Бритва Оккама в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 8
— Однако, здравствуйте! — сказал я в пустоту, заходя во дворе и клямкая калиткой…
Тишина стала мне ответом. Хозяина дома не было!
Я сгрузил авоську, рюкзак и футляр с машинкой на ступени и присел рядом, привалившись к теплой стене дома. Южный ветер шелестел ветвями деревьев, свистели и трещали птицы в кронах деревьев и я на секунду прикрыл глаза.
—…по своей привычке мастер журналистских расследований Герман Белозор дремал каждую свободную минуту. — Каневский скрывался среди кустов сирени, и вышел на свет Божий весьма внезапно. — Его утомили долгая дорога и ночной рейд в алкогольный притон на окраине Талицы, который закончился, надо сказать, весьма удачно. Почтальон была спасена, преступники — схвачены. Но ни он, ни майор Соломин, начальник районного УГРО, и не подозревали, что упустили один очень-очень важный вопрос…
Леонид Семенович сделал драматическую паузу и принюхался к соцветию сирени с блаженным выражением лица.
— Товарищ Каневский, будьте милосердны, что там за вопрос-то? — простонал я.
— Конечно, ожидать от человека который без помощи рожденного воспаленным сознанием прекрасного образа талантливого актера и телеведущего…
— Това-а-арищ Каневский!
— СКОЛЬКО ИХ БЫЛО? — нахмурил брови Каневский. — Сколько было тех, кто ограбил и бросил в подвал почтальоншу Антонину?
— Ы-ы-ы-ы! — с деревянным звуком моя голова треснулась о наличник, и я вскочил, очумело вращая глазами.
— И-и-их, балбес, чего орешь? — крепкий старик, загорелый и седоусый, стоял прямо напротив меня, схватившись за правую сторону груди. — Чуть пердечный сриступ не случился!
— Шо? А! Сердце с другой стороны!
— А? Чорт мяне дзяры… — дед тут же передвинул ладони налево. — Приступ, говорю, сердечный! А ты хто? Это про тебя Михась мне писал? Ты штоль книжки сочиняешь?
— А-а-а-а, да, — я встал и отряхнул штаны. — Белозор, Герман Викторович. Можно — Гера
— Гумар, Василий Петрович. Можно просто — Петрович, — он протянул мне руку для рукопожатия.
Голубые глаза, загорелое лицо с множеством мимических морщин, которые свидетельствовали о большой склонности к насмехательству и иронии, короткие седые волосы — густые и жесткие, и аккуратные усы… Еще крепкий в свои семьдесят с хвостиком — он был как с картин художников девятнадцатого века, которые изорабражали селян-полешуков. Соль земли!
— Давай я дверь открою, Гера. О, гляжу ты уже затарился, в магазине-то… Соображаешь! — он одобрительно покосился на авоську. — А чего вчерась не пришел?
— Так автостопом ехал…
— Шо?
— На попутках, говорю. Поздно добрался, а потом еще история эта с почтальоншей…
— Так это ты с Володькой вместе ее нашел? Говорили, что какой-то шпак неместный там Зебре чуть башку не проломил, а я думаю — хто это такой? Соломина-то мы давно знаем, он хлопец правильный… А шо за неместный — то был вопрос! Ну, вообще, молодец шо не пришел вчера. Я на смене был, так шо просидел бы ты тут до морковкина заговенья.
Петрович зашел внутрь, топая кирзовыми сапогами, снял с себя куртку и повесил ее на раскидистые оленьи рога у дверей и разулся. Он провел меня по дому, устроив что-то типа экскурсии и показал чистую и просторную комнату с огромной кроватью и письменным столом, и сказал:
— Кидай свои кости тут. Располагайся. Это когда дети-внуки приезжают они тут живут, так что не потеснишь меня. Пойду что-то на стол соображу, а то с утра только сусок кала с хлебом съел — а это разве еда? Если умыться надо — удобства на улице. Там и душ летний, за домом, и рукомойник… Полотенца вот они, в шкафу бери сколько тебе надо… А на свободные полки можешь вещи свои разложить.
Я озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, кажутся мне или нет его странные приступы дислексии, но потом решил покуда не обращать на это внимания и не обострять:
— Спасибо, Петрович, сейчас в, немножко в себя приду и надо будет мне в участок отлучиться, Соломин звал на побеседовать…
— Ну, если Соломин… Но ты не торопись — какароны с мотлетками я быстро сварганю!
