги?

— Поздоровайся уже, Герман! — ткнул меня в бок Артёмов. — Иван Степаныч, сегодня мой коллега какой-то особенно задумчивый, вы уж извините его, ладно?

Я пожал руку Ратушного и попытался оправдаться:

— Да я под впечатлением: у вас тут просто фантастика какая-то! Чистота, порядок, благолепие и благорастворение воздухов, — от паясничания удержаться не удалось. — Да еще и кооператив!

— Мы — первые в области! И третьи в республике сельскохозяйственные кооператоры! — с гордостью огладил свою короткую седую бороду Ратушный.

— А кто первый? — поинтересовался я.

— Ольшаны! — сказал он многозначительно.

— Ах, Ольшаны! Тоже — огурцы? Ваши конкуренты? — Ольшаны и в мое время гремели на всю республику и даже дальше, как край огуречных магнатов. Оказывается, и тут тоже они развернулись будь здоров!

— Не конкуренты! — поправил меня Иван Степаныч. — Соратники, единомышленники и…

— Единоверцы?

Он только хмыкнул. А потом вдруг как-то растерялся:

— Ох! Это что это я? Я ж первым делом спасибо вам хотел сказать: за Антонину! Если б не вы… — он снова пожал мне руку и проникновенно заглянул в глаза. — Большое спасибо!

— Это не я, — мне стоило серьезных усилий отнять у него свою ладонь. — Это майор Соломин и его люди.

— Да, да… — слегка помрачнел он. — Соломин… Пойдемте, сначала в контору — на карту посмотрите, покажу наши масштабы, а потом уже — в теплицы прогуляемся, на экскурсию. Вы где это напечатать хотите? В «Комсомолке»? Ого! Ну, хорошая газета, хорошая, интересно почитать…

«Петрыкаускiя навiны» у него, похоже вопросов не вызывали вообще.

После экскурсии по огурцовому раю Ратушный позвал нас потрапезничать. Его жена — статная, высокая женщина возраста скорее всего далеко за тридцать, но всё еще молодая и красивая, накрывала на стол. В какой-то момент появилась Яся, выдала своё «ой-ёй» и принялась порхать между плитой, столом и холодильником аки пташка, помогая матери.

Холодильник у них был знатный: двухкамерный «Минск-7». Такие-то и в городе не у всех бывали, а тут поди ж ты! Зажиточные люди!