Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 68

— Ее глаза налиты кровью, — предупредил я.

— Ей бы эту кровь — на подпитку мозга, — заметил Ларри. — Кстати, что ты думаешь о моей новой студентке?

— Кристина? Будь она моей дочерью, я бы отправил ее учиться на сварщика. Она из тех, кого учителя в начальной школе раньше называли «слушателями». На уроке пения их задвигали подальше в угол и просили ножкой отбивать ритм, но ротики держать на замке.

— Она настроена на учебу, — решительно возразил Ларри. Ему не нравились намеки на то, что его интерес к студенткам выходит за чисто профессиональные рамки. Поэтому, можно сказать, в порядке самообороны, он агрессивно отстаивал творческие возможности своих подопечных. Например, отпускать колкости по поводу голоса Эллен он стал далеко не сразу — лишь когда созрел для того, чтобы заточить ее в глубокую темницу.

— Через десять лет Кристина сможет спеть про Мэри и овечку.

— Погоди, она еще тебя удивит.

— Сомневаюсь, а вот Эллен может удивить, — ответил я. Как-то мне не понравился облик Эллен, она словно намеревалась выпустить в жизнь какие-то пугающие, неудержимые силы. Впрочем, пока дальше дурацких открыток и клаксона дело не шло.

— Какая Эллен? — пробурчал Ларри из-под горячего полотенца.

У парикмахера зазвонил телефон. Парикмахер дернулся к трубке, но второго звонка не последовало. Он пожал плечами.

— Странно. В последнее время всякий раз, когда здесь сидит господин Уитмен, телефон проделывает такую штуку.

Телефон на моем прикроватном столике зазвонил.

— Это Ларри Уитмен!

— Сгинь и рассыпься, Ларри Уитмен!

Стрелки часов показывали два ночи.

— Вели этой девице прекратить, слышишь?

— Хорошо, с радостью, не сомневайся, — прогудел я спросонья. — Кто и что?

— Бакалея оптом, кто же еще? Штучка из Баффало. Слышишь меня? Пусть прекратит немедленно. Свет, черт бы драл этот свет!

Я уже начал класть трубку на рычаг, тайно надеясь, что смогу повредить Ларри барабанную перепонку — как вдруг проснулся и понял, что в восторге от услышанного. Неужели Эллен наконец применила свое секретное оружие? Вечером у Ларри был сольный концерт — и что, она выкинула какой-то номер при всем зрительном зале?

— Она ослепила тебя фонариком?

— Хуже! Когда в зале погасли огни, она осветила свое круглое лицо дурацким крохотным фонариком — знаешь, такие болтаются на цепочках для ключей, пока батарейка не выдохнется. И вот она сидела и ухмылялась из темноты, как размороженная смерть.

— И что, так и светила весь вечер? Странно, что ее не вышвырнули из зала.

— Светила, пока не поняла, что я ее заметил, а потом отключилась. А еще потом начала кашлять. О-о, этот кашель!

— Кто-нибудь кашляет всегда.

— Кашляет, да не так. Только я брал дыхание, чтобы начать следующий номер, тут она со своим кхе-кхе-кхе. Три раза, как по часам.

— Ладно, если увижу ее, обязательно скажу, чтоб прекратила, — согласился я. Новость о том, что Эллен развернула кампанию против Ларри, не оставила меня равнодушным, но рассчитывать на серьезный долгосрочный результат не приходилось. — Ладно, ты старый вояка, тебя такими штучками не собьешь, — успокоил я его без особого лукавства.

— Она хочет вывести меня из равновесия. Хочет, чтобы я потерял покой перед концертом в ратуше, — заявил он с горечью. Выступление в ратуше было для Ларри важнейшим событием года — кстати, его выступления там проходили с неизменным успехом. На этот счет сомнений нет — Ларри певец высочайшего класса. И вот Эллен запустила свою кампанию «фонарик-кашель» за два месяца до знаменательного события.

Через две недели после душераздирающего звонка Ларри я снова совпал с Эллен во время обеда. От нее, как и раньше, заметно веяло недружелюбием, она обращалась со мной так, будто я — ценный шпион, но доверять мне нельзя, и вообще я достоин презрения. У меня снова возникло тревожное ощущение некоей скрытой силы, словно должно произойти нечто грандиозное. На щеках ее гулял румянец, в движениях была какая-то загадка. После сдержанного обмена любезностями она спросила: говорил ли что-то Ларри насчет света?

— Говорил, и очень много, — заверил я, — после вашего первого выступления. Он был вне себя от ярости.

— А сейчас? — спросила она с живым интересом.

— Для вас, Эллен, новости плохие, для Ларри — хорошие. После третьего концерта он привык и прекрасным образом обрел спокойствие. Так что результат, боюсь, равен нулю. Может быть, хватит? Вы изрядно потрепали ему нервы, ведь так? Месть, вот все, на что вы можете рассчитывать — и вы ему уже отомстили. — Она совершила одну принципиальную ошибку, на которую мне указывать не хотелось. Дело в том, что все ее раздражители носили регулярный характер, были предсказуемыми, в итоге Ларри легко внес их в расписание своей жизни и просто от них отмахнулся.

Плохие новости она восприняла, не моргнув глазом. Скажи я, что ее кампания принесла оглушительный успех и Ларри вот-вот сдастся — реакция была бы такой же.

— Месть — это детские игрушки, — сказала она.

— Ну, Эллен, вы должны обещать мне одно…

— Пожалуйста, — согласилась она. — Чем я хуже Ларри? Ведь обещать можно что угодно, абсолютно все, так?

— Эллен, обещайте мне не совершать никаких насильственных действий во время его концерта в ратуше.

— Слово скаута, — сказала она, улыбнувшись. — Это самое легкое обещание в моей жизни.

Вечером я воспроизвел эту загадочную беседу Ларри. Перед сном он хрустел крекерами и запивал их горячим молоком.

— Х-ммм, — отреагировал он с полным ртом. — Впервые в жизни она сказала что-то здравое. — Он презрительно пожал плечами. — Она выдохлась, эта Эллен Смарт.

— Эллен Спаркс, — поправил я.

— Да какая разница, главное, что скоро она сядет в поезд и отправится восвояси. Какая безвкусица! Честное слово. Странно, что она не стреляла в меня бумажными шариками через трубочку и не втыкала булавки в мою дверь.

Где-то на улице громыхнула крышка мусорного бака.

— Что за безобразие, — возмутился я. — Неужели надо поднимать такой шум?

— Какое безобразие?

— Мусорный бак.

— A-а. Если бы ты жил здесь, давно бы к этому привык. Не знаю, чьих тут рук дело, но этому мусорному баку дают под дых каждый вечер — когда я собираюсь ложиться спать.

Хранить большую тайну, особенно о чем-то, содеянном тобою лично, — сложная задача даже для людей, у которых мозги работают неплохо. А если они работают так себе, что тогда? Многие преступники попадают в тюрьму или кончают еще хуже именно по этой причине — не могут удержаться от хвастовства. Совершенное ими настолько чудесно, что должно вызывать всеобщее восхищение. Трудно поверить, что Эллен может что-то скрывать больше пяти минут. Между тем она держала язык за зубами полгода — именно столько времени прошло с момента их разрыва вплоть до концерта Ларри в ратуше.

Когда до концерта оставалось два дня, она посвятила меня в свои планы — во время нашей дежурной встречи за обедом. Причем облекла новость в такие формы, что лишь на следующий день, встретив Ларри, я понял, в чем был истинный смысл сказанного.

— Вы мне обещали, Эллен, — снова сказал я ей. — Во время послезавтрашнего концерта — никаких фокусов. Никакого шиканья, никаких бомб-вонючек, никаких вызовов в суд.

— Что за пошлости вы говорите.

— Прошу вас, дорогая. Этот концерт нужен не только Ларри, он нужен всем любителям музыки. Ратуша — не место для партизанских действий.

Впервые за несколько месяцев она выглядела совершенно спокойной, как человек, который только что завершил очень серьезную работу и вполне доволен результатом, — такое в наши дни встречается весьма редко. Обычно пунцовая от возбуждения и предвкушения чего-то таинственного, на сей раз Эллен была исполнена розово-кремовой безмятежности.

Она съела свой обед молча, ни словом не обмолвившись о Ларри. Да и мне нечего было ей сказать — я уже все сказал раньше. Она настойчиво напоминала о себе — клаксон, открытки, фонарик, покашливание, бог знает что еще, — но он совершенно о ней забыл. Жизнь его текла своей эгоистичной колеей и не желала ни о чем тревожиться.