Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 77

Миссис Фолкнер с трудом оторвалась от своей горки.

— Здесь больше ничто и никогда не изменится. Вещи у вас в чемодане?

— Их не так уж много, — сказала Руфь. — Его бумажник…

— Из кордовской телячьей кожи, верно? Я подарила ему его, когда он закончил начальную школу.

Руфь кивнула, открыла чемодан и принялась в нем копаться.

— Письмо мне, две медали и часы.

— Часы, пожалуйста. Там на обратной стороне гравировка от меня на его двадцать первый день рождения. У меня для них приготовлено место.

Руфь покорно протянула ей вещи Теда.

— Письмо я хотела бы оставить себе.

— Конечно, вы можете оставить письмо. И медали. Они не имеют ничего общего с тем мальчиком, о котором я хочу помнить.

— Он был мужчиной, не мальчиком, — мягко возразила Руфь. — И хотел бы, чтобы его запомнили именно таким.

— Это ваш способ помнить его, — сказала миссис Фолкнер. — Уважайте мой.

— Простите, — проговорила Руфь. — Я уважаю. Но вам следовало бы гордиться тем, что он был храбрым и…

— Он был мягким, чувствительным и умным! — прервала ее миссис Фолкнер с неожиданной страстью. — Его нельзя было посылать за океан. Его попытались сделать жестким простаком, но в душе он всегда оставался моим мальчиком.

Руфь встала и оперлась о горку — или усыпальницу. Наконец она поняла, что происходит, что стоит за враждебностью миссис Фолкнер. Для нее Руфь была лишь одним из тех безликих далеких заговорщиков, что забрали у нее Теда.

— Ради всего святого, осторожнее!

Удивленная, Руфь резко отшатнулась от горки. Какой-то маленький предмет соскользнул с открытой полки и разлетелся на полу на белые осколки.

— Ах, простите, очень жаль!..

Миссис Фолкнер была уже на коленях, пальцами сгребая осколки.

— Как вы могли! Как вы могли!

— Мне ужасно жаль. Могу я купить вам другое?

— Она хочет знать, может ли купить мне другое, — дрожащим голосом обратилась миссис Фолкнер к невидимой аудитории. — И где же это вы сможете купить блюдечко для конфет, которое Тед сделал своими собственными маленькими ручками, когда ему было всего семь?

— Его можно склеить.

— Можно склеить? — трагически возгласила миссис Фолкнер. Он поднесла осколки прямо к лицу Руфи. — Вся королевская конница и вся королевская рать…

— Слава небесам, их было два. — Руфь показала на второе глиняное блюдечко на полке.

— Не троньте! — вскричала миссис Фолкнер. — Не троньте здесь ничего!

Вся дрожа, Руфь поспешила убраться подальше от горки.

— Я лучше пойду. — Она подняла воротник пальто. — Могу я воспользоваться вашим телефоном, чтобы вызвать такси?

Агрессивность миссис Фолкнер мгновенно сменилась непреклонностью.

— Нет. Вы не можете забрать у меня дитя моего мальчика. Пожалуйста, дорогая, попытайтесь понять и простить меня. Это маленькое блюдечко было для меня священно. Все, что осталось после моего мальчика, священно, вот почему я так повела себя. — Она крепко вцепилась в краешек рукава Руфи. — Вы понимаете, правда? Если в вас есть хоть капля сострадания, вы простите меня и останетесь.

С едва сдерживаемым раздражением Руфь выпустила из легких воздух.

— Если не возражаете, я хотела бы сразу отправиться в постель.

Она вовсе не устала, напротив, была настолько вздернута, что не сомневалась: ночь придется провести, таращась в потолок. Однако ради того, чтобы больше не обменяться и словом с этой женщиной, была готова немедленно спрятать унижение и разочарование в белом беспамятстве постели.

Миссис Фолкнер вновь превратилась в идеальную хозяйку, вежливую и внимательную. Небольшая гостевая комната, со вкусом оформленная, но безликая и стерильная, как все гостевые комнаты, словно приглашала почувствовать себя как дома, в то же время ясно давая понять, что этого делать не следует. В комнате было холодно, как будто радиаторы отопления включили всего лишь час назад, а в воздухе ощущался сладковатый запах мебельной политуры.

— Это для нас с малышом? — поинтересовалась Руфь.

Она не собиралась оставаться дольше завтрашнего утра, но почему-то решила все-таки заговорить с миссис Фолкнер, которая задержалась в дверях.

— Это только для вас, милая. Я подумала, что малышу будет гораздо удобнее в моей комнате. Видите ли, там куда больше места, а здесь и кроватку-то некуда поставить. — Она натянуто улыбнулась. — Ну а теперь прошу меня извинить, милая.

Не дожидаясь ответа, миссис Фолкнер развернулась и пошла к себе, мурлыча что-то под нос.

Руфь, не смыкая глаз, пролежала под жесткими простынями около часа. Перед мысленным взором мелькал то один, то другой яркий момент. Снова и снова вставало перед ней вытянутое, задумчивое лицо Теда. Руфь вспомнила его одиноким мальчиком — когда они только познакомились, потом возлюбленным, затем мужчиной. Усыпальница — воспевавшая мальчика и игнорирующая мужчину — вызывала жалость. Для миссис Фолкнер Тед умер, когда полюбил другую женщину.

Руфь откинула одеяла и подошла к окну — хотелось выглянуть на улицу, чтобы хоть как-то сменить впечатления. За окном в нескольких футах обнаружилась всего лишь припорошенная снегом кирпичная стена, и Руфь на цыпочках отправилась в гостиную, где из широкого окна открывался вид на голубые предгорья Адирондака.

Вдруг она резко остановилась. Миссис Фолкнер, чья грузная фигура просвечивала сквозь тонкую ночную рубашку, стояла перед полкой с безделушками, обращаясь к ним:

— Спокойной ночи, милый, где бы ты ни был. Надеюсь, ты слышишь меня и знаешь, что мама любит тебя. — Она помедлила, словно прислушиваясь к чему-то, затем кивнула. — Твое дитя будет в надежных руках — в тех же самых, что баюкали тебя. — Она поднесла руки к полке. — Спокойной ночи, Тед. Сладких снов.

Руфь прокралась обратно в постель, а несколькими мгновениями позже босые ноги прошлепали по полу, дверь закрылась, и наступила тишина.

— Доброе утро, мисс Харли.

Руфь, моргая, подняла глаза на мать Теда. Кирпичная стена за окном гостевой комнаты влажно сверкала, снег стаял. Солнце уже было высоко.

— Хорошо спали, дитя мое? — Голос был веселый, дружеский. — Уже почти полдень, и я приготовила вам завтрак. Яйца, кофе, бекон и бисквиты. Не откажетесь?

Руфь кивнула и потянулась, кошмар ночной встречи казался нереальным. Солнце освещало каждый уголок, рассеивая похоронную тоску их первого свидания. Стол в кухне излучал миролюбие, обильный завтрак был нетороплив.

Отвечая миссис Фолкнер улыбкой на улыбку после третьей чашки кофе, Руфь совершенно расслабилась, представляя, как начнет новую жизнь в столь теплой обстановке. Накануне просто случилось недопонимание между двумя усталыми, разнервничавшимися женщинами.

О Теде не говорили — во всяком случае, поначалу. Миссис Фолкнер с юмором рассказывала о том, как начинала свою карьеру деловой женщины в мире мужчин, вернувшись к жизни после нескольких лет безысходности, последовавших за смертью мужа. А потом она таки начала расспрашивать Руфь о ее жизни и выслушала ее рассказ с подкупающим вниманием.

— Вы, наверное, хотите в один прекрасный день вернуться на Юг.

Руфь пожала плечами.

— Меня там особенно ничего не держит — да, собственно, и нигде. Отец мой был кадровым военным, и вряд ли вы назовете гарнизон, в котором мне не пришлось бы пожить.

— А где бы вы хотели обосноваться? — вкрадчиво поинтересовалась миссис Фолкнер.

— О, в этой части страны очень мило.

— Здесь ужасно холодно, — рассмеялась миссис Фолкнер. — Можно сказать, всемирная штаб-квартира синусита и астмы.

— Ну, во Флориде, конечно, жить куда легче. Думаю, будь у меня выбор, мне больше всего подошла бы Флорида.

— Вообще-то, у вас есть выбор.

Руфь поставила чашку на стол.

— Я собираюсь обосноваться здесь — как хотел Тед.

— Я имею в виду, когда родится ребенок, — проговорила миссис Фолкнер. — Тогда вы сможете уехать, куда пожелаете. У вас есть деньги по страховке, я еще добавлю, и вы вполне сможете поселиться в милом маленьком городке вроде Санкт-Петербурга.