Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 150

В то время, когда Курт писал свой рассказ (купленный «Сэтерди ивнинг пост» в 1963 году, однако не изданный, так как номер отменили после покушения на президента Кеннеди в ноябре того года), Хайаннис-Порт был знаменит тем, что там находилась летняя резиденция Джона Кеннеди и его гламурной семьи. Рассказчика нанимают установить противоураганные окна в четырехэтажном доме неподалеку от резиденции Кеннеди, принадлежащем капитану Роберту Тафту Рэмфорду, чей титул восходит к тому факту, что некогда он был «капитаном» местного яхт-клуба. Рэмфорд негодует на вторжение президента и его клана нуворишей и на появление в «его» округе видных политических лиц той эпохи, приезжающих с визитами.

Когда сын Рэмфорда делает предложение четвероюродной кузине Кеннеди, недавно приехавшей из Ирландии, невыносимо претенциозный «капитан» внезапно оказывается выбит из седла. Он начинает задумываться, а вдруг он действительно именно таков, каким описывает его зазывала на экскурсионном кораблике, объяснявший туристам, что Рэмфорд посиживает у себя на веранде, тянет мартини и позволяет денежным мешкам делать что хотят. Самозваный капитан чувствует себя бесполезным и объявляет жене, что ему нужно подыскать какую-нибудь работу. А его жена, которая, вполне вероятно, свои суждения почерпнула из рассказов Воннегута, отвечает: «Понимаешь, дорогой, я все равно буду любить тебя таким, какой ты есть… но вот восхищаться мужчиной, который совершенно ничего не делает, ужасно тяжело, поверь».

В мире Воннегута — в мире Америки 1950-х годов, какой ее видели писатели, художники и «взъерошенные индивидуалисты» — восхищения достойна не всякая работа, а только та, которая избегает западни, описанной во влиятельных трудах по социологии того времени — например, «Человек организации» социолога Уильяма Ф. Уайта, «Белый воротничок» социолога С. Райта Миллса и «Жизнь в хрустальном дворце» Алана Харрингтона.

Только-только закончив колледж, мы с моими нью-йоркскими друзьями прочитали все эти книги. И подобно самому Воннегуту, который писал рассказы по вечерам и в выходные, чтобы заработать достаточно денег для себя и своей семьи и иметь возможность уйти из «Дженерал электрик», мы искали способ избежать жестких рамок корпораций. (Выражение «жить в хрустальном дворце» взято из «Записок из подполья» Достоевского: «Вы верите в хрустальное здание, навеки нерушимое, то есть в такое, которому нельзя будет ни языка украдкой выставить, ни кукиша в кармане показать. Ну, а я, может быть, потому-то и боюсь этого здания, что оно хрустальное и навеки нерушимое и что нельзя будет даже и украдкой языка ему выставить».) «Подпольный человек» считает, что боялся бы такого дворца [29].

Как писал Харрингтон, «тысячи людей ежегодно входят в хрустальный дворец. Со временем они должны сделать выбор: принять отупляющую стабильность большой корпорации или взбунтоваться против подчинения». Рассказ Воннегута «Олень» наиболее удачно и драматично описывает подобный выбор. Некогда идеалистичный молодой человек двадцати девяти лет Дэвид Портер был сам себе хозяином, но счел, что его скромную газетку ждет беспросветное будущее, а потому решил — ради стабильной зарплаты — устроиться на работу в крупную корпорацию «Заводы Илиума». Его жена только что родила вторую пару близнецов, но все равно обеспокоена его решением: «Для некоторых заводы — прекрасное место: они процветают в этой среде. Но ты всегда был таким независимым…». Стараясь быть практичным, Портер отвечает жене: «Я не имею права больше рисковать, Нэн, не теперь, когда большая семья рассчитывает на меня».

Он получает работу в отделе по связям с общественностью в «Заводах Илиума», и его первое задание — найти фотографа компании и вместе с ним выследить оленя, который забрел на огромную территорию «Заводов» и которого занесло к металлургической лаборатории. Боссу Дэвида нужна фотография оленя и «душещипательная статейка», которую напечатают в газетах по всей стране. После долгих скитаний в лабиринте зданий, таком же запутанном, как «Замок» Кафки, Дэвид наталкивается на загнанного в угол оленя. Дэвиду поручено запереть калитку, через которую олень мог бы сбежать, но Дэвид поступает ровно наоборот — он ее открывает. Олень сбегает на свободу, и следом сбегает Дэвид. «Дэвид ступил в лес и прикрыл за собой ворота. Он не оглянулся назад». Как не оглянулся Курт, когда ушел из «ДжЭ».

Дворцы побогаче

Семью Маклеллан, Грейс и Джорджа мы знаем около двух лет. Мы тогда только переехали в деревню, и они были первыми, кто зашел нас поприветствовать.

Я думал, что после первого обмена любезностями в беседе возникнет неловкая пауза, но ничего подобного не случилось. Шустрые и зоркие глазки Грейс мигом нашли тему для многочасового разговора.

— Знаете, ваша гостиная — просто чудо что такое! Из нее можно сделать настоящую конфетку! Правда, Джордж? Ты тоже видишь?

— Ага, — ответил ее муж. — Очень симпатичная.

— Надо только содрать все эти жуткие белые доски со стен, — продолжала Грейс, деловито прищурившись, — и обшить их сосновыми панелями, обработанными олифой с небольшим добавлением умбры. На диван можно сшить красный чехол — яркий, эдакий красный-красный. Понимаете, о чем я?

— Красный-красный? — переспросила Анна, моя жена.

— Да! Не бойтесь ярких цветов.

— Постараюсь, — кивнула Анна.

— А всю ту стену с маленькими безобразными окошками закройте тяжелыми шторами бутылочного цвета. Представили? Получится копия той проблемной гостиной из февральского «Дома и сада». Ну да вы ее помните, конечно.

— Этот номер я, должно быть, пропустила, — ответила Анна.

Был, кстати, август.

— Ой, а может, это было в «Домашнем уюте», милый?

— Так сразу не припомню, — ответил ей муж.

— Дома пролистаю подшивки и мигом ее найду! — Грейс вдруг встала и, не спросив разрешения, начала осмотр дома.

Кочуя из комнаты в комнату, она мимоходом предложила сдать часть мебели в «Армию спасения», обнаружила поддельный антиквариат, одним пожатием плеч уничтожила несколько перегородок и распорядилась первым делом застелить пол в одной комнате желто-зеленым ковром.

— Непременно начните с ковра, — строго проговорила Грейс, — и от него уже пляшите. Ковер превратит весь первый этаж в единое гармоничное целое.

— Гм, — сказала Анна.

— Надеюсь, вы видели статью «Девятнадцать грубых ошибок при выборе ковра» в июньском номере «Красивого дома»?

— Да-да, конечно, — ответила Анна.

— Хорошо. Тогда вам не надо объяснять, как можно испортить весь интерьер, если начать не с ковра. Джордж… Ах, он остался в гостиной!

Краем глаза я успел заметить, что Джордж сидит на диване, глубоко о чем-то задумавшись, но в следующий миг он уже выпрямился и широко улыбнулся.

Я пошел за Грейс и попробовал сменить тему:

— Так, мы сейчас на северной стороне дома. А чей дом стоит с южной?

Грейс всплеснула руками.

— О, я с ними не знакома, это Дженкинсы. Джордж! — кликнула она мужа. — Тут спрашивают про Дженкинсов! — Судя по ее тону, к югу от нас жило очаровательное семейство неимущих.

— Ну… это милые и славные люди, — сказал Джордж.

— О… ты ведь знаешь, какие они! Милые, вот только… — Она засмеялась и покачала головой.

— Только что? — спросил я, мысленно перебирая возможные ответы. Наши соседи — нудисты? Наркоманы? Анархисты? Заводчики хомяков?

— Они въехали в 1945-м, — пояснила Грейс, — и сразу же купили два очень красивых деревянных стула с росписью на спинке. А потом…

— Что? — вопросил я. Пролили на оба стула чернила? Нашли в полой ножке несколько тысячных купюр?

— А потом все. На этом и остановились.

— В смысле? — не поняла Анна.

— В прямом. Начали с двух красивейших расписных стульев, а потом выдохлись. Сдулись.