Пока я плескался под еле теплым душем и пытался побрить рожу, пользуясь затупившейся безопасной бритвой, мылом и осколком зеркальца, из дому доносились ароматы котлет, будоража ноздри чесночными и луковыми нотками.
— Эти из козы, — сказал Петрович, накладывая мне целую гору макарон и четыре котлеты — сверху. — Из дикой козы, она еще три дня назад по лесу бегала. Я охотник, понимаешь ли…
Макароны были с фаршем, по всей видимости — говяжьим. Макароны по-флотски с котлетами? Мясо с мясом? Очень, очень в духе полешуков. Они блин голубцы с жареной курицей едят, а колдуны свиными колбасками закусывают!
— Чего ты так на макароны смотришь, Гера? Нормальный фарш — говённая варядина!
Я не выдержал и заржал в голос. Это было уже чересчур! Петрович сначала нахмурился, а потом подхватил мое веселье и засмеялся, обнажая крепкие зубы и сверкая золотыми коронками. Вот и пойми его — это у него прикол такой, или и вправду — что-то вроде избирательной дислексии?
— Ешь давай, — сказал Петрович, отсмеявшись. — А то и мне уйти надо будет. Обещался Раисе, что догуляю до нее сегодня. Вечером тут вот встретимся, как жить-поживать будем. Вот тебе ключ, приходи-уходи когда тебе вздумается. Я, например, к девяти приду — но это не точно. До Деменки часа два ходу, да там часа три, да обратно…
Нормальная такая скорость ходьбы у деда: Деменка от Талицы километрах в десяти-двенадцати!
— А! Будешь возвращаться — куханку блеба возьми! — Петрович фыркнул, поглядывая на мою озадаченную физиономию и ухватив ложку всей пятерней навалился на макароны и котлеты.
В общем — повезло мне с хозяином.
— В каком смысле — сколько? — уставился на меня участковый Вова. — Мы четверых задержали. Зебра там у них осовной, гнида эта. Таких еще поискать!
Соломин почесал затылок:
— Думаешь, еще кто-то там был? Они все в отрицалово ушли, мол пьяные были, не помнят ни черта. Там правда — минимальная планка два с половиной промилле в крови, так что может и вправду — ничего в бошках их не задержалось. Но поспрошать — поспрошаем…
— А Антонина? — спросил я.
— К ней пока врачи не пускают. Я сотрудника посадил — дежурит. Сразу позвонит если в себя придет.
— В поселковой больнице лежит?
— Не, в Петриков сразу отвезли. Думали вообще в Мозырь, но боялись — дорогой хуже станет,- Соломин странно на меня глядел, и я знал, что он хочет спросить.
Но, наверное, майор не хотел впутывать во всю эту историю участкового Вову-Володю. И потому сказал:
— Пройдемся?
— Пройдемся, почему нет? — я встал из-за стола и двинулся к выходу.
Соломин на секунду замер, глядя в пустоту, а потом, ругнувшись, хлопнул ладонью по столу:
— Вова, пять стаканов! Там точно было пять стаканов, слышишь?
— Вот черт, — сказал Вова.
Для них это означало скорее головняк, связанный с поиском еще одного подозреваемого или там — свидетеля. Для меня — нечто большее. Тут явно развязывалось некое действо, сценарий и цель которого мне были абсолютно не ясны. Герилович сунул меня сюда как катализатор, чтобы когда дерьмо забурлит — увидеть, из какой дырки пойдут бурбалки. Но мне-то этого было недостаточно! Я-то хотел разобраться!
— Откуда ты узнал? — спросил Соломин, когда мы вышли из участка и брели по тротуару к автомобильной стоянке со службеным транспортом. — Нет, я понимаю что — оттуда. Откуда и про морёный дуб, и про клад, и про маньяка… Но причина? Повод?
— Яся, — сказал я. — Девочка Яся на велосипеде. Я когда к Талице подходил, по трассе, эта самая Яся мимо ехала и, если честно, жутко меня напугала, подкравшись и пропев на ухо «Марсельезу». У нее была сумка через плечо, там — какие-то газеты, письма… Ну и меня перещелкнуло. Вот про подвал этот, почтальонша, алкаши. Зебра.
— Яся? — удивился Соломин как-то чуть более эмоционально, чем подходило к ситуации. — Но… Ах, да, они же родственницы, верно? Из Букчи, штунды…