Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 253

— На Каталину, — повторил за ней Брум.

— Что, полегчало, мистер Фессенден? — спросила мисс Дэйли. — Приятно наконец-то сделать что-то хорошее для других, а не для себя?

— Угу, — мрачно кивнул Брум и вышел.

— Спокойно воспринял, — сказала мисс Дэйли Кармоди и Стерлингу.

— Для Бомара это ерунда, — холодно заметил Кармоди, с отвращением глядя на Стерлинга — Франкенштейна, породившего монстра. Теперь придется выписать и отправить настоящему Бомару новый чек, и Кармоди не мог придумать, как бы изящно объяснить начальству этажом выше, что случилось со старым чеком. Дни Кармоди, Стерлинга и мисс Дэйли в компании «Молот и наковальня» сочтены. Монстр обернул свой гнев на них же и уничтожил всех троих.

— Думаю, мистер Фессенден усвоил урок, — сказала мисс Дэйли.

Кармоди положил ладонь на плечо мисс Дэйли.

— Мисс Дэйли, вы должны кое-что знать, — начал он сурово. — У нас неприятности, мисс Дэйли. Бомар Фессенден Третий, который тут только что был, — ненастоящий, а все, что мы рассказывали вам о Бомаре, — неправда.

— Это была шутка, — с горечью в голосе произнес Стерлинг.

— Не очень-то смешная, надо сказать, — ответила мисс Дэйли. — Зря вы делали из меня дурочку.

— Да, шутка в итоге получилась совсем несмешная, — признал Кармоди.

— Во всяком случае, не такая смешная, как моя, — сказала мисс Дэйли. — О поддельной подписи.

— Так вы пошутили? — воскликнул Кармоди.

— Конечно, — ласково ответила мисс Дэйли. — Где ваша улыбка, мистер Кармоди? А ваша, мистер Стерлинг? Ну хоть чуточку-то посмейтесь? Боже мой, и впрямь пора на пенсию. Люди совсем разучились смеяться над собой.

Реквием по Цайтгайсту

— De mortuis nil nisi bonum [54], — произнес мужчина, сидевший на барном табурете рядом со мной. Время подходило к закрытию, бармен извинился и ненадолго отошел, мы остались одни. До этого мы почти два часа просидели бок о бок, не сказав друг другу ни слова. Время от времени я разглядывал его лицо в голубом зеркале напротив, за баром, но пока он не заговорил, мы ни разу не взглянули друг другу в глаза — и то, что я увидел в его глазах сейчас, меня обеспокоило. У него были фигура и черты лица — как у молодого атлета, не старше тридцати, но глаза… это были глаза больного растерянного старика, короля Лира. — О мертвых — либо хорошо, либо ничего, — перевел он после мрачного молчания.

— Я знаю, — ответил я, — и так и поступаю.

Судя по всему, он этим удовлетворился, удовлетворился настолько, что сразу потерял ко мне интерес и, жестикулируя, обратился к собственному отражению в зеркале.

— Таких людей, как Омар Цайтгайст, больше не делают, — сказал он. — И где он теперь? Где величайший ум нашего времени, всех времен? — При этих словах он начал безудержно хохотать, и смех его был исполнен горькой иронии.

Я оставил на чай четвертак под наполовину недопитым стаканом и направился к выходу. Он грубо схватил меня за плечо.

— Омар Цайтгайст был немцем, единственным человеком на Земле, знавшим секрет космической бомбы, — прошептал он. — Я был его телохранителем.

— Космическая бомба — это вроде водородной? — рискнул предположить я.

— Космическая бомба по сравнению с водородной — все равно что землетрясение по сравнению с икотой, — с раздражением ответил он. — Работает по тому же принципу, по какому действует сила, удерживающая Вселенную от распада, только наоборот.

— Ужас какой, — сказал я.

— У Цайтгайста не было лаборатории, всю работу он проделал в голове. — Мой осведомитель многозначительно постучал себя пальцем по виску и поцокал языком. — Наши контрразведчики знали, что он подошел очень близко к разгадке тайны космической бомбы, когда кончилась война. Они не оставили неперевернутым ни один камешек в его поисках после капитуляции Германии. Целые полчища людей из хороших семей были мобилизованы для выполнения единственной задачи — найти Цайтгайста. Немало таких поисковиков было найдено плавающими вниз лицом с простреленной головой в Рейне, Роне, Эльбе, Руре, Аллере, Альтмюле, Унструте и других реках. Они не были одиноки в своем поиске.

— Коммунисты, да?

— Вы уже об этом знаете? — с удивлением спросил он.

— Просто догадался.

— Как известно, — продолжил он раздраженно, — между реками Жапура и Путумайо находится ничейная земля, на которую когда-то претендовали Колумбия и Перу. Победила Колумбия, если можно назвать победой обладание территорией между Жапурой и Путумайо. Говоря «ничейная земля», я имею в виду, что ни один колумбиец и ни один перуанец никогда не имели желания поселиться там, а уитото [55] — в цивилизованном смысле слова — людьми не являются. Уитото живут голыми, в постоянном страхе перед соседями и омерзительно всеядны. Насколько омерзительно, я вам сейчас расскажу. — Он залпом осушил свой бокал. — Они едят ногоплодник чилийский, маис, ямс, земляной орех, перец, бананы, ананасы, ланей, тапиров, диких свиней, ленивцев, медведей, обезьян и… — Голос у него прервался, и он впал в состояние мрачного оцепенения, в котором пребывал минут десять.

— Омар Цайтгайст… Вы собирались мне рассказать, что с ним случилось, — напомнил я.

— Я к этому подхожу, — ворчливо сказал он. — Его нашли в Висбадене, в заброшенном Luftschutzraum [56].

— Прошу прощения?

Он сочувственно посмотрел на меня.

— За что? Что вы сделали?

— Ничего, — смущенно ответил я. — Просто я не знаю, что такое Luftschutzraum.

— Не страшно, — сказал он, отмахнувшись. — Было решено спрятать Цайтгайста на какой-нибудь территории, свободной от внешнего давления и коммунистов, где он сможет доработать последние детали космической бомбы. Насколько было известно, никаких коммунистов между Жапурой и Путумайо не водилось. — Он грустно улыбнулся. — Колумбийцы лишь предупредили: «Остерегайтесь перуанцев», а перуанцы — «Остерегайтесь колумбийцев». Никто не сказал дурного слова об уитото, и никто не знал, закончится ли дождь к тому времени, когда мы с Омаром Цайтгайстом прибудем туда. Если бы сказали, вероятно, у нас теперь была бы уже космическая бомба.

— Может, мы и без того слишком изгадились? — вставил я.

Он закрыл глаза и вздохнул.

— Из всех слов мышей и людей самые печальные: могло бы быть. — Он шарахнул кулаком по стойке. — Он был так блистателен! Он даже не заметил, как его переправили через Атлантику и поселили в хижине среди джунглей. Он считал, что по-прежнему пребывает в заброшенном Luftschutzraum, что в Германии царит демократия и что президентом является фон Гинденбург. Цайтгайсту не нужны были ни лаборатория, ни помощники. Ему нужно было лишь думать, пока я охранял его тело. Так мы и жили, только вдвоем, в окружении тропических влажных джунглей и уитото. Ему оставалось решить еще только одну проблему, чтобы завершить создание для человечества космической бомбы. Он почти закончил работу!

— Почти, но не совсем, как говорится? — спросил я.

— Не совсем, это точно. — Он заплакал, не стыдясь своих слез, потом нахмурился. — Уитото невежественны и дики. Насколько невежественны и дики, я, пожалуй, могу дать вам понять, сказав, что они верят, будто дождь проливает на землю маленькое белое существо, подобное эльфу. Они называют его Дилбо и не сомневаются, что оно скрывается в джунглях. Они всерьез считают, что, если бы удалось поймать, съесть Дилбо и сделать тамтам из его черепа, они могли бы вызывать дождь когда захотят, молотя по голове Дилбо. Им ничего не известно про способ конденсации дождя с помощью сухого льда и йодистого серебра. — Он закусил губу. — Какая жалость. Так или иначе, мы жили там только вдвоем, мы — и еще единственная проблема, оставшаяся неразрешенной. И вот однажды ночью Цайтгайст вскочил на ноги и бросился в джунгли с криком: «Эврика! Эврика! Эврика!», что в переводе с греческого означает: «Нашел! Нашел! Нашел!» — Мужчина смахнул слезы и храбро заставил себя улыбнуться. — Это был момент триумфа. Наверное, Цайтгайст стал единственным белым человеком на всем пространстве между Жапурой и Путумайо, когда-либо кричавшим по-гречески. — Он нахмурился. — Если бы только это не случилось в сухой сезон! Если бы только в то время не чахнул урожай чилийского ногоплодника и дикие свиньи не мигрировали на юг, к новым водопоям! Засуха — как назло — сделала уитото коварными и агрессивными